Тайный фронт - Александр Александрович Тамоников
– Чего вы от меня ждете? – нервно, с нотками истерии спросил Жаров.
– Мы ждем от вас, что хоть и поздно, но вы начнете сражаться за русский народ, за свою Родину против тех, кто ее пытался уничтожить. Против них сражаться и против самого себя. Не надо мира с советской властью, если уж она вам так ненавистна. Я не пытаюсь повлиять на ваши убеждения. Вам с ними жить и с ними умирать, а вот народ русский, Родина ваша, поля и березовые леса, реки, песни русские по вечерам над рекой, если они вам дороги, то за них сражайтесь против тех, кто хочет все это стереть с лица земли. Ваш враг не русский народ, а нацисты и их приспешники.
– Там в лесу был человек, который является моим начальником, командиром, – начал говорить бесцветным голосом Жаров. – Он занимал высокое положение в агентурной сети немцев.
– Вы имеете в виду оберштурмбаннфюрера СД Ульриха Зауэра? Да, был там такой. И он остался жив, и мы его взяли, и он начал давать показания. Опытный разведчик, и он давно в поле нашего зрения. Теперь его карьера закончилась. Нам хочется узнать, кто руководил немецкой ячейкой в Бухаресте.
– Их резидента называют Рихард, – вздохнув, ответил Жаров. – Его мало кто знает в лицо. В основном только его помощники. Он, как паук, сидит в центре паутины и дергает за ниточки. Я его знаю в лицо и смогу опознать.
– Румыны? Сигуранца?
– После своего бегства из Бухареста сигуранца оставила здесь часть своих кадровых сотрудников на нелегальном положении. Они сохранили свои конспиративные квартиры, агентуру среди населения.
– Какова главная цель немецкой резидентуры в Бухаресте? – подал голос Платов, рассматривавший теперь ногти на левой руке.
– Я так понимаю, что цель – убить вас, – посмотрев на него, ответил Жаров. – Вы же тот самый генерал, чьего прилета ждут и так боятся некоторые представители разведок других стран?
– Послушайте, Жаров. – Платов поднялся и прошелся по комнате, глядя на носки своих запыленных ботинок. – Вы только что начали борьбу за свою жизнь. Давайте уж все начистоту – немцам незачем рисковать такими ценными сотрудниками, чтобы в каком-то там городе, недавно освобожденном Красной Армией, убивать одного-единственного советского генерала. Одна ваша затея с засадами и двумя попытками покушения привела агентурную сеть здесь, в Бухаресте, к огромным потерям. Она фактически обескровлена. Немцам это зачем? Ни к чему. Румынам тоже. Так рассказывайте, кто «заказывает музыку». Или до вас не дошло, что руками немцев и румын кое-кто другой пытается достичь своих грязненьких целей. Они ведь и правда грязные, если говорить о международных договоренностях и союзнических обязательствах. Кто? Англичане, американцы?
– Он встречался с Рихардом несколько раз, – подумав, ответил белоэмигрант. – Говорил по-английски, но я думаю, что он не американец. Он из британской разведки. Если все так, тогда он и заказчик покушения.
– По каким признакам вы определили, что он англичанин, а не американец?
– Ну, как вам сказать… По некоторым мелочам. Например…
Позади еще одна бессонная ночь. В комнате под потолком горела сильная лампа накаливания. От яркого света уже слезились глаза, но времени на отдых не было. Допрашивать всех, кто арестован за эти дни, нужно быстро и тщательно. Кое-кого и по нескольку раз. И помнить показания каждого человека, все нюансы признаний или все особенности арестованных, будь то румын, немец или русский из Общевоинского союза, созданного для борьбы с советской властью в СССР. Коган медленно встал, обошел стол и, подойдя к румынскому диверсанту, посмотрел прямо в глаза арестованного. И только теперь заметил, что за окном уже брезжил ранний утренний свет, озаряя серые стены допросной комнаты тусклым светом.
Эмил Йонеску с трудом сидел на стуле. Рана на перевязанной руке давала о себе знать, изможденное лицо. Самым примечательным на лице румына были глаза, потому что они стали другими за эти два дня. Сейчас они в большей степени излучали мольбу и страх. Где тот гордый взгляд, который был у него еще два дня назад? Все до поры до времени.
– Итак, – продолжил Коган, сцепив пальцы рук за спиной, – мы уже долго играем в эту игру, Йонеску. Вы – румынский диверсант. Прекрасно. Вы пытались завербовать служащую советского военного аэродрома Оксану Глушко. Вы признаетесь в других своих деяниях. Но кто за ними стоит? Вы упорно настаиваете, что все это дело рук немецкой разведки?
Голос Бориса был тихим, но в нем чувствовалась угроза. Эмил Йонеску с трудом выговорил, то и дело сглатывая слюну, хотя во рту у него было сухо, как в пустыне:
– Да, господин следователь. Я… я всего лишь пешка. Меня послали сюда, чтобы устранить генерала. Пожалуйста, поверьте мне…
Коган вернулся к столу, налил в стакан воды и аккуратно поставил его перед арестованным.
– Пейте, Йонеску, пейте. Не знаю, зачем создавать образ зверей из советских граждан? Я подал бы вам стакан воды даже за минуту перед расстрелом. Не знаю, может, такое еще и случится, но лучше пока поговорим откровенно. – Заметив мольбу в глазах румына, как дрожат его руки, Коган продолжил: – Кто вас послал? Немцы? Румыны?
– Я уже сказал. Немецкая разведка. Сотрудники абвера убедили руководство сигуранцы, наше правительство, что ушло на Запад с немецкими войсками. Я был вынужден подчиниться. Пожалуйста, я скажу все, что знаю…
Коган посмотрел на него долгим пристальным взглядом, потом усмехнулся и покачал головой.
– Ты врешь, Йонеску! Никакого правительства, ушедшего с немцами, не существует. Ваш король Михай арестовал Антонеску и его министров. Королю подчинились все государственные органы, армия и полиция. Сигуранца не распущена, но она не действует, потому что идет расследование злодеяний политической полиции против народа. Нам известно, что не ваше придуманное правительство сотрудничает с немцами.
