Александр Бушков - На то и волки
— Ты, главное, не особенно налегай на девочку, — сказал Лева. — Она у тебя неплохая. Просто другое поколение. Плюс десять лет перестройки, им же незаметно вбили в голову, что нету никаких запретов, что ничто не грешно, что все на свете стоит попробовать…
— Лева, а у тебя-то что стряслось? — спросил Данил.
— У меня?
— Не увиливай, — сказал Данил. — Обычно ты просыпаешься звонка после десятого. Возможно, у тебя под боком спала лялька и оттого ты дрых чутко, но вот уголки рта у тебя всегда опущены, когда неприятности…
— Мегрэ долбаный.
— А все же? Контракт такой, Левушка — при любых неприятностях окрест тебя ты меня немедленно обязан ставить в известность… Не забыл?
Лева вздохнул, полез в роскошный мерседесовский бардачок и извлек сложенный пополам листок белой плотной бумаги.
«Ты, жидовская морда, или умотаешь в свой Израиль, или тут же и закопаем».
— Ни единой грамматической ошибки, — сказал Данил. — Отпечатано либо на импортной машинке с русским шрифтом, либо на принтере… Лева, это блеф. Все наши «черные», на которых паразитирует демократическая пресса, домашние мальчики, болтуны-теоретики… И вообще, ты мне можешь показать хоть одного еврея, которого бы за последние десять лет побили?
Он видел, что Леву не убедил — уверить еврея, что никаких погромщиков давно уже не существует, столь же трудно, как уверить русского, что всем своим неприятностям он обязан не мифическим русофобам, а самому себе… В шкафу должен жить Бука, и все тут.
— Прикинь, Лева, — продолжал Данил. — Любой болван с парой извилин начал бы в первую очередь с синагоги или политизированных ребятишек в кипочках… Кто-то решил тебе потрепать нервы, и дело не в пятом пункте, а в твоей работе на «Интеркрайт». Все прекрасно вписывается в общую картину… Бьют по ключевым фигурам.
— Кто?
— Не знаю пока, — сказал Данил. — Но вот что тебе скажу: держи свою контору в повышенной боевой. Будь готов защищать меня от обвинений в изнасиловании попугая в парке Островского, Кузьмича — от обвинений в попытке продать Шантарск с прилегающими землями исландской разведке. Началась нехорошая возня, Лева… В моей старой системе об этом не любили вспоминать, поскольку по тем временам считалось идеализмом и мистикой, но в шестьдесят девятом, когда Ильин пальнул по кортежу, многие волкодавы с утра места себе от нехороших предчувствий не находили. Хороший волкодав обязан быть телепатом, Лева…
…Будь ему лет на двадцать моложе, пройди он жизненную школу небезобиднее, обязательно бы разбудил Ольгу, едва вернувшись домой в третьем часу ночи.
Он дотерпел до утра. Спокойно лег, настроил внутренний будильник на семь утра — и в семь проснулся. Сварил кофе, а поскольку настали нехорошие времена, спрятал малышку ПСМ в сейф и извлек оттуда «Беретту». Разложил на кухонном столике газету, тщательно разобрал и смазал килограммовую итальянскую дуру, заодно приводя себя этим в полное душевное спокойствие перед предстоящей тягостной разборкой.
Ольга, как обычно, зашевелилась в половине восьмого. Сбегала в туалет и появилась на кухне — глаза самую чуточку подпухшие, приятно пахнет свежей постелью и свежим телом. Потянулась чмокнуть его в щеку, но Данил заслонился вымазанными ружейным маслом ладонями. Тщательно вытер их комком легнина, вставил обойму, не загоняя патрона в ствол, щелкнул боковым предохранителем.
— Рэмбо на горизонте появился? — чуть хрипловатым со сна голосом поинтересовалась Ольга, наливая кофе.
— Скорее уж Эммануэль из последней серии, — сухо сказал Данил.
И, чтобы не растравлять рану и не терять времени зря, бросил перед ней веером штук шесть фотографий, до того лежавших тут же картинкой вниз. Спросил, нехорошо прищурившись:
— Знакомых лиц не находишь?
Ольга потянулась к ярким фотографиям — и уронила руку, залилась краской от кончиков ушей до глубокого выреза халатика. Закрыла лицо ладонями, то ли охнув, то ли всхлипнув.
Данил безжалостно ждал, хлебая кофе, как хлебают водичку с похмелья.
— Ну хватит, — сказал он минуты через две. — Открой-ка личико, Гюльчетай, бить не буду…
Ольга зажимала лицо ладонями, пару раз мотнула головой.
— Только не хнычь. Руки убери! — прикрикнул он. — И рассказывай, как вляпалась в греческие забавы. Ну!
Она отвела руки, но взглядом с ним упорно старалась не встречаться. Лицо горело.
