Александр Бушков - Антиквар
— Ну ладно, — сказал он, вставая. — Остаётесь на хозяйстве, а я поеду вести дипломатические переговоры… Да, вот что. Ты Кащеевы бумаги разбираешь?
— Половину осилил. Пока что броневик там ни в каком контексте не всплывал.
— Искать надо, — сказал Смолин. — Кащей по мелочам не работал и на дурную наживку не ловился. Что-то это да должно означать…
— Но ведь ещё не факт, что броневик — кутевановский?
— Конечно, не факт, — сказал Смолин. — Может, это какое иносказание, аналогия, шифр? Толку-то нам с настоящего кутевановского броневика, даже если и найдём точное место. Прибыль сомнительная, а трудов получится немерено. Искать надо, искать, покойник был железным прагматиком, так что я нутром тут чую приятственный аромат звонкого металла…
Он взял со стола ключи от машины, прозрачную папочку с выпиской из крепостной книги и вышел энергичной походкой.
Часть вторая
ТЕНИ ЗА СПИНОЙ
Глава 1
ПОБЛИЗОСТИ ОТ МЕЛЬПОМЕНЫ
Когда хозяин открыл ему дверь, Смолин подумал мельком, что Шевалье, как всегда, оказался совершенно прав. Одна голимая фактура. Ему в жизни пришлось немало перевидать дореволюционных рекламных объявлений, папиросных коробок и прочего хлама — так вот, на них присутствовали обычно именно такие слащавые красавчики: усики стрелочкой, аккуратный пробор, напыщенно-глупая физиономия. Лет сто назад этот субъект неплохо бы пристроился в немом синематографе на амплуа роковых великосветских красавцев (или злодеев-обольстителей)— но нынче, если у тебя за душой ничего нет, кроме фактурки…
А ничего, похоже, и не было, как и предупреждал Шевалье. Смолин в этом убедился уже через пару минут и полдюжины фраз — Манолис (надо сказать, неплохо сохранившийся для своих сорока пяти) оставлял стойкое впечатление чего-то ненастоящего, кукольного, манекенного. В движениях, в жестах, в осанке, в голосе — во всём наличествовала дурная театральность, неестественность, позёрство. В оперетке это, надо полагать, выглядело вполне уместно — Манолис и впрямь должен неплохо смотреться в гусарском мундире, в смокинге, в мушкетёрском облике — но вот в прозаической действительности… смешит и раздражает. Как и огромные цветные фотографии на стенах: тот самый джентльменский набор — бравый гусар, мушкетёр в локонах, щёголь-фрачник кальмано-оффенбаховского пошиба. Смолин быстро сообразил, в чём тут примечательность: на всех снимках (а их не менее дюжины) хозяин квартиры красуется в гордом одиночестве — хотя по композиции, по его позе видно, что рядом всякий раз были то ли партнёр, то ли партнёрша, но все посторонние старательно отрезаны, чтобы не затеняли своими убогими персонами единственную звезду…
Указав Смолину на кресло вяло-величественным мановением руки, Манолис опустился в другое, принял картинно-напыщенную позу и осведомился:
— Кофе? Коньяк? Виски?
— Благодарствуйте, — сказал Смолин, чтобы соответствовать ситуации. — От кофе не откажусь, а насчёт остального — соблаговолите не утруждаться, я за рулём…
— Риточка! — хорошо поставленным голосом воззвал Манолис, чуть повернув голову в столь же церемонном жесте.
Заслышав лёгкие шаги, Смолин повернулся — далеко не так грациозно, конечно, куда ему было! — встал и церемонно поклонился. Перефразируя классика, перед ним стояла совершеннейшая красавица, очаровательнейшее создание на вид не старше тридцати: безукоризненная фигурка в летнем платьице, золотистые волосы определённо натуральные, глазищи синие… И, что характерно, в ней Смолин пока что не заметил той дурной кукольности, что у супруга из ушей лезла. Просто-напросто чертовски красивая молодая женщина, кажется, чуточку грустная — чего таким красоткам вроде бы не полагается, они по жизни шествуют триумфально (хотя и у них, понятно, случается масса поводов для дурного настроения — перчатки в кафе увели, к примеру).
— Риточка, — бархатистым, деланым голосом произнёс Манолис. — Будь добра, сделай кофейку…
Оглядев Смолина с неподдельным интересом (он, должно быть, не вписывался в классический образ стандартного здешнего визитёра), златовласая красавица удалилась в кухню. Даже не посмотрев ей вслед — словно ничуть не сомневался, что его распоряжение (а по тону это была явно не просьба) будет выполнено, Манолис изящным жестом извлёк сигарету из серебряной коробки. Смолин машинально отметил: не серебрение, а натуральное серебро, чернение чуточку стёршееся, но качественное, работа явно дореволюционная — ага, фамильная реликвия, должно быть, как ни шерстила буржуев Советская власть, а мелочёвка кое-какая сохранилась, особенно за Уралом…
— Так вот… Василий Яковлевич, правильно? — произнёс Манолис хорошо поставленным голосом, красиво пуская дым. — Я решительно не представляю, какие у вас ко мне могут быть дела… Вы, простите, по какой части? По телефону вы достаточно уклончиво изъяснялись…
— Торгую антиквариатом, — кратко пояснил Смолин, пуская дым гораздо менее изящно.
