Рикошет - Василий Павлович Щепетнёв
Всплыло и всплыло. Если бы в каждом сне был толк, да что в каждом, в одном из ста — мы бы давно стали самыми толковыми людьми в мире. Да что-то сны того… подкачали. Вот и у него сон беспутный, шальной, посмотрел и забыл.
Он бы и рад забыть, да не забывалось. Хорошо, если это воспоминания о прошлом. А если о будущем? Долго ли новые рвы выкопать?
Нет, вернемся к другому. Вчера он уснул в кладовочке, а проснулся на диване. Перед сном выключил холодильник, а утром тот был включен. Как это трактовать?
Тут два варианта. Первый вариант — сон, переходящий в явь и обратно. Странствует по верхнему (или нижнему) миру, а временами спускается (поднимается) в свой, оставляя следы в виде включенного холодильника. Второй вариант — в полусне вышел из кладовочки, включил холодильник, заснул и забыл. Он же вдобавок стопку водки махнул, а водка нередко по памяти бьёт. А, нет, водку он пил мысленно. Кажется. Нужно будет проверить бутылку, та, едва початая, стояла в холодильнике. Возьмём как подвариант — лунатизм. Никакой мистики, чистый беспримесный материализм.
Леонид склонялся ко второму варианту. Материализм — штука надежная и проверенная, а явь, навь, верхний, средний и нижние миры есть мистика. Обман или самообман.
Солнце меж тем поднялось, из багрового стало желтым, а потом и ярко-желтым, так что темные очки на лице Рехина были вполне уместны.
Рехин сидел на скамейке у выхода из парка и пил из большой фаянсовой кружки нарзан. Это вроде курорта, эконом-вариант, объяснил как-то он Леониду. Вода, правда, без горного духа, но иногда это и к лучшему. «Ессентуки», правда, он покупал не в пластиковые бутылки в гастрономе, а стеклянный в аптеке, и минералка выходила дороже пива, что пил Леонид. А Леонид пил пиво не самое дешёвое. Можно сказать, дорогое пиво. По меркам Великой Гвазды.
Леонид поздоровался с Рехиным, Бэрримор три раза вильнул хвостом, что означало уважение и приязнь, не переходящие в панибратство.
— Присядьте, если не спешите, Леонид, — сказал Рехин.
Леонид присел. Бэрримор лег на траву.
— Как вам Серый Дом? — спросил Рехин. Леонид вздрогнул, хотя вопрос и не был неожиданным. Он чего-то подобного ждал.
— Что дом, стоит дом. Серый.
— Да, побывать в нем не каждому доводилось, а те, кому всё же довелось, да не просто побывать, а еще и в подвальных камерах посидеть, легко Серый Дом не забывают. В тех камерах смело час за день считайте, а то и за неделю. Вот и снятся потом…
— А откуда вы знаете, что мне снится?
Рехин сделал маленький глоток из кружки с надписью «Кисловодск, Нарзан, Здоровье!», и лишь потом сказал:
— Не знаю. Догадываюсь. У всех, у ста человек из ста после посещения подобных учреждений сон беспокоен. Кошмары, видения, вплоть до галлюцинаций. Но это пройдет. Или вы притерпитесь.
— Авось, — ответил Леонид. — Мне, конечно, страшно, не без этого. Но еще и злость разбирает. И любопытство. Вернее, желание знать.
— Тогда сны вам не помеха. Верьте себе, потому что больше верить некому.
Бэрримор тихо гавкнул, словно в подтверждении слов Рехина.
23
— Позвольте вас поздравить! — тон Пондаревского был одновременно и торжественным, и насмешливым.
— С чем поздравляете? Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, — радушно ответил Слюнько.
— Как же! Теперь вы — губернатор Великогваздевской области. Временный, до выборов, но партия на выборах поддержит вас, это я знаю наверное.
— Что ж, вы прекрасно осведомлены. Свои каналы?
— Какие каналы, Степан Григорьевич! Просто начальник мой в больших чинах, можно сказать — в очень, очень больших. Позвонил и приказал поздравить вас. Так и приказал — пойди к Степану Григорьевичу и поздравь! И заверь, что там, на самом верху, он всегда найдет поддержку и понимание. И если вдруг захотите что-то рассказать, можете смело рассчитывать на то, что вас доброжелательно выслушают.
— Немного необычно, ну что ж… Благодарю.
— Я был уверен, что вы оцените. А что до необычности… Знали бы вы, дорогой Степан Григорьевич, что говорят другим губернаторам! Но нет, лучше бы и не знать!
— А как ваше дело? — спросил всё так же вежливо Слюнько. — Напали на след потрясателей основ, новых народовольцев?
— Можно сказать, след сам напал на нас. Напал, оглушил и прыгнул в кусты.
— Это нехорошо.
— Чего уж хорошего. Но мы-то за ним в кусты не бросимся. Нужды нет. Когда знаешь кто и зачем, ни к чему продираться сквозь терновник в поисках исполнителей. Их, исполнителей, либо свои же уберут, либо выдадут на том самом блюдечке с той самой каёмочкой.
— Вы знаете, кто и зачем? — без особого удивления спросил Слюнько.
— Законы криминалистики незыблемы. И если их знали в Первом Риме, знают и в Третьем. Кому выгодно, почему выгодно — ответьте на эти вопросы, и луч света озарит тёмное царство догадок. Но не смею докучать вам узковедомственными делами. У вас теперь целая губерния на плечах! Позвольте откланяться, срочно возвращаюсь в столицу. И вам до свидания, товарищ генерал, —
Пондаревский поклонился Белоненке. Чуть-чуть, на пять градусов. Как пан Пилсудский Ворошилову на переговорах. Ну, ну. И где тот пан Пилсудский? А Ворошилов, даром что простых кровей, и вошёл в историю героем, и вышел без потерь.
Когда дверь за Пондаревским закрылась, Белоненко сказал:
— Такой поднесёт чарку водки с ласковой улыбкой, но прежде плюнет в неё. В чарку. Вон он, плевок… — и генерал показал перед собой, будто плевок висел перед ним.
Да и висел, Слюнько сам чувствовал это.
— Это не человеческий плевок, а змеиный. Кобра плюнула.
— Вот-вот, — согласился генерал.
— А яд кобры — ценная штука, из него целебную мазь делают и прочие лекарства, что дороже золота. Так что мы проследим, чтобы плевочек этот в нас не попал, первое, и чтобы обернуть его себе на пользу — второе.
Так что у тебя с народовольцами этими, Иван Сергеевич?
— Ничего. Не гваздёвские они. Однозначно. Раз уж сумели в море адмирала достать — большие люди за ними стоят, куда нам, деревенским…
— А вот Пондаревский намекает, что это наших рук дело. Мол, кому выгодно? Нам и выгодно. Я стал губернатором, и всё такое.
— И какие у него доказательства?
— Были бы доказательства… Думаю, это выстрел наугад. Холостым патроном.
