Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора
— Не отвлекайтесь, Георгий Константинович.
— Слушаюсь, товарищ Сталин. Если возникнет необходимость отхода и перегруппировки к югу от Воронежа…
— Почему такая пораженческая терминология? — резко перебил Верховный.
Жуков стоял, нагнув голову, смотрел исподлобья. Заговорил тяжело, как вколачивал гвозди:
— Двадцать восьмая армия не успела восстановить силы. Двадцать первая и сороковая предельно измотаны, выбирались из окружения. Во многих частях выбито три четверти состава. Без перегруппировки, без вливания резервов на них можно ставить крест через три-четыре дня.
Сталин отвернулся. Заметно сутулясь, болезненно, через силу спросил:
— Каковы общие потери фронта за неделю?
— Личный состав — около восьмидесяти тысяч убитых и пленных…
— Опять пленные?! — закричал от окна Берия. — Этому надо конец положить!..
— Тысяча подбитых танков, — наехал катком на выкрик Жуков, — более полутора тысяч орудий.
— Сюда включены последние сутки, данные за пятое? — угрюмо поинтересовался Сталин.
— Нет, товарищ Сталин, сегодня не успели подытожить.
— Надо успевать под-ы-то-жи-вать. Бойцы успевают жизни отдавать в бою, а у вас нет времени сосчитать, сколько их отдано.
— Я запрошу штаб. Разрешите?
— Подождем, пока штаб сам соизволит доложить. — Неожиданно обернулся, спросил в упор начальника разведки: — А что думает о прошедшей неделе разведка?
— Разрешите уточнить, товарищ Сталин. Вы имеете в виду дополнительную информацию, помимо последней разведсводки?
— Я имею в виду, — нажал Верховный, — вашу весеннюю настырность: ограбить центральное направление и перебросить резервы на Кавказ. Вы же толкали нас к этому? Этими резервами вчера остановлены немцы к северу от Воронежа, которые рвались к Москве. Чем их ликвидировать, если бы послушались вас?
— Я придерживаюсь прежней точки зрения, — негромко сказал генерал.
— Уперся в точку зрения, как… баран в новые ворота, — подстрекательски хлестнул репликой из угла нарком.
Жуков физически ощутил, как наползает и затопляет его битумно-вязкая ярость фронтовика к этому гладкому, хищному тыловому хорю.
— У вас есть на это веское основание, кроме застарелого упрямства? — предостерегающе поинтересовался Сталин.
— Мне докладывали о перегруппировках и усилении первой, четвертой, шестой танковых армий фон Бока, о выдвижении к южной линии фронта венгерских, румынских и итальянских армий. В них зафиксировано южное, кавказское настроение.
— Результаты на войне делаются не настроением, а точной оперативной информацией. У вас ее нет. Вы пока кормите Председателя Комитета Обороны всякими разными настроениями. Мало того, подсовываете нам замыслы немцев, которые противоречат друг другу.
Весной вы толкали нас к ограблению центральной, московской обороны и переброске резервов на Кавказ. В начале июня вдруг осчастливили штабной разработкой Клюге под названием «Кремль», где планируется взятие Москвы. Теперь опять хотите, чтобы мы бросили Москву и, задрав штаны, поскакали оборонять юг, когда немец таранит Воронеж.
— Я был уверен, что «Кремль» — фальшивка, и об этом докладывал, товарищ Сталин.
— Вам надо увериться, что Ставка — не Фигаро. Она не будет прислуживать господам разведчикам, которые сами толком не знают, чего хотят! — негромко наращивал гневную волну Верховный, выплескивая давно копившуюся и бессильную злость: немец наползал неудержимо.
В дверь проскользнул Поскребышев. Сталин осекся, уперся взглядом в секретаря.
— Просит соединить Голиков, товарищ Сталин.
— Соедини, — сдержал голос Верховный.
Жуков автоматически отметил, как трудно далось самообуздание неистовому грузину, вынужденному вечно пребывать в шорах аппаратного этикета и ореола, наросшего вокруг него за долгие годы единовластия. Сам-то Жуков позволял себе нередко облегчающий командный разнос, зачастую перченный матерком, после коего заметно отпускало, расслабленно провисали сутками натянутые нервы.
Сталин взял трубку:
— Говорите.
Долго слушал. Каменное лицо заметно серело, все резче, темнее выделялись на нем оспины. Наконец сказал надтреснуто, гневно:
— Почему докладываете только теперь? Это трусость и паникерство, а не причина! Подготовьте детальный отчет и вылетайте в Ставку. Там останется Василевский. Мы его оповестим.