— А, ну да… Ко мне в своё время приходила парочка ваших, наверное, можно так выразиться, коллег… Только продавать я ничего не намерен, предупреждаю сразу, так что не тратьте время. Не буду врать, что живу богато, но торговать семейными ценностями, простите великодушно, даже в момент самой пошлой нищеты ни за что не стал бы…
Смолин, имевший в этом деле большой опыт, давно уже сподобился просветить гостиную профессиональным глазом, сделав это достаточно деликатно, не вертя головой, словно деревенщина в Эрмитаже. Особого антиквариата тут не наблюдалось — но на столе, помимо серебряной папиросницы, красовалась бронзовая пепельница в виде дубового листа, явно изготовленная до исторического материализма. И на полочке под одной из фотографий стояли четыре фарфоровых статуэтки, пусть и не гарднеровские, но хорошей дореволюционной работы. И портрет вальяжного мужичка средних лет, с Анной в петлице, был определённо до революции писан, а небольшой этюд в узенькой коричневой рамочке, по первому впечатлению Смолина, мог оказаться и суриковским — известно, что купец Фома Бессмертных был одним из благодетелей Сурикова, немало денег на учёбу в столицах отвалил…
— Боюсь, вы меня неправильно поняли, — сказал Смолин. — Покупать я у вас ничего не собираюсь. Наоборот, могу вам предложить сделку, которая вам позволит без всякого труда достаточно быстро получить приличную сумму… Изрядные, я бы так выразился на старинный манер, деньги…
Появилась красавица Рита, поставила на столик меж ними поднос с кофейными чашками и блюдечком, где грудой лежали разнообразные конфеты (не особенно дорогие). Присела в сторонке, закинула ногу на ногу (Смолин мысленно сглотнул слюну, что уж там) и молчала с видом чуточку напряжённым, словно опасалась, что муженёк её выставит. Судя по косому взгляду, брошенному Манолисом на благоверную, он и в самом деле был не особенно рад присутствию супруги — но промолчал. Повернулся к Смолину:
— Василий… ах да, Яковлевич… Люди искусства, конечно, обязаны быть непрактичными и доверчивыми, но всё же, согласитесь, после столь бурного двадцатилетия нашей истории во всех осталось мало доверчивости… И когда слышишь, что без всякого труда можешь получить изрядную сумму, это, тысячу раз простите, настораживает…
Он замолчал, изящным движением взял чашку и сделал пару глотков.
— Вы совершенно правы, — сказал Смолин. — Такие предложения обычно выглядят подозрительно и, что уж там, скрывают сплошь и рядом какое-нибудь мошенство… Но ведь бывают исключения. Согласно теории вероятности. Знакомы с оною?
— Мельком. В большом искусстве вся эта математика совершенно неприменима, а потому и бесполезна…
— Хорошо, — сказал Смолин. — Обойдёмся без математики, я и сам по ней имел вечные двойки… Позвольте, я изложу всё подробно, — узрев благосклонный кивок, он спокойно, без малейшей суетливости продолжал: — Вы ведь, насколько мне известно, прямой потомок семьи Бессмертных, которая в Шантарске обитала давно и пользовалась некоторой известностью… А есть ли у вас какие-нибудь документы, которые могут это неопровержимо доказать?
— Предположим, — вальяжно кивнул Манолис. — Кажется, я понял. О чём-то подобном слышал… У прадеда был счёт в швейцарском или лондонском банке, оставшийся нетронутым в силу известных событий… И вы намерены помочь мне получить оттуда деньги… при условии хорошего аванса?
Он смотрел на Смолина, как ему казалось, проницательно и свысока. Смолин и не подумал обижаться.
— Самое смешное, Манолис Андреевич, что вы правы, — сказал он терпеливо. — Отчасти. В определённом смысле наследство и в самом деле существует, и я намерен помочь вам его получить, не забыв при этом и себя. Но никаких авансов я у вас требовать не намерен, наоборот, все технические расходы беру на себя — не из филантропии, конечно, потом сочтёмся, и вы мне половину компенсируете… Угодно детали?
Увидев величественный кивок, он извлёк из пластиковой папочки сероватый лист бумаги с огромной гербовой печатью, положил его на столик перед хозяином. Тот, удивлённо приподняв брови, принялся читать про себя — с некоторым трудом, сразу видно, разбирая старинный почерк. Супруга тихонечко встала, заглянула ему через плечо. Манолис издал тихое недовольное хмыканье, но этим и ограничился. Смолин терпеливо ждал, разглядывая этюд на стене, хотя, как всякий нормальный мужик, предпочёл бы устремить взор в другом направлении — по тому азимуту, где находился глубокий вырез белого с вышивкой летнего платьица, из-за выбранной хозяйкой позы представлявший зрелище крайне заманчивое.