— Возьми сигарету, — лишенным эмоций тоном предложил Данил. — И чирикай, времени мало. На всех этих веселых картинках ты еще натуральная блондинка, значит, дамские кувырканья имели место самое позднее в апреле… ну! Я ведь и вмазать могу…
«Хроника конца века, — отметил он про себя с горькой иронией. — Мужик, которому любовница изменила с парочкой лесбиянок, — лет двадцать назад такая сексуальная коллизия, как ни крути, проходила больше по ведомству снежного человека и встречалась редко, как ананасы в обычных магазинах…»
— В конце марта, — сказала Ольга севшим голосом. — Ну, сидели у Светки, выпили, потом стали мерить купальники, она привезла из Сеула целую дюжину, а параллельно крутили видак, еще пили… Дурачились, щелкали друг друга, и как-то незаметно они меня начали заводить всерьез — и поехало…
— Что, в жизни все надо попробовать?
— Не знаю… Просто было интересно. Знаешь, иногда тянет попробовать разное запредельное, любопытно же…
— Ну, молодец, — сказал Данил. — Хоть не пытаешься мне ввинтить, будто тебе подсыпали конского возбудителя… Брюнетка — это кто?
— Рамона. Из газеты откуда-то.
— Из какой?
— Не знаю, я с журналистами не контачила…
Данил вспомнил: в противоположность большинству шантарских газет «Бульварный листок» не сопровождал статейки фотографиями их авторов — поначалу пытался было, но у борзописцев из «Листка» начались неприятности с разными гражданами, придерживавшимися старозаветной морали, заклейменной ныне как устаревшее наследие тоталитаризма, пару раз доходило до легкого мордобития в общественных местах…
— Рамона — это Светкина знакомая, — сказала Ольга. — Я и раньше что-то такое замечала, да думать не думала…
— Хорошо, что нет негативов… — сказал Данил задумчиво, скорее самому себе. — Ну, бедное изнасилованное дите, коли уж начала, валяй до самого донышка…
— Ты что, посылал кого-то за мной следить?
— Валяй, — сказал Данил. — Исповедуйся.
— Светка… со Светкой больше ничего подобного не было. Ни намека. У меня такое впечатление, что она этим… этого… в общем, редко, для экзотики. А Рамона — наоборот, вся в этом по уши. — Ольга отвернулась. — Я потом у нее была два раза. Ну пойми ты, затмение нашло, как тебе объяснить… Порой такое чувство, что я у тебя числюсь в домашних принадлежностях, как эта кофеварка… А она ласковая, все понимает, кажется сначала — вот настоящая любовь, нежность… Только не вышло идиллии. Про третий раз не надо, ладно? Благо, последний…
— Нет уж, давай хоть в общих чертах, — безжалостно сказал Данил.
— Ну, она привела еще какую-то… Вытащили всякие наручники, вибраторы и хотели, чтобы я все это попробовала, а они еще вдобавок будут фотографировать… — она и вовсе повернулась спиной. — Словом, когда я отказалась, стукнули пару раз по почкам и натуральным образом изнасиловали, Рамона сильная баба, а та, вторая, вообще культуристка какая-то…
— Фотографировали?
— Нет. Фотоаппарат так и остался лежать… Рамона мне потом звонила пару раз, извинялась, звала мириться. Я не пошла.
— Все?
— Все, честное слово. — Она повернулась к нему, попыталась улыбнуться. — Вот такие сексуальные эксперименты на стороне…
— А самое главное — так компромат и подбирают, — сказал Данил. — Классическим образом.
— Но ведь, кроме этих фотографий, других не было… Прошло три месяца — и ничего… — она взглянула чуточку смелее. — Послушай, а что тебя больше всего мучает, — то, что меня могли скомпрометировать, то, что я тебе изменила, или то, что изменила с бабами?
Данил молча взял ножницы, аккуратно вырезал из одной фотографии голову Рамоны и спрятал вырезку в бумажник. Ушел в комнату, взял рацию.
— Седьмой. Дежурный пост.
— Отыщи Японца, пусть немедленно приедет ко мне на хату. Роджер.
— Ты меня выгоняешь? — спросила вошедшая следом Ольга.
— Не было у мужика хлопот, связался мужик с девочкой на двадцать лет младше… — сказал Данил. — Да не выгоняю я тебя. Черт его знает, может, в самом деле век такой дурацкий, а критерии плывут, как дерьмо по реке…
— Кто тебе дал фотки? Светка?
— Мент мне их дал, — сказал Данил устало. — Мент, мусор, легаш, тихарь — нужное подчеркнуть… Светку, радость моя, вчера кто-то придушил, так что ты посиди и хорошенько подумай, что тебе говорить и как говорить, если, паче чаяния, потащат вдруг на спрос…