Положил трубку. Без паузы, не меняя интонации, отослал Берию и начальника разведки:
— Я вас не задерживаю. Товарищ Жуков, останьтесь.
Отошел к окну. Дождавшись, когда закрылась дверь кабинета, не поворачиваясь, спросил:
— Что собой представляет местность между Северным Донцом и Доном? Вы там были.
— Голая равнина, пологие курганы, мелкие речушки.
— Раздолье… для танков, — с явно прорвавшейся гнетущей усталостью зафиксировал Сталин.
— Что случилось, товарищ Сталин?
Ждал, плечами, всем телом удерживая зловеще наседавшее молчание.
— Ударная группировка шестой армии повернула на юг. Форсировали Тихую Сосну. Прошли за сутки почти сорок километров. Стоят уже под Каменкой. — Обернулся. — Вы понимаете, что это значит? Этот… флюгер, мало того, что про…л контрудар по немецкой группировке под Воронежем, теперь перетрусил и сутки молчал о прорыве немцев на Каменке!
Жуков отчетливо представил: четвертая и шестая армии фон Бока тоже поворачивают на юг. Стальная лавина почти беспрепятственно хлынет на Кантемировку, Миллерово — на Кавказ. Он сделал бы так же, и только так. «Раздолье для танков». Вот оно, пришло то, обо что спотыкалось их стратегическое мышление в последние месяцы, что воспаляло штабные мозги с самой весны.
— Чем будем останавливать? — дрогнул голос Сталина.
Не сдерживая себя, Жуков бросил сквозь зубы с сокрушенным, бессильным гневом:
— Довоевались… твою дивизию!
— Вы предполагали поворот на юг?
— Когда?
— В мае, когда разведка принесла карту летнего удара вермахта?
— Я полагал, что информация о кавказском направлении во многом заслуживает доверия.
— Тогда почему вы позволили мне подмять начальника разведки?
«Из тебя, Георгий, козла отпущения лепят», — с мимолетной оскорбленностью понял Жуков, но чувство это растеклось, ушло под напором смертельной опасности, которой опахнула весть о повороте немцев на юг. Более не сдерживая себя, выложил Жуков Верховному причину, касаться которой в этом кабинете не отваживался почти никто:
— Не хотел оставлять армию без своего военного опыта. Его и так осталось…
— А куда он делся, ваш военный опыт? — вкрадчиво осведомился Верховный.
— Вы хотите, чтобы я ответил?
— Мы не свахи на завалинке. Мы намерены разобраться, почему Сталин не поверил разведке, а полководец Жуков, подлаживаясь под Сталина, не указал ему на это. Так куда бы он делся, ваш опыт?
— Туда же, куда делся, с вашего позволения, опыт остальных: Тухачевского, Блюхера, Якира, Уборевича, Егорова. Вместо них теперь Голиковы повылезали! — рубанул наотмашь, тяжело, вызывающе втыкая взгляд в тигриную желтизну сталинских зрачков.
— Вы думаете, их вина не соответствовала нашему возмездию? У вас достаточно аргументов, чтобы совать под нос Сталину имена предателей? Или вы знаете больше Берия и Вышинского, которые расследовали их предательство? Не зарывайтесь, Жуков! У нас нет незаменимых!
— В качестве заменимого готов командовать армией, корпусом, ротой, штрафбатальоном. Разрешите идти?
Они стояли друг против друга — полководец и Хозяин истекающей кровью страны, впервые выхолощенный бессилием перед вздыбленной гордостью великоросса. Незаменимого. И оба это знали.
«Дурачок, ты даже не прошел ликбеза в этом вопросе. Упрекнул меня Тухачевским. Пожалел генералов. Не раздави я их вовремя, перед войной, ходить бы тебе Ванькой Жуковым до сих пор, и не чеховскую селедку тебе в морду тыкали бы — с живого ромбы, а потом шкуру содрали. Они умели это делать с аборигенами в любой стране, во все века, когда присасывались к власти… Напившись чужой крови, отрыгнули «Протоколы сионских мудрецов» — свою программу всемирного гельминтоза сионистов к двухтысячному году. Нельзя допускать к власти племя, не замаравшее ручки производством ни хлеба, ни станка, ни даже сортира для себя — все только чужими руками. Их единственное умение во веки веков переваривать сделанное другими, паразитировать, перепродавать то, что другие произвели, а потом, когда разрушится хозяйство и кончится произведенное, — перепродать и производителя, его руки и мозги. Это рано или поздно понимали в любом государстве, куда они вползали, и давали пинка под зад. История этого проклятого племени вся состоит из кочевья, потому что их отовсюду гнали. У них оттого оборотистые мозги и мозоли на шее, в которую выталкивали их аборигены, начиная с фараонов.
