Александр Бушков - На то и волки
Клебанов быстро писал. Вообще-то он мог задать массу ехидных вопросов, спросить хотя бы, как случилось, что по дороге от квартиры Вадима до дачи они миновали целых три райотдела милиции — но не спросил. Значит, Данил угадал, и Есаул старлею необходим как украшение коллекции…
— Напишите здесь…
— «С моих слов записано верно», — подхватил Данил. — В самом деле, верно, что и удостоверяю… С этим нахальным вторжением все?
— Все, — Клебанов положил перед собой чистый лист. — Благодарю вас.
— Ну, а в свидетели чего я затесался?
— Вы сегодня посещали гражданку Светлану Викторовну Глаголеву?
— Посещал, — сказал Данил почти сразу же, вновь ощутив знакомое неудобство под ложечкой.
— Сообщили о смерти бывшего мужа?
— Да.
— В интимные отношения не вступали?
— Не вступал, — сказал Данил, вновь тормознув взглядом Леву.
— Когда вы покинули квартиру гражданки Глаголевой?
— Примерно в десять утра.
— Куда поехали потом?
— На Кутеванова, в квартиру Ивлева.
— Долго там пробыли?
— Минут сорок.
— Кто-нибудь вас видел, когда входили?
— Соседка из четырнадцатой. Фамилии не знаю, зовут Катей.
— Куда направились потом?
— На Чкалова, в офис «Интеркрайта». Туда я приехал около одиннадцати и безвылазно пребывал примерно до половины шестого, что может подтвердить масса свидетелей — начиная от Лалетина и кончая охранниками.
— А кроме Кати, кто-нибудь может подтвердить, что вы с… ну скажем, с десяти пятнадцати до десяти сорока пяти находились в квартире на Кутеванова?
— Вряд ли, — взвешивая каждое слово, сказал Данил. — Да и Катя может подтвердить одно: в квартиру я вошел… Возможно она слышала, как я там крутил музыку… Но в квартире со мной не было ни Кати, ни кого другого…
— В каких отношениях вы находились с гражданкой Глаголевой?
— Н а х о д и л с я? — спросил Данил медленно. — В прошедшем времени?
— Так в каких отношениях?
— В дружеских.
— А спать с ней вам не случалось?
— Случалось. Но потом перестало… случаться.
— Вы ее не ревновали?
— И не думал. Есть женщины, которых никогда не придет в голову ревновать.
— Она вам не показалась чем-то обеспокоенной? Встревоженной?
— Она в жизни не беспокоилась и не тревожилась, — сказал Данил. — Не та натура.
— Вы многих ее знакомых знаете?
— Трудно сказать…
— Этого?
Клебанов продемонстрировал ему большой черно-белый снимок — мосье Хилкевич, выходящий из подъезда. Не нужно даже ломать голову, прикидывая, с какой точки снято, все и так ясно — «Кинг-Конг»…
Данил внимательно изучил снимок, выпятил нижнюю губу:
— Вроде видел где-то…
— А в квартире Глаголевой вы с ним не встречались?
— Ни разу. На лестнице вчера вроде и разминулись… Но не уверен, он ли.
— Присмотритесь получше.
— Уже присмотрелся. — Данил отодвинул фотографию и сказал, не глядя на собеседника: — Как ее убили? И когда? Только не надо вчерашних подначек, ладно? Я, повторяю, не пацан…
— Судя по всему… Когда она открыла дверь, ее ударили, втолкнули в квартиру. И задушили чем-то узким, скорее твердым, чем мягким — возможно, куском тонкого провода в резиновой изоляции.
— Ну, мне-то не было нужды вырубать ее сразу, на пороге, меня бы она впустила…
— Уверены? А вдруг не впустила бы?
— Впустила бы непременно. — Он пытался представить Светку мертвой и не мог. Тем более — задушенной куском тонкого провода…
— Так и запишем… Какие у вас отношения с гражданкой Ратомцевой Ольгой Валерьевной?
— Самые близкие, — сказал Данил.
— А ее вы способны ревновать?
Данил явственно увидел под ногами тоненький стальной волосок — натяжку от мины.
— Пожалуй, да, — сказал он. И решил, что пора переходить в атаку. — Ваши ребятки из «Кинг-Конга» что, отлучались пописать? Оба сразу? Если они бдительно несли службу, должны бы знать, что я в квартиру не возвращался…
Клебанов не спросил, откуда Данилу вдруг ведомо о наблюдательном пункте в «Кинг-Конге» — то ли мгновенно просчитал все сам (они, конечно, доложили о «рэкетирах», а дальше догадаться нетрудно), то ли его в данный момент это не интересовало. Второе гораздо хуже — без веской причины принципиальный старлей не стал бы д в а ж д ы упускать верную возможность помучить ехидными вопросиками…
Клебанов достал из стола пухлый конверт, а из конверта — пачку глянцевых цветных снимков, с первого взгляда ясно, отщелканных «Полароидом», «Кэноном» либо иной аналогичной машинкой, мгновенно проявлявшей фотографии.
