Рикошет - Василий Павлович Щепетнёв
В нашей палате было оживленно. Все принаряжались.
— Опаздываешь, земляк — сказал лейтенант. — Да знаю, знаю, к начальству вызвали. Поторапливайся: сейчас отправляемся на съемку.
— Какую съемку?
— Кино снимают, вроде художественного. А мы как артисты. Ты переодевайся.
Везёт мне на кино. Сначала кино про еду, а теперь?
Переоделся я в простенькие синие штаны, простенькую же рубаху и простенькие туфли из кожзаменителя. Одежда московского бедняка. Бедняки в Москве поголовно в синих штанах. Или в чёрных.
Остальные же вырядились лучше. В армейскую форму. Не полевую, а парадную. У всех на форме медали, есть и ордена. Я среди них как цыплёнок среди утят.
— Мы будем изображать ветеранов в реабилитационном центре, — лейтенанту понравилось, что я переоделся быстро, как по тревоге. А тревога и есть. — Там заодно и пообедаем.
— А я?
— Ну, не знаю. Не обидят, думаю.
— Значит, сидим, едим, а нас снимают?
— Точно так. Мы-то не главные, но и без нас нельзя. Главные другие, те, кто начальство изображают. Может, артисты, может, настоящее начальство. Как начальство о нас заботятся типа. Они нам отцы, мы им дети. Кто без руки, кто без ноги, кто просто контуженый — говорил лейтенант весело, но веселье было особое.
Мы опять построились и дружно прошли на выход.
А у выхода нас встретило маленькое солдатское счастье: каждому дали получарку хлебного вина. Чтобы кровь веселее по жилам бежала. Спасибо и на том.
Слегка подогретые, мы устроились в автобусе. Без сопровождающих, но с водителем. Зачем нам сопровождающие? Люди мы взрослые, служивые, старший у нас свой, орёл. Один я подкачал, молодой, необученный. Но такое бывает: если во взводе пополнение, то взвод не ждёт, покуда новичок обучится военным премудростям. Прикажут в бой, идут в бой, а новичок, если судьба, то выживет, а не судьба, не выживет.
У нас же не бой, а киносъемка, где мы изображаем массовку. Фон.
Или бой?
Хлебное вино было странное. Да, вода, да спирт, и спирт хороший, чистый, но было ещё что-то. Не яд, яд организм бы распознал. Но и не то, что бывает в хлебном вине, не сивуха. Что ж, зададим печени ударную работу. Расщепить спирт, а заодно и непонятную субстанцию до воды и углекислого газа. Спирт расщеплялся весело, неизвестное вещество туго. Не было на него специальных ферментов. Ну, тогда поможет пот.
И я стал потеть.
— Не дрейфь, — подбодрил лейтенант. — Пустяки всё это. Не в первый раз.
Добрались мы за сорок минут. Заехали на огороженную территорию, высыпали из автобуса, построились.
Нас встретил капитан.
— А это кто такой — брезгливо указал он на меня.
— Хованцев, новичок, штатский, — доложил лейтенант.
— Зачем нам штатский? Впрочем, пусть. Будет обслугой, посуду собирать.
Нас проверили серьезные люди. И серьёзные собаки. Собаки обнюхали и признали безопасными. Только на меня смотрели недоуменно. Недоуменно, но молча. Видно, мой пот не нравился, но не настолько не нравился, чтобы поднимать тревогу. Серьёзные люди проверили нас датчиками железа. Оружия не нашли и дали добро.
Нас отвели в обеденный зал — большой, просторный.
В углу на треноге стоял аппарат для съёмки. Такой же, как и в случае битвы с едой. Радом с аппаратом оператор и ассистент.
Включили свет, хоть и был ясный день, и солнце светило в широкие окна. Но окна прикрыли шторами, легкими, светлыми.
— Время, время, — поторапливал капитан. Нервничал.
Нас рассадили за столики так, словно это ресторан. На столиках скатерти, цветы и широкие вазы с фруктами — виноградом, яблоками и грушами. Из репродукторов лилась музыка, способствующая пищеварению. Негромкая и спокойная.
Меня, впрочем, никуда не сажали. Дали белый халат, белый колпак на голову и поставили у окна, наказав стоять, молчать, инициативы не проявлять.
Через час время пришло. Капитан засуетился, пробежал между рядами.
Подавальщик на тележке выкатил бачок с борщом, каждому налили по полной тарелке. И хлеба вдоволь.
Мне-то что. Я стоял на вверенном посту и только глазами хлопал. А братия глотала слюнки. Еда есть, а команды есть — нет. Народ дисциплинированный. Терпит.
Наконец, капитан скомандовал:
— Можно, — и отряд заработал ложками. Степенно, как в гостях. Да мы и были в гостях.
— Сидеть, не вставать, честь не отдавать, сохранять спокойствие — опять скомандовал капитан.
В дверь вошли четверо. Новые охранники, в штатском. Вроде меня. Только одеты с шиком: серые костюмы, начищенные туфли, тяжелые часы на запястьях. А под пиджаками легко угадывались пистолеты. Так пошиты пиджаки, чтобы легко угадывались. Можно ведь пошить так, что угадать трудно, но нет. Нападение легче предотвратить, чем отразить. А предотвратить порой помогает демонстрация силы. Калибра девять миллиметров. Конечно, у охранников могли быть пистолеты иного калибра, но, судя по прежнему опыту, здесь любят девять миллиметров. Любят и ценят.
Охранники быстро прошли между столиками и вернулись ко входу в зал, расположись так, чтобы не попадать в видеокамеру.
Оператор начал съемку.
В двери появилось Очень Значительное Лицо. То самое, из утреннего урока ненависти. Его сопровождал толстый человек в белом халате поверх генеральского мундира, судя по всему, местный начальник. Очень Значительное Лицо излучало доброжелательную важность, местный начальник подобострастно пригибался.
Наши, следуя команде, спокойно доедали борщ.
Очень Важное Лицо двинулось к обедающим.
— Как борщ, товарищи? — спросил он.
— Отличный борщ, товарищ министр, — ответил за всех лейтенант. — Как дома.
— Это хорошо, это хорошо, — Очень Важное Лицо.
И тут поверх спокойной музыки добавилось иное. Стук сердца, сто сорок ударов в минуту. Женские крики. И — «Желтый Дятел!», «Желтый Дятел!»
Звук шёл из тех же репродукторов, но за пределами осознанного слуха. На ультразвуке.
Мирная, спокойная обстановка переменилась. Наша братия, отставив тарелки, выскочила из-за столиков и набросилась на Очень Важное Лицо. Я и сам чуть было не ринулся в кучу малу. Но удержался. Я-то всего один сеанс дрессировки прошел, и то приняв меры предосторожности, а сколько таких сеансов было у остальных?
Охрана тем временем начала работать. Схватили одного, другого, третьего, но тут всё и застопорилось. Поди, удержи ментально акцентированного человека, по-народному — припадочного! Стрелять охрана не решалась, шеи сворачивать тоже, вот и пробивалась к Очень Важному лицу напролом, шаг вперед, два шага назад. Наша братия недостаток рукопашного умения восполняла рвением.
И всё бы ничего, ну, получит Очень Важное Лицо несколько синяков, выбьют зуб или сломают ребро, он мне не кум, не сват и не товарищ по партии, но вот в руке у
