Александр Бушков - Антиквар
Увидев величественный кивок, он извлёк из пластиковой папочки сероватый лист бумаги с огромной гербовой печатью, положил его на столик перед хозяином. Тот, удивлённо приподняв брови, принялся читать про себя — с некоторым трудом, сразу видно, разбирая старинный почерк. Супруга тихонечко встала, заглянула ему через плечо. Манолис издал тихое недовольное хмыканье, но этим и ограничился. Смолин терпеливо ждал, разглядывая этюд на стене, хотя, как всякий нормальный мужик, предпочёл бы устремить взор в другом направлении — по тому азимуту, где находился глубокий вырез белого с вышивкой летнего платьица, из-за выбранной хозяйкой позы представлявший зрелище крайне заманчивое.
Манолис дочитал. Положил актовую бумагу на стол и поднял брови (ну разумеется, сугубо театральным образом):
— Интересно… И что же?
— Коллежский асессор Бессмертных — не ваш ли предок?
— Безусловно, — со спокойным достоинством ответил Манолис. — Родной брат прадедушки.
— Купец?
— Василий Яковлевич… — поморщился Манолис. — Коли уж вы антиквар, следует знать историю родного города… Купцом был прадедушка. А упомянутый здесь его брат преподавал в Шантарском университете, был известным почвоведом, впоследствии, уже при Советской власти, стал профессором, имел печатные труды. На Воскресенской, где он жил, есть даже мемориальная доска…
— Прекрасно, — сказал Смолин. — И у вас есть документы, позволяющие юридически претендовать на ваше с ним родство?
— Имеются…
— А другие родственники… другие потомки в Шантарске есть? — спросил Смолин, ощущая нешуточный азарт.
— Увы, нет…
— Значит, вы — единственный… — сказал Смолин едва ли не ликующе. — Отлично, Манолис Андреевич, отлично…
— Что вас так радует?
— То, что ни с кем, простите за цинизм, не придётся делиться, — сказал Смолин откровенно. — Только вы и я, пополам…
— Что, простите, делить? И почему — пополам?
— Деньги, конечно, — сказал Смолин. — И немалые. А пополам — так, по-моему, будет справедливо. Ведь без меня вы и не знали бы ни о чём… да и в одиночку, простите великодушно, вам явно будет трудно добиться признания своих прав…
— То есть?
— Я своими глазами осмотрел участок, о котором здесь идёт речь, — сказал Смолин. — Он до сих пор не застроен и представляет собой пустырь, чуть ли не в самом центре… Понимаете ли, Манолис Андреевич, ещё при Бориске был принят интересный закон о возвращении земли наследникам дореволюционных собственников — тем, кто может это документально доказать. Главным образом он касается сельскохозяйственных земель, но иные его положения применимы и к участкам в городской черте. Ну разумеется, там масса оговорок: участок, на который претендует законный наследник, должен быть совершенно пустым, на нём не должно быть никаких жилых домов, иных строений, по нему не должны проходить транспортные артерии и так далее… Но в том-то и прелесть, что «усадьба коллежского асессора» с точки зрения данного закона стопроцентно подходит! Участок абсолютно чистый! Я четыре часа просидел со своим адвокатом, у меня отличный юрист — прохвост фантастический, как все они, но тем и ценен… Поверьте моему опыту: если он от вашего имени начнёт хлопоты, очень быстро вы совершенно законным образом вступите во владение означенным участком, исключённым из муниципального кадастра. Полгектара почти в центре города… Дело железное.
Манолис покачал головой:
— Полное впечатление, что это кусок из какой-то старой пьесы — наследство, адвокаты, интриги…
— Но пьеса-то реалиям полностью соответствует, — сказал Смолин уверенно. — Говорю вам, адвокат клянётся, что мы это провернём достаточно быстро…
— Ну хорошо, допустим… Вот только зачем мне полгектара пустыря, пусть и в центре города?
