Черная звезда - Андрей Анатольевич Посняков
Женька вскрыл конверт, быстро прочёл послание и… улыбнулся. Облегчённо и даже, можно сказать, радостно!
На улицах Ледограда, между тем, сгущались тучи. Нет, с погодой было всё в порядке. Не в порядке – с людьми. Чем ближе к вечеру, тем больше ледоградцев сновали взад-вперёд по городу поначалу небольшими кучками. К ним присоединялись всё новые и новые люди. Появились лозунги, флаги – жёлто-красные, ледоградские, всё чаще мелькало оружие. В разных частях города строились баррикады. Слышались песни…
Вечером обстановка накалилась до предела, вернее сказать, её накалили те, кому это было выгодно. Боевики группы «Борцы за счастье бедных», уже не скрывая ни идей, ни оружия, гордо маршировали по главным улицам под красно-жёлтыми Ледоградскими флагами, в окружении примазавшихся к ним проходимцев. Кое-где уже под шумок грабили магазины, небольшие, но очень хорошо вооружённые, отряды «Борцов» заняли почту и пассажирский порт… Обыватели опасливо выглядывали из окон. Полиции пока удавалось удерживать порядок в центре.
На Южной площади начинался митинг. Уже собрались люди, уже, неведомо по чьему приказу, воздвигли высокий помост из дерева, установили трибуну, даже успели обтянуть её жёлтым и красным. Ждали Кранова. Выкрикивая лозунги, в толпе шныряли люди Приходько. Обстановка обострялась буквально на глазах, и кто-то уже призывал идти громить Управу.
Появился Кранов. Маленький, шустрый, с возбуждённо блестевшими глазами наркомана. Орлом взлетел на трибуну, взмахнул рукой… толпа послушно стихла.
– Друзья! – выкрикнул с пафосом, – Сегодня великий день! День народной борьбы за свободу!
Повышая голос всё больше и больше, Кранов принялся обличать «кареданское властелинство», не очень-то и проявлявшееся на самом-то деле…
– Кто виновен, в том, что у вас нет работы? – яростно бросал он в толпу.
– Кареда! – скандировали тут и там стоявший «борцы».
– Кто виноват, что нет хлеба?
– Кареда!
– Что мы бедны?
– Кареда!
– Нищи!
– Кареда!
– Долой кареданское рабство!
– Долой! Долой! Доловй!
– Смерть кареданскому выкормышу!
– Смерть!
– Но, он же ещё ребёнок, – неосторожно высказался кто-то в толпе, Крановцы быстро скрутили бедолагу. А не высовывайся! Не мели, что попало, ага.
– Это ребёнок душит нашу свободу своими грязными лапами! – громко выкрикнул Кранов и снова призвал к смерти.
Толпа неистовствовала, шумела, угрожающе колыхалась, словно гигансткий забродивший кисель. Казалось, эта огромная чёрная масса вот-вот сметет всё вокруг своей исполинской неуправляемой силой.
Неуправляемой? Это именно что казалось. Люди Опанаса Приходько прекрасно знали своё дело. Подстрекаемая ими толпа была уже готова на штурм здания Горосдкой Управы.
Энгельберт Кранов торжествовал. Сегодня была его ночь! Пусть на кубороговские деньги… пусть… Победим, а потом посмотрим, что делать с Кубороговым… и со всеми… Пусть только выпустит джинна… пусть…
Длинным красным языком Кранов облизывал тонкие губы. Безбровое лицо его, мелкое, с чуть скошенными глазами, казалось воплощением хитрости и коварства. В глазах пылал кровавый огонь Ада. Стоявшие рядом с трибуной люди – вожаки отрядов подмастерий – с опаской косились на своего предводителя. Он увидел их взгляды и улыбнулся. Слез с трибуны, подошёл, сказал что-то смешное… Можно и пошутить, чего там, они пока нужны, эти ремесленники, эти матросы и прочая шваль, расчищающая, сама того не желая, дорогу к власти ему, Энгельберту Кранову… Энгельберту Первому… Энгельберту Великому… Да-да, имнено так – Великому! А почему бы и нет? Чем он хуже императоров древности?