— Вы можете опознать лиц, заснятых на этих фотографиях?
Лева заинтересованно придвинулся, засопел над ухом.
Данил перебирал фотографии лениво, непонимающе — и вдруг замер с довольно пикантной картинкой в руке, лицо залила жаркая волна, кончики ушей, такое ощущение, прямо-таки завернулись в трубочку.
Кое-какие снимки были довольно безобидными — чуть поддавшие девочки дурачатся, щелкая друг друга в рискованных позах с намеком на лесбос. Но дальше лесбос пошел самый недвусмысленный, прилежно запечатлены все фазы процесса, дураку ясно, что любовь пошла всерьез. Полузакрытые глаза, переплетенные нагие тела, лица в откровенном оргазме. Поздно было отпихивать Леву.
— Итак? Опознаете кого-нибудь?
В глазах Клебанова не было ни издевки, ни даже насмешки — только усталость и напряженное внимание.
— Да, — сказал Данил, чувствуя, что сутулится самым позорным образом. — Светлана Глаголева и Ольга Ратомцева. Третья женщина мне неизвестна.
Клебанов черканул еще пару строчек, придвинул ему протокол:
— Подпишите, пожалуйста.
Данил подписал. Вопросительно поднял глаза.
— Я вас больше не задерживаю. Если вы мне еще понадобитесь, мы созвонимся.
Данил рванулся к двери. Стыд навалился столь огромный, что его как бы и не ощущалось вовсе…
— Данил Петрович!
Он не оглянулся, не остановился.
— Данил Петрович! Вы забыли…
Данил резко развернулся к столу. Клебанов протягивал ему конверт — другой, обычный почтовый:
— Это ведь вы на столе забыли?
Данил хотел рявкнуть, что не оставлял на столе ничегошеньки, но сообразил вдруг остатками подавленного стыдом и яростью профессионального чутья, протянул руку, неловко сказал:
— Спасибо…
И вывалился в коридор, увлекая за собой Леву.
Сонный сержант проверил их пропуска, и они вышли на свежий воздух из неуютно-безличного предбанника управления по борьбе с организованной преступностью. Было тихо. У крыльца стояли только их машины.
Данил рванул дверцу Левиного «Мерседеса», плюхнулся на сиденье. Лева уселся за руль, протянул ему сигареты:
— Нюанс…
У Данила вновь вертелась на слуху ленивая Светкина фразочка: «Олечка у тебя, конечно, золотце…» Такого стыда он в жизни не испытывал.
— Ну, не переживай, — сказал Лева. — Было бы хуже, окажись там Оленек с негром или ты со мной. Бабам нужно иногда оттянуться, ну их… Я, понятно, могила. Да чего ты накуксился, я двух своих законных вытаскивал из-под стебарей, и ничего. Лучшим лекарством от баб могут быть только бабы… У тебя вовсе похоронное настроение или ты способен работать?
— Способен, — сказал Данил севшим, ватным голосом.
— Ну и зачем ты меня вытаскивал? Сверхурочные, само собой, вещь приятная, но меня даже больше устроил бы и изящный поединок с нахальным мусором. Но не было ни поединка, ни особого с его стороны нахальства. По-моему, вы с ним довольно мило ворковали… что с твоей стороны весьма даже странно. Почему ты с ним держался столь благостно? Не послал вопреки своему обыкновению? Я еще не забыл, как мы с тобой два часа виртуозно отлаивались в областной ментовке… Никакого сравнения.
— Господи, — сказал Данил. — Да ты ж еще ничего не знаешь? Ты когда в последний раз был в офисе?
— В пятницу днем.
Значит, Кузьмич не считал положение столь уж опасным — пока в драку бросил одного Данила в качестве первого эшелона, а интеркрайтовских стряпчих придержал на потом. Что ж, хозяин — барин…
— Потом расскажу, — сказал Данил. — Пока что я тебе этого мальчишечку просто-напросто п о к а з а л. В самое ближайшее время, чует моя душа, перехлестнутся наши дорожки…
— Ты мне скажи как другу — Светку ты задавил?
— Нет.
— Тогда какие пересечения? Даже если у тебя нет четкого алиби, на что, весьма похоже, и смахивает, аргументов у них нет, кроме этих фоток. Я бы из такой передряги вытащил и Ваньку-слесаря, не то что тебя… Обратил внимание, он не стал скрупулезно гонять тебя по минутам и секундам. А мог бы. Вот только зачем он тебе отдал половину фоток?
«Потому что за истекшие сутки произошло нечто, заставившее Мальчиша-Кибальчиша малость поумнеть, поумерить гордыню и честолюбие, — мысленно произнес про себя Данил. — Парень все-таки оказался неплохим профессионалом, наступил на горло собственной песне и недвусмысленно тянет руку на дружбу. Крепенькой, должно быть, оказалась возникшая перед старлеем стена… кто же это, Пожидаев или Скаличев?»
