Тайный фронт - Александр Александрович Тамоников
И тут Платов покачал головой, указывая Сиротину вправо, где ехала одинокая «полуторка». Диверсант уже отряхнул одежду, протер травой сапоги и вышел на дорогу, подняв руку. Машина остановилась, подняв клубы пыли. Офицер о чем-то поговорил с водителем и забрался к нему в кабину. «Полуторка» тронулась и, набирая скорость и подскакивая на неровностях, понеслась к городу.
– Выжимай все из машины, – спокойно велел Платов, и майор вдавил педаль акселератора в пол.
Сиротин, почти не сбавляя скорости, объезжал ямы, плохо засыпанные воронки и груды камней, вывороченных грузовиками и гусеницами танков. Расстояние сокращалось, и вскоре диверсант заметит одинокую машину за спиной. Через пять минут он поймет, что она догоняет грузовик, и тогда предпримет что-то, что усложнит погоню и захват.
– Дорога делает длинный изгиб и выходит к железной дороге, – подсказал с заднего сиденья второй оперативник. Он держал на коленях карту местности и бросал взгляды из окна машины, ища ориентиры. – Вон там у одинокого обгорелого дерева ответвление от дороги. По нему мы сократим путь и выскочим к переезду раньше «полуторки».
– Давай, – кивнул Платов.
Они успели, едва не застряв в большой луже, но все же проскочив ее благодаря мастерству Сиротина. Небольшой поворот скрывал приближающиеся машины, и тогда майор остановил «эмку» прямо перед шлагбаумом, выскочил и поднял боковую шторку капота. Второй оперативник подбежал к шлагбауму и стал поворачивать его, ставя поперек дороги, будто бы ожидался железнодорожный состав. Платов стоял возле Сиротина, прикрывая полой пиджака автомат, и смотрел, как тот ковыряется в моторе.
– Они! – коротко сказал майор, чуть повернув голову.
Других машин не было, и оставался риск, что диверсант почувствует неладное и заставит водителя протаранить шлагбаум и проехать переезд. Но предугадать, что именно здесь и именно сейчас окажутся сотрудники НКВД, разыскивая его за нападение в лесу, было нелепо. И немец не понял, решив, что все спокойно и его никто не преследует. А эта заминка хоть и неприятная, но временная…
Сиротин с закатанными рукавами гимнастерки пошел к водителю «полуторки», широко улыбаясь и держа руки так, будто они у него перепачканы в масле. Он открыл дверь кабины со стороны водителя и, не глядя на офицера на пассажирском сиденье, попросил:
– Браток, куска проволоки не найдется в хозяйстве? И пассатижи на пару минут, а?
И тут нервы у диверсанта не выдержали, он с неимоверной быстротой выхватил пистолет и выстрелил в майора, который стоял рядом с водителем возле машины. Сиротин отпрянул, прикрывшись краем кузова, и пуля прошла мимо. Следом диверсант одним сильным движением и угрожая пистолетом водителю вытолкнул его из кабины. «Полуторка», взревев мотором, рванулась вперед, объезжая «эмку» с явным намерением сбить шлагбаум и скрыться. Платов повернулся, когда машина поравнялась с ним, и из-под полы пиджака показалось дуло ППС. За несколько секунд Платов разрядил половину магазина автомата в переднее колесо «полуторки», скат с грохотом лопнул, полетели ошметки резины, и диск со скрежетом стал скоблить камни дороги. Машину занесло, и она, в последний раз издав страшный рев, опрокинулась на бок в кювет.
Сиротин уже бежал к машине. С другой стороны на кабину запрыгнул второй оперативник. И когда Платов подошел к «полуторке», оттуда уже вытаскивали человека в военной форме с погонами капитана. Щека у него была в крови, правый рукав тоже. Там виднелась дырка от пули, видимо, полученной еще в лесу. Диверсанта быстро обыскали, вытащив из кармана брюк второй пистолет. Платов стоял и наблюдал, как работают офицеры, а потом вдруг спросил по-немецки:
– Если не ошибаюсь, Ульрих Зауэр? Любопытная встреча. Кажется, вы имеете отношение к СД и уже в звании оберштурмбаннфюрера? Я вас ждал!
Морщась от боли и недоумевая, немец смотрел на этого спокойного человека с глубоко посаженными умными глазами и вспоминал, что он его когда-то где-то видел. Или это только так кажется?
Коган чуть морщился, когда ему приходилось садиться, вставать, наклоняться или просто чуть поворачиваться. Туго перетянутая медиками грудь под рубашкой мешала, и каждое привычное движение отдавалось тупой болью во всем теле. Приходилось мириться. Врач пообещал, что через пару недель повязку можно будет снять, но поберечься придется еще с месяц. Никаких боев, силовых захватов и тому подобного. Лучше вообще бы лечь в госпиталь под наблюдение медиков, но на это Коган категорически был не согласен.
Понурый Жаров сидел на табурете, сцепив на коленях пальцы рук. Он отводил взгляд, стараясь не смотреть на Буторина, который в солдатской гимнастерке, пыльных сапогах сидел в углу и пристально смотрел на белоэмигранта. У окна Платов внимательно рассматривал ногти на правой руке и, казалось, вообще не интересовался допросом. Жарова Коган допрашивал третьим по счету. Пленного не трогали какое-то время, дав ему возможность свыкнуться с мыслью, что он попался, что его вина и преступления против собственного народа доказаны, в том числе и сотрудничество с гитлеровцами. Наблюдавший за Жаровым Буторин рассказывал потом, что он чувствовал, что этот человек неосознанно рассчитывал на некоторое снисхождение к себе. Русский с русскими всегда договорятся. Он считал, что не является таким врагом для Советского Союза, как фашисты. Они хотят уничтожить страну и ее народ, а цель Жарова и тех, кто стоял за ним в белоэмигрантских кругах, – не воевать с русским народом, а сменить власть и вернуть прошлое. Они просто хотели сменить власть и вернуть прошлое, сохранить государство. И тут такое пренебрежение к их «великим» целям. Его ставят в один ряд с нацистскими оккупантами. Быть расстрелянным с ними он не желал. Это было не просто позором, это было сродни отчаянию, которое рвалось изнутри, но его упорно не хотели замечать люди из НКВД.
– На что вы рассчитываете, Жаров? – спросил Коган. – Вы грамотный человек, у вас хорошее военное образование. Вам преподавали основы государственного и международного права. Вы же понимаете, что преступление есть преступление. Оно квалифицируется по деянию или по преступному бездействию. Но ни в одной стране смягчающим фактором не являются политические убеждения. Вы убивали граждан нашей страны умышленно, с особой жестокостью, и стране все равно, по каким мотивам вы это делали.
– Но ведь есть священные причины? – начал было Жаров, но Коган его тут же перебил.
– Не пачкайте слово «священный» кровью невинных! Вы помогали
