Ночной убийца - Александр Александрович Тамоников
Буторин не услышал, а скорее почувствовал движение за спиной. Он успел повернуть голову и увидел, как темная фигура метнулась к лестнице, на которой Виктор стоял. Нетрудно было угадать, как поступит нападавший человек, а бросился он к лестнице наверняка именно с целью сбить ее. Ударом ноги незнакомец выбил лестницу из-под Буторина, но оперативник уже ждал подобного действия и успел сделать прыжок. Получилось не очень удачно, потому что Виктор все же опоздал на долю секунды. Он приземлился на ноги, заваливаясь на бок. Рука скользнула в боковой карман пальто, чтобы выхватить пистолет, но Бутрин не сумел в падении попасть рукой в карман.
Его спасло только то, что противник не собирался шуметь и надеялся на свою силу и ловкость. В темноте тускло блеснуло лезвие ножа. Положение лежачего всегда хуже, но противник в темноте все же будет действовать осторожнее, хотя должен спешить. И Буторин, как его когда-то учил инструктор, сделал кувырок назад через одно плечо и оказался на корточках. Противник понял, что перед ним подготовленный человек, и бросился вперед, сокращая расстояние. Буторин отпрыгнул в сторону и наконец встал на ноги.
Два обманных движения не принесли незнакомцу никакой пользы, и тот снова бросился вперед, сокращая расстояние до ближнего боя, но Буторин снова отшатнулся в сторону и зашел к своему противнику сбоку. Тот резко развернулся, сделав взмах ножом, но тут же получил ударом ноги в кисть руки, и нож отлетел в сторону. Реакция у этого человека была удивительная. Он мгновенно оценил ситуацию и бросился бежать. Буторин гнался за ним всего несколько секунд, когда в проходном дворе неизвестный свалил груду сложенных деревянных ящиков, загораживая дорогу. Ругаясь на чем свет стоит, Буторин полез через ящики, дважды упал, древесина хрустела под его телом. И когда он выбрался из кучи поломанных ящиков на улицу, там уже никого не было. Следом выбежал Шелестов.
– Ты как, живой? Кто это был? – выпалил Максим на одном дыхании.
– Живой, что мне сделается, – проворчал Буторин, потирая ушибленное колено. – Видать, у них еще было наблюдение, кто-то еще охранял. Он напал на меня, когда я стоял на лестнице у окна слушал.
– А вот это плохо, – забеспокоился Шелестов. – Как там Борис, вдруг они его заподозрили в соучастии?
Времени было около половины одиннадцатого, когда Коган постучал в дверь квартиры и предупредил, что надо уходить. На улице какой-то шум, а после одиннадцати вечера лучше не появляться, потому что могут останавливать патрули. Борис был очень взволнован, хотя не подавал виду. Что это был за шум? Чем все закончилось? Он догадывался, что это Шелестов или Буторин столкнулись с теми, кто мог охранять встречу со стороны поляков. Как отнесутся теперь к нему самому? Не заподозрят ли в том, что он работает еще на кого-то? Полного доверия к нему все же не было, потому что из комнаты, где проходила встреча, Когана удалили в начало коридора на лестницу. В результате он даже не знал, кто там был, кроме Миколайчика и Юзефа Пжибыша. Он догадывался, что это мог быть американский генерал, но, может, еще кто-то.
Поляки вышли из дома, прошли через подворотню, и к ним сразу подъехала машина. Когана поблагодарили, сказали, что может быть свободным, и велели добираться до квартиры самому. Что это, снова проверка? Хотят узнать, не будет ли их проводник встречаться с кем-то сразу после встречи? Чтобы доложить? «Нет, не будет вам такого подарка», – подумал Коган. Такой вариант они сразу с Шелестовым предположили. Борис перед поляками должен быть чист, как стеклышко.
С Шелестовым Коган встретился только поздно ночью, когда Борис со всеми возможными предосторожностями прибыл наконец на конспиративную квартиру. Буторин сидел тоже там с перебинтованным коленом. Обсуждение было коротким, потому что Коган не смог ничего рассказать.
– Как они хоть отреагировали на шум за окном? – спросил Буторин.
– Слышали, но не особенно беспокоились, – пожал плечами Коган. – У меня такое ощущение, что они предполагали подобное событие. Но после этого шума они почти сразу вышли из комнаты и сказали, что уезжают. Волнения я не заметил. Из квартиры никто больше не вышел, и я не знаю, с кем они там встречались.
Буторин подробно рассказал о том, что слышал он, прежде чем на него напали. Шелестов слушал, сидя за столом, подперев голову кулаком. То, что за ними могут следить и обязательно будут следить, поляки могли вполне предполагать. Вопрос был в другом: а кого они могут обвинить в слежке за собой? Русских, НКВД или поляков из Комитета национального освобождения? А может, британцев, которые могли попытаться выяснить, какие еще есть в Москве контакты у представителей польского правительства в изгнании. Вопрос в другом, а видели слежку те, кто напал на Буторина? Этот человек был один или их несколько охраняли все подходы к зданию. Чей это был человек: от поляков, от американцев или, опять же, от британцев? Вопросов больше, чем ответов.
– Виктор, в результате нападения могли в тебе признать, что ты русский? – спросил Шелестов.
– Не думаю, – отозвался Буторин. – Во время схватки я молчал, а потом уже в подворотне, когда он свалил на меня гору деревянных ящиков из-под бутылок, я, конечно, помянул матушку и всех родственников напавшего на меня, но это вполголоса, да и его след уже простыл к тому времени, когда я там барахтался среди обломков ящиков.
– А тот, кто напал на тебя? Что ты можешь сказать о нем?
– Практически ничего. Он не произнес ни слова, я не слышал ни одного возгласа. А действовал он как… Не было у него первоклассной подготовки в области рукопашной схватки. Может быть, просто навыки хладнокровного убийцы, но не хорошо подготовленного диверсанта. В принципе, он мог меня убить, когда я стоял на лестнице. Я ведь его заметил, когда он уже к самой моей лестнице
