Вирус ненависти - Александр Александрович Тамоников
— Ушли. Уехали они. Машину починили, и они уехали, а эсэсовцы остались прикрывать. Они знали, что вы по пятам идете. Они ненавидят вас, поэтому не сдались. И мне не дали…
— Куда вирусологи могли поехать, в каком направлении?
Коган с надеждой смотрел в лицо раненого, но тот уже, кажется, никого не видел. Глаза стекленели, он кашлял, брызгая кровью, и только хватался леденеющими пальцами за руки автоматчиков, которые его перевязывали. Коган продолжал задавать вопросы, пытаясь по мимике понять, что отвечает раненый, но тот вдруг вытянулся на траве, запрокинул голову и затих. Бойцы опустили его на траву и встали, вытирая руки травой. Подбежавший Сосновский остановился, глядя на тело, и покачал головой:
— Кончился? Жалко, мог бы многое рассказать!
— Немецкие вирусологи были здесь. Эти остались прикрывать их отход, — сказал Шелестов.
— Ясное дело. А мы с Виктором прошли дальше по лесу. Там следы от машин. Они ушли на юго-запад. Там край леса уже недалеко. Теперь ищи-свищи. На двух машинах они далеко могут уйти. Надо командование ставить в известность, пусть перекрывают дороги, пусть предупредят военных регулировщиков. Мобильные группы бы выслать по этим направлениям, да только пока командиры раскачаются, посадят людей, дадут задание, пройдет несколько часов. Опять вирусологи исчезнут.
— Самим надо думать, самим догадаться, где их искать, — согласился Шелестов. — Все, давайте к машинам!.. Борович, оставь пару бойцов с ранеными немцами. Мы пришлем представителей комендатуры и военную прокуратуру.
Инженер Сапунов контролировал укладку рельсов, потому что эта работа не только тяжелая, но и выполнена должна быть точно. Ладно, здесь можно обойтись без теодолита, потому что снимались изуродованные рельсы частично, а целые укладывались на их место. И направление, конфигурация железнодорожного полотна не меняется. Глухонемые и их «няньки» работали с натугой, еле справляясь. И понятное дело, тут крепкие мужики нужны, тягать рельсы, а у них пятеро просто заморыши, да три бабы.
Хотя одна из глухонемых откровенно привлекала Сапунова. Невысокая, ладненькая такая. Несмотря на мешковатую одежду не по росту, чувствовалось, что у нее и красивые ноги, и упругая аккуратная попка, и небольшая грудь, которая так приятно выпирала во время работы, когда женщина разводила руки в сторону. Да и на вид она была моложе всех остальных. Лет тридцать с небольшим, наверное. Сапунов смотрел на женщину и все время невольно представлял, как было бы неплохо ее обнять где-нибудь в укромном месте. «Больная, но, может быть, женское начало в ней заговорит, глядишь, и понравится, когда мужик обнимет. Хотя, может, их там, в доме инвалидов, и тискают мужики, чего стесняться? Эти вон, завхоз с электриком, не скажешь, что мужики робкие. А я без бабы несколько лет. Мне бы хоть такую пощупать», — думал Сапунов и снова стыдливо отводил глаза.
Инженер не спеша подошел к группе работающих, дождался, когда они побросают инструмент и усядутся отдыхать. Как раз в этот момент женщина остановилась в стороне, разглядывая свою ладонь. Видать, прищемила или кожу содрала на руке. Сапунов подошел к ней, осторожно взял ее руку в свои ладони и посмотрел на ссадину.
— Ишь, кожа-то какая у тебя, бедолага. Отмыть тебя, так и ничего вроде. — Он посмотрел женщине в лицо, удивляясь, какая она миленькая. — Эх, жалко, что ты не слышишь ничего, а так бы позвать тебя вечерком погулять. Уж больно ты сладкая. Больно хочется под платьем твоим руками пошуровать, узнать, какая ты там. Эх… что ж это со мной такое, никогда ведь за собой не замечал такой похоти, ан вот приключилось!
Сапунов почувствовал, что изголодавшееся мужское естество начало возбуждаться от такого откровенного общения с женщиной. И не важно, что она не слышит, не различает слов, главное, вслух говорить ей такие сальности уж больно приятно. Прям бы сейчас и повел в кусты, а там…
— Федор Никитич! — раздался громкий женский голос сзади. — Федор Никитич, вас товарищ Дубинин зовет, обыскался уже!
Сапунов нахмурился. Ему показалось, что все увидели и поняли, чего он крутится возле этой глухонемой женщины. Сейчас еще главный инженер намекнет и стыдить станет. Но Дубинин, стоя у вагонетки, подписывал какие-то заявки и формуляры и не смотрел на своего помощника.
— Как там работа идет у наших инвалидов? — спросил Дубинин.
— Осталось два рельса положить, — торопливо ответил Сапунов. — За сегодня управятся. Я им со станции привез еще один костыльный молоток и пару надергивателей. Теперь быстрее дело пошло с подготовкой старых шпал. Я там среди инвентаря в разбомбленном складе нашел дексели[3], но все без ручек. Старики уже вытесали ручки и насаживают. Этот завхоз Иванников, оказывается, имел дело с таким инструментом. Говорит, два года работал на железной дороге путевым обходчиком. Рельсы нужны, Сергей Михайлович. Сегодня уложат, а завтра работа встанет. Можно, конечно, поставить этих бедолаг на насыпь, пусть тачками землю возят и дальше трамбуют.
— Нет, на насыпь я женщин поставлю. Завтра из Сосновки бригада прибудет человек двадцать. А эти твои инвалиды с Иванниковым вроде приноровились с укладкой. Ты вот что, Федор Никитич, сегодня после обеда с этим твоим Иванниковым, с электриком его… как его зовут, Ищенко? Сходите на разбомбленный завод, вон там за лесом, посмотрите. Туда раньше ветка железнодорожная вела. Могли рельсы остаться. Со станции брать уже нечего. На запасных путях они закончились, а новые снимать не разрешают. Станцию тоже восстанавливать придется. Причем в авральном порядке. А на заводе по электрике кое-что посмотреть можно. И кабели, и щиты распределительные, рубильники. Короче, ты сам знаешь.
— Хорошо, Сергей Михайлович, возьму подводу и съезжу. — Сапунов замялся, снова подумав, что его внимание к молодой женщине покажется слишком заметным. — Там где-то я напильник видел в вашей машине. Попросите своего водителя, чтобы одолжил нам на часок. Клещи рельсовые, которыми мои инвалиды рельсы таскают, с заусенцами от осколков снарядов. Женщины руки все посбивали, когда таскали рельсы. Зачистить бы надо инструмент. Без него работы не будет.
Главный инженер Дубинин отправил заявки с водителем «полуторки», которая должна была на обратном пути привезти и продукты для рабочих. Он постоял, глядя вслед машине, а потом пошел к зданию ТЭЦ. И снова его взгляд упал на разрушенный поселок слева от предприятия. И снова сердце сжалось от воспоминаний, от ощущения горя, которое точило и точило сердце
