Олег Приходько - Оборотень
Не Рачинский ли был этой подсадкой?.. Вполне допустимо. Убив Опанаса, они наспех забросали его валежником. И было это в шесть тридцать, почти сразу — ну, пусть с погрешностью в несколько минут.
Когда я проезжал пост ГАИ, капитан сказал, что «маркет» на Пресне ограбили час назад. Девять сорок минус час — восемь сорок, за двадцать минут до открытия. Уходили по трассе на Красногорск, значит — путали след, а потом окольными путями из огня да в полымя и подоспели. Когда в восемь сорок на место прибыли собровцы, трусоватый Рачинский выкинул какой-нибудь фортель — выпрыгнул на ходу или просто не успел добежать до машины, и Грач всадил ему пулю в башку, да не добил… Выходит, успел Рачок и рыбку съесть, и Бетховена послушать. О том, что Грач давно «пал жертвой террористов вместо своего шефа, финансирующего демократические преобразования», этот, в сущности, простой исполнитель, конечно, не знал. Но только лишь ткнул пальцем в фото «безвинно убиенного адъютанта его превосходительства» — прогремел выстрел в Калитина. Можно представить, как всполошились допущенные до пирога власти — слыханное дело, даже киллера толкового не успели подобрать! За одну ночь всех причастных к банде Кныха из дела изъяли и взяли под контроль, понимая, к кому от них потянется ниточка…»
Почему-то Рыбаков не задал себе главный вопрос, простой и сложный одновременно: если все это так завязано, то какую же пользу может принести рядовой опер из МУРа?..
— Заждался? — раздался голос совсем рядом. Из загустевших сумерек возник хмурый тип в пыжиковой шапке.
— Ну, пошли!.. — нетерпеливо бросил он.
* * *Шел восьмой час вечера. Акинфиев и Зубров сидели в уютном кафе на проспекте Мира. Было немноголюдно — горожане предпочитали отмечать наступление Нового года дома, к тому же цены здесь кусались, и, когда бы не Зубров, Акинфиев ни за что не рискнул бы зайти в такое. Он вообще уже не помнил, когда в последний раз был в подобных заведениях.
— Полагаете, стоит вплотную заняться Кныхаревым? — спросил Зубров, налегая на салат из свежих помидоров.
Акинфиев с улыбкой смотрел на коллегу. Ему было приятно, что нашелся человек, который откликнулся на его просьбу, несмотря на выходной, предложил встретиться и в срочном порядке обсудить новые соображения. Он видел Зуброва своим преемником и достойным продолжателем, как говорили вроде бы совсем недавно, а иногда казалось — лет двести назад.
— Поделитесь сомнениями, Сережа. Зубров задумался.
— Шелехов этого не переживет, — усмехнулся он, помешивая ложечкой сахар в кофейной чашке.
— Почему? — возразил Акинфиев. — Мы продолжаем отрабатывать «серийную» версию. Просто пришла мне тут в голову одна мыслишка… Кныхарев ведь призывался в армию в один год, в один месяц и в один день с Черепановым, Конокрадовым и Авдышевым. Шестнадцатого мая тысяча девятьсот девяносто первого года. И против этого не попрешь!
— Попрешь, Александр Григорьевич, — серьезно посмотрел на него молодой следователь. — Пусть вам не покажется обидным, но меня ваша теория не убеждает.
— Что так? В девяносто третьем банда выбросила из окна Оганесова — свидетеля по делу об ограблении ювелирного магазина в Дмитрове. А восемнадцатого августа сего года из окна вылетает Авдышев. Потом этот Гаврюшин, тоже водитель…
— Да, да, все это мне известно. Парафиновые потеки на кафельном полу конокрадовской кухни, так ведь?
— А потом нож…
— Увы, от ножей погибают не реже, чем от пуль. Одного пырнули, другого полоснули по горлу. И из окон выпадают чаще, чем хотелось бы.
— Хорошо, оставим как предположение. Но один и тот же день призыва — факт? И объединяет он уже четырех человек: отпетого убийцу и три жертвы.
За столиком рядом поздравляли кого-то с наступившим. За соседним бурно отмечали день рождения. В дальнем углу военный рассказывал анекдот.
— Да, — согласился Зубров. — Но в первом случае вы говорите о банде — есть свидетельские показания, есть заключения экспертиз, а в остальных — ничего. Вы просили поделиться сомнениями?.. Излагаю. Мне не нравится, что Кныхарев заботится о следах.
— Сам заботится? — торжествующе произнес Акинфиев, словно ему подбросили карту в масть. — Да Бог с вами! У него достаточно профессионалов. Которым, кстати, есть что терять, в отличие от главаря.
Зубров поднял рюмку.
— Александр Григорьевич, вы не знаете, какого черта мы с вами обсуждаем то, чем уже занялась ФСБ? — спросил он без иронии. — Да еще в Новый год?