Почувствовав, как спадает накал толпы, Кранов вновь взбежал на трибуну. Простёр вперёд руку, ожидаясь, пока толпа стихнет покорно, повинуясь его власти…
– Я хотел снова напомнить вам о свободе… – начал он и сделал паузу, ожидая ответной реакции… Реакция последовала. Но не совсем такая, какую ожидал Кранов.
Я принёс вам свободу, господа!
Маленькая фигурка в смешном френче и слишком широких галифе. Этот проклятый мальчишка. Кадет! «Кареданский выкормыш»! Улыбаясь, он шёл к трибуне и толпа – уже почти-крановская толпа – послушно расступалась, затихнув. Многие показывали пальцами на идущего мальчишку. Кто-то из людей Приходько кинул в парня комок грязи. Кто-то. Один. Остальные растерялись? Скорее, опасались реакции стоявших вокруг.
Женька на ходу вытер лицо рукавом. Выплюнул грязь изо рта. Подумал: «Хорошо – не камень!», поднялся на помост, туда, где стояли вожаки рабочих отрядов.
– Вы что-то говорили здесь о свободе, господин Кранов? – громко спросил кажет. – Повторяю, я принёс вам её!
Он повернулся к толпе, маленький, смешной, бледный, с синими горящими глазами.
– Вот – свобода! – Жека поднял вверх белый листок, – Я отдам её не вам, господин Кранов…
Мальчик подошёл к вождям народных отрядов.
– Вы хотели свободы? Берите! – он протянул листок одному из усатых мастеровых в пахнущей машинным маслом тужурке.
Мастеровой осторожно развернул лист…
Манифест, – тихо прочитал он.
Громче, читай громче, Мефодий! – выкрикнули из толпы.
Мефодий откашлялся и дальше читал громко и каждое слово Манифеста эхом отдавалось в толпе.
– От имени Правительства и Городского Собрания Вольного города Кареды я, правительственный премьер-министр доктор Антонио Луэрдано, уведомляю всех граждан города Ледограда о том, что Законом от 15 июля сего года, принятом Законодательным Корпусом Кареды, Вольный город Кареда отказывается от своих прав на Ледоград, как противоречащих духу свободы.
Последние слова выступающего потонули в радостном рёве.
– Тут ещё дальше, читать?
– Читай! Читай, Мефодий…
Толпа постепенно стихла…
– Отныне вольный город Ледоград может считать себя свободным от всех обязательств перед Каредой. Новые отношения между городами будут строиться на основе принципов равноправия и взаимоуважения сторон. Власть административного управляющего Кареды в Ледограде объявляется низложенной, управляющему предписывается вернуться в Кареду для получения нового места службы. Антонио Луэрдано…
– Слышали? – вновь выкрикнул Женька – Теперь мне нет никакой нужды душить вашу свободу вот этими вот «грязными мосластыми лапами»! – он поднял кверху руки: – Да здравствует Свобода, господа!
Вожди народных отрядов осторожно сняли Женьку с трибуны и понесли на руках, скандируя лозунги. Толпа рукоплескала. Позабытый всеми Кранов уныло топтался у трибуны.
Такой Женька и запомнил эту ночь. Угрожающе тёмной, наполненной шумом бушующей толпы и мельканием красно-жёлтых флагов. Кстати, весьма непривычно, когда тебя несут на руках! И, пожалуй, не очень удобно!
– Эй, эй, не уроните! – со смехом взмывая в воздух, кричал Женька, – И не так высоко, пожалуйста!
С пением ледоградских песен на глазах приобретавшая весёлый настрой толпа выплеснулась на улицы, сметая баррикады. На боковых улочках толпу приветствовали отряды полиции с жёлто-красными повязками на рукавах синих мундиров. Многие люди обнимали полицейских. Выбежали из домов обыватели.
– Жаль, не получилось пристрелить – опасно, – тихо произнёс поднявшийся на трибуну Приходько.
Энгельберт Кранов был страшен. Обиженное жёлтое
