Масонская касса - Андрей Воронин
Этот тон в сочетании с обращением по фамилии и тем обстоятельством, что Павел Петрович так и не предложил посетителю сесть, звучал весьма красноречиво. Верно его оценив, Скориков вздрогнул, как от пощечины, и еще больше выпрямился, сделавшись совсем уж прямым, как палка или часовой, стоящий на посту у полкового знамени.
— Я хотел бы знать, что происходит, — деревянным голосом заявил этот идиот.
После такого заявления зашевелившийся было в душе генерал-лейтенанта Прохорова гуманизм тихо увял, сдулся, как воздушный шарик, в котором проткнули дырку. Всю свою сознательную жизнь Павел Петрович твердо придерживался убеждения, что дураков надо отстреливать просто для улучшения человеческой породы. На так называемый электорат, копошащийся где-то далеко внизу, это не распространялось: в конце концов, должен же кто-то пахать землю, выплавлять металл и голосовать на выборах! Да и не такие уж они дураки, коль скоро сознают пределы своих возможностей, знают свой шесток и не рвутся руководить. А вот такие, как этот, у кого хватило наглости и самонадеянности протолкаться почти до самого верха, но не хватает ума вести себя там, наверху, как подобает, — с такими церемониться нечего. Их надо убирать, и чем скорее, тем лучше…
— Желание знать, что происходит, — штука похвальная, — сообщил Павел Петрович, откладывая рапорт о перемещениях генерала Потапчука и с солидной основательностью водружая на стол перед собой сцепленные в замок ладони. — Особенно для человека нашей профессии. Что я могу тебе посоветовать? Почитай свежие газеты, посмотри новости по телевизору — лучше всего какое-нибудь Би-би-си, а то наши в последнее время что-то совсем уж заврались… Ты английский-то знаешь? Ну, вот и отлично… С рапортами своих подчиненных ознакомься, это тоже бывает полезно для расширения кругозора…
Скалиться Скориков не стал, но зубами скрежетнул, да так, что Павел Петрович отчетливо услышал этот звук, напоминающий скрип только-только начавшей отставать половицы. Точно так же поскрипывало у него на даче, в узком коридорчике мансарды, — строители схалтурили, а у него все никак не доходили руки достать из кладовки ящик с инструментом и поправить чертову половицу, предательски скрипевшую всякий раз, когда он по ночам крался к тайничку, где у него была припрятана бутылочка «Арарата»…
— У меня ощущение, что я под колпаком, — объявил Скориков скрежещущим, как железо по стеклу, голосом.
— Под колпаком? — лениво изумился Павел Петрович. — Погоди, это что-то знакомое… А! «Семнадцать мгновений весны»! Штирлиц понял, что он под колпаком… Что это еще за новости такие?
— Это из-за Сенатора? — напрямую бухнул Скориков, оставив без внимания благодушные разглагольствования начальства.
Павел Петрович совсем откинулся на спинку кресла и некоторое время разглядывал собеседника с таким выражением, словно впервые видел такое чудо и был, мягко говоря, удивлен.
— Так, — сказал он наконец, решив просто для разнообразия принять предлагаемый Скориковым «откровенный» разговор. — Решил, значит, расставить точки над разными буквами? Что ж, изволь. Да, это из-за Сенатора. Тебе доверили секрет государственной важности, а ты… Как баба, ей-богу! Ну, вот что бы ты сам стал делать на моем месте?
— Но я же ничего ему не говорил! — взмолился Скориков, мелодраматическим жестом (которого сам явно не заметил, не то, наверное, постеснялся бы так позориться) прижимая к сердцу обе ладони. — Ни словечка!
— Так уж и ни словечка? — подпустив в голос строго отмеренную дозу иронии, усомнился Прохоров. — Откуда же у него в таком случае повышенный интерес к квадрату, как его… Б-7?
Скориков, хоть и был деморализован, все же оставался генералом ФСБ и не утратил умения владеть собой. Однако при упоминании злополучного квадрата в глазах у него что-то промелькнуло, и Павел Петрович понял: нет, подозрения в адрес этого субъекта не были беспочвенными; что-то он такое сотворил, о чем предпочитал не вспоминать, что-то такое у них с Сенатором было… Хотя, если бы Скориков просто слил этому бандиту информацию о квадрате, тот действовал бы иначе, более нагло и целенаправленно. Ого! Да знай он, какой куш лежит прямо у него под боком, не поленился бы сколотить целую армию. Вырезал бы, выбил всех, кто хоть как-то причастен к этому делу, выгреб бы все до дна и исчез, и никакой Интерпол, никакая внешняя разведка, никакой, чтоб ему пусто было, Моссад бы его тогда не нашел…
Но что-то между Скориковым и Сенатором все-таки произошло, и, раз уж господина без пяти минут покойника потянуло на откровенный разговор, этим следовало воспользоваться и выкачать из него как можно больше информации.
— Я вижу, у тебя есть желание объясниться, — сказал Павел Петрович, наконец-то жестом предлагая Скорикову сесть. — Что ж, валяй. Хотя, надо тебе сказать, объясняться уже поздновато.
Скориков заговорил, и уже на тридцатой секунде его сбивчивой речи Павлу Петровичу стало в общих чертах ясно, что произошло. М-да… В общем-то, получалось, что в провинности Скорикова есть немалая доля и его, генерала Прохорова, вины. Нельзя, нельзя было продвигать это чучело! Полковником Скориков был неплохим — распорядительным, исполнительным, инициативным, в меру жестким и не лишенным творческой жилки, а главное, преданным. Вот эта его преданность и сыграла, наверное, с Павлом Петровичем злую шутку. Прохоров знал за собой эту слабость: любил он, грешным делом, чтобы в свободное от государевой службы время подчиненные вылизывали ему седалище. Что ж, слабости свойственны всем, только вот потакать им надо не всегда. И повышать полковника Скорикова в звании не следовало ни в коем случае. Нельзя было доверять ему право самостоятельно принимать решения, и вводить его в круг власть имущих, поднимать на очередную, довольно высокую ступеньку тоже было нельзя. От высоты у него, бедняги, закружилась голова, и вот это головокружение, пусть совсем ненадолго, лишило его всех его распрекрасных качеств, превратив в болтливое ничтожество, которое из вполне понятного стремления понравиться высокопоставленному собеседнику несет невообразимую чушь и мимоходом, не успев, что называется, поймать себя за язык, выбалтывает то, что при иных обстоятельствах из него не вытянули бы даже под пыткой…
Словом, вышло так, что примерно три с половиной года назад свежеиспеченный генерал-майор Скориков столкнулся на каком-то приеме с депутатом верхней палаты Сенчуковым, который тоже только-только начал осваиваться в кресле сенатора. Скориков, на свою беду, не знал, что в применении к его новому знакомому Сенатор — это не вежливая форма обращения, а уголовная кличка. Перед ним стоял просто сенатор — депутат Думы от избирательного округа, на территории которого свежеиспеченному генералу Скорикову как-то довелось побывать по служебной необходимости.
На приеме, как водится, щедро угощали спиртным. Пить Скориков, как любой офицер