Смолин посмотрел на него пытливо, остро: нет, служитель Мельпомены не шутил, он и в самом деле не понимал. Оставался равнодушен и вял. А вот у его очаровательной жёнушки в глазах светился определённый интерес…
— То есть как это — зачем? — усмехнулся Смолин. — Чтобы тут же продать. Понимающим людям. На пятидесяти сотках можно построить парочку элитных домов, или супермаркет, или развлекательный комплекс… да мало ли что! Я даже знаю, кому этот участок можно продать — на этих людей можно полагаться. Мы с них возьмём, конечно, гораздо меньше рыночной цены, но будет выгодно всем. Им не придётся тратить массу усилий, раздавая взятки, интригуя, бодаясь с соперниками… А мы без особых трудов получим пусть и не полную цену, но вполне достаточную для нас, скромных. Покупатели, кстати, нам помогут всё провернуть быстро и законнейше. Я уже провёл предварительные переговоры, интерес к нашему предложению огромный… Речь идёт о десятках тысяч долларов — наших с вами… Повторяю, все расходы я беру на себя, потом возместите половину… Всё чисто, честно, законно. Десятки тысяч долларов… Ну разумеется, мы с вами заключим договор по всей форме, старательно распишем все условия и обязанности, чётко оговорим, что выручку делим пополам — я не шпана и не подпольный ларёчник, Манолис Андреевич, я серьёзный предприниматель, в данном случае намерен провести сделку легальнейшим образом, заплатить все налоги, чтобы спать спокойно… Проект договора составлен. Вы его изучите, при необходимости измените что-нибудь по вашему желанию, и, как только мы его подпишем и нотариально оформим, машина закрутится. Судя по предварительным переговорам, которые я вёл, уже через полтора-два месяца всё будет в ажуре — а то и раньше, потенциальные покупатели готовы нам посодействовать, они люди небедные и со связями… Итак?
Смолин замолчал, уставился на собеседника с недвусмысленным ожиданием на лице. Его чуточку беспокоило, что взгляд актёра остаётся равнодушным и тусклым: ни капли интереса, ну буквально ни капли, чтоб его… А ведь нельзя сказать, что этот субъект, названный в честь забытого греческого героя, купается в деньгах — зарплатка в оперетте небогатая, правда, Манолис, как мимоходом вызнал Смолин, порой и в рекламе снимается, но редко, и не в столицах, в Шантарске, а это совсем другой формат. В квартире не видно бедности — но и особой зажиточности не наблюдается… Да мать твою, за такое предложение хватаются зубами и когтями, ножки целуют, благодетелем именуют со слезами на глазах…
У него упало сердце — фактурная физиономия актёришки оставалась равнодушной, скучающей, неправильной. Даже брезгливой чуточку, словно Смолин ему предложил нечто непотребное вроде устройства борделя с малолетками или, прости господи, вступления в «Яблоко»…
— Василий Яковлевич, это, конечно, интересно… — протянул Манолис с той же плохо скрываемой брезгливостью. — Это, как я уже говорил, напоминает старую пьесу… Вот только меня, простите, ваше предложение не интересует совершенно. Какие, откровенно говоря, пошлости… Торговать памятью прадедов…
— Землицей прадедов, — осторожно поправил Смолин. — А это уже другое. Не родными могилами, в конце концов…
— Всё равно. Вам трудно понимать психологию людей нашего круга… как мне, безусловно, трудно проникнуть в психологию вашего. Милейший Василий Яковлевич, простите за высокие слова, но я — человек искусства, — он мимолётно оглянулся на увешанную фотографиями стену с таким самодовольным и даже где-то триумфальным видом, что Смолин внутренне передёрнулся. — И не намерен окунаться в эту вашу коммерческую грязь — участки, реституции, доллары…
— Десятки тысяч долларов, — сказал Смолин тихо.
— Тем более. Да, среди моих предков были… коммерсанты. Но было и немало истинных интеллигентов, ставивших духовное выше всего… этого. Вам трудно понять, конечно, но постарайтесь уж: есть люди, которые живут отнюдь не по тем жизненным ценностям, которые вы лелеете. Если бы я согласился на ваше предложение, непременно предал бы что-то высокое, благородное, неизмеримо превосходящее по ценности ваши пошлые доллары…
Он говорил, не глядя на Смолина, полузакрыв глаза, явно упиваясь собственными словесами. Самое ужасное было, что Смолин уже понимал: его собеседник говорит искренне. Ему и в самом деле ничего этого не нужно, думал Смолин, пребывая не то что в растерянности, а даже в некоторой панике. Он, изволите ли видеть, выше этаких пошлостей…
Дурак — самое страшное, что может попасться на пути делового человека. Особенно если это интеллигентный, творческий дурак, от которого, как в данном случае, зависит огромаднейшая прибыль, которую другим путём попросту не получить…
Он уже сталкивался с подобным — в девяносто втором, в Свердловске. Был там наследничек. Покойный его отец ещё в тридцать восьмом занял немаленький пост в танковой промышленности — и на пенсию ушёл уже при Брежневе. Так что у наследничка имелся громадный архив, в котором главным были даже не ордена и всевозможные почётные знаки, сами по себе недешёвые, но добрый километр бумаг, и каких! Десятки документов с личными подписями Великого Вождя и членов Политбюро, наркомов, маршалов, генералов, собственноручные письма Берии, Курчатова, Ворошилова, Жукова. Уникальные фотографии, книги с автографами, за которые из библиофилов можно было всю кровь выпить… И много ещё интересного, относившегося к временам уже хрущёвским.