— Знаю, — серьезно сказал старик. — Потому что в тот день они призывались не вчетвером. Нам нужно упредить новые убийства и для этого форсировать дело.
Зубров покачал головой. «Что ни говори, — подумал он, — трудно иметь дело с человеком старой закалки».
— Вы меня не так поняли, — улыбнулся он. — С Новым годом!
— И вас также.
«Вот если еще и Зубров станет меня попрекать устаревшими методами, — подумал Акинфиев, — то Ксения окажется права, и мне придется „сдирать копыта“.
— Ваши методы устарели, — угадал его мысли Зубров. — Не там ищете. Профессионалы, говорите? Как выражался Киса Воробьянинов, да уж! Профессионалы в банде придурка и наркомана?.. Не оставляющие следов, квалифицированные — Аркашку-Черепашку?.. Дешевого торгаша Конокрадова?.. Водилу Авдышева?.. — Он покачал головой, вздохнул и освободил конфету от яркой обертки. — Извините, не верю.
Акинфиев переждал, пока за соседним столиком займут места вновь прибывшие шумные посетители, и, выгнув бровь, тоном Зуброва парировал:
— Профессионалы?.. А разве я так сказал?.. Действительно, глупо. Профессионалы — и вдруг шофера Гаврюшина…
— Ну, там-то до профессионализма — как до небес!
— А в случае с Оганесовым? Кто он такой? Аптекарь. На языке моей молодости — провизор.
— Не обижайтесь, Александр Григорьевич, — смутился Зубров.
Акинфиев внимательно посмотрел на него, вытер губы салфеткой.
— Я ведь на самом деле не такое ископаемое, как вам кажется, Сережа, — сказал он доверительно.
— Да я и не говорю… — снова потупил глаза молодой следователь.
— Врете. Ну да ладно. Идемте отсюда, ради Бога! Извините, что я вытащил вас из дома. Не терпелось с кем-то поделиться, поехал в прокуратуру, а там никого нет, все празднуют. Сколько с меня?
— Александр Григорьевич, — вздохнул Зубров, — за все заплачено.
…Они молча шли по вечернему проспекту к метро. Какая-то девушка осыпала их конфетти. На капоте «Мерседеса» распивала шампанское компания нуворишей. Проехала «скорая», рассекая «мигалкой» снежную пелену, — без сирены, словно не желая портить людям праздник.
— О чем вы задумались? — спросил Акинфиев.
— О том, где и по какому случаю они могли встречаться. Призывались из разных мест…
— Я нашел несколько любопытных параллелей. Но крутить эту версию нужно немедленно, Сергей. Прошу вас завтра же мобилизовать бригаду и распределить людей по военкоматам. Поднять все архивы. Я немного задержусь… личные, так сказать, обстоятельства. Мудруют чего-то надо мной эскулапы.
Зубров понимал, что без пяти минут пенсионер потихоньку передает ему бразды правления. Однако старик был не из тех, кто пытается переложить с больной головы на здоровую, а значит, действительно чувствовал себя «архискверно».
— А задумались вы все же не об этом, — постарался улыбнуться Акинфиев, когда настала пора прощаться.
— Не об этом, — признался Зубров. — Шелехов по-своему прав. ФСБ забрала Кныха не случайно. И Генеральная его дело не случайно взяла под контроль. Потому что Кных — дерьмо и дешевка. Он прикрытие. Поэтому его сдадут при первом же удобном случае и непременно постараются выполнить предписание: «Живым не брать».
— Ладно, Сергей. Нам до этих дел как до неба. Наше дело — изобличить.
Они расстались. Акинфиев ехал домой и думал, какие разные люди, этот симпатичный парень и Рыбаков, хотя они почти ровесники. Оперуполномоченный представлялся ему человеком «без комплексов», а таких, по убеждению Акинфиева, следовало опасаться: они не способны к покаянию.
* * *Рыбаков молча отдернул суконную штору, которая закрывала вход в тускло освещенное помещение. Следом вошел его сопровождающий в пыжиках. Двое других охранников оставались снаружи.
За дощатым столом спиной ко входу сидел человек в фуфайке и унтах и звучно прихлебывал чай из большой фаянсовой кружки.
— Оружие на стол, — распорядился он, повернувшись лицом к вошедшим.
Рыбаков тотчас же узнал в нем Круглова. Старлей расстегнул куртку (на полную катушку работал мощный чугунный калорифер), спокойно подошел и выложил «Макаров».
— А вы свое? — вежливо спросил он.
— Обыщи-ка его, — приказал Круглов охраннику.
Тот подтолкнул Рыбакова к фанерной стене, властными жестами заставил поднять руки. Чувствовалась хватка бывшего спецназовца.
