Фабио и Милена - Ислам Ибрагимович Ибрагимов
На этом он и закончил свой монотонный мрачный монолог. Фабио лежал на дощечке и думал, пока порыв мысленного движения уносил его с собой. Он думал о многом, но мысли его растворялись и сгущались, пытаясь принять какую-либо форму, но потом гасли как свечи на ветру. Он думал о своей прелестной дочери, в то время как та, до безумия беспокоилась об отце. Сергей отчаянно пытался вновь заговорить с Наставником в своей голове.
Казалось, никто уже не воспринимал всерьез того, как внезапно и неожиданно все обернулось вспять самым непредвиденным образом. Тоска, беспокойство и уныние постепенно переходили в нечто большее и существенное, способное разубедить человека в ценности всякой вещи. Тождественно унынию чувство это разубеждает во всякой действенной правде и каков бы ни был мир он навек останется мрачным для того, кого постигло – равнодушие. Разве не во власти своих владельцев находится рассудок? Порой внешние обстоятельства бьют по стенам внутреннего мира. Тюрьма или темница испепеляет душу одним лишь своим зловонием, разинувшим широкую пасть. Боль и побои извечные товарищи страдания они делают свою работу безупречно. Там, где слово бессильно, в ход идут дубинки. И покуда пот смешивается с кровью, а слезы с отчаянием, пока ночью пробуждается совесть, спящая днем у человека, имеющего прямое отношение ко всей грязи, которую он учудил беспощадными своими выходками, беспрекословными тумаками, беспрерывным мучением ближнего, всякий свет, всякая надежда на благополучие, всякое упование на человечность, рушится под градом бессердечности и разрушается уже изнутри потусторонним и всевластным отчаянием. Кем же был человек, который учудил столько бесчестья и даже более того? Человек этот был заключен, как и остальные в эту тюрьму и имел лишь определенные привилегии покидать ее стены, и направляться куда? В жерло несчастья, в дом своей жены. Он был обречен не менее остальных и ждал заветного часа, когда бы ему удалось более не возвращаться в тюрьму подобно тому, как заключенные несметно ждут минуты своего освобождения словно чуда, нисшедшего до их грешных душ. Но в глубине души Надзиратель знал, что, как и остальным ему удастся освободиться из оков тюрьмы и брака, которого он всецело ненавидел и о котором так жалел только одним путем – внезапной и долгожданной смертью.
Отвлекшись ото сна глубокими мыслями, Фабио лежал, глядя на потолок и разглядывал его серо-темную массу. Вместо того чтобы блуждать по миру сновидений, он начал идти по пути размышления и беспробудно затерялся бы в этой пустыне если бы вниманием его не завладели звуки, исходящие извне, внешние звуки, которые при длительном безмолвии обращаются в нечто страшное и неизведанное, как звуки ночного леса, внезапно ожившего после долговременного затишья. Оказалось, то был Поляк, который пытался заговорить с Фабио.
– Чего тебе Поляк? – Спросил Фабио.
– Фабио, Фабио, ну как, как ты? – В шепоте Поляка можно было расслышать безудержное волнение.
– Не знаю честно что и сказать, думаю ты и так знаешь какого мне, ведь сам ты находишься в том же положении.
– Верно, у меня все так же да… Фабио знаешь… Сегодня у моей дочурки день рождения… Ей исполнилось девять!
– Поздравляю, большое дело! Не знал, что у тебя есть дочь.
– Ну так уж получилось, что не было повода для такого откровения.
– Скучаешь по ней?
Поляк несколько помедлил с ответом, но, когда он всхлипнул его заминка была вполне ясна и оправданна Фабио.
– Безумно, Фабио, безумно.
– Мне жаль старик, когда ты… Когда она тебя потеряла, во сколько?
– В шесть. Получается она меня все еще помнит, ведь помнит, верно? Наверняка думает, что я сбежал от нее, что я преступник… Не знаю, все что угодно, только не что-нибудь хорошее. Если бы я мог хотя бы объясниться или попросить у нее прощения, она ведь растет без отца, без опоры, ей наверно так тяжело, да и мне без нее никуда. – Немного обождав, он спросил: – Как ты думаешь Фабио, может быть, что когда нибудь…
– Не знаю, правда, не хочу разочаровывать тебя, не хочу говорить того, о чем сам не знаю, ведь я в таком же положении мой друг, я в той же проклятой яме. Твоя дочка в безопасности и это самое главное для тебя, разве не так?
– Да, именно так! Мне жаль Фабио, искренне жаль, что у тебя так все сложилось, ни один отец не хотел бы видеть, как его дочь страдает, ни одна дочь не захотела бы видеть, как ее отца избивают изо дня в день.
– Иногда иного выхода нет и остается только идти дальше, через страдания, боль и муку, как сквозь пламя, выжигая свою душу, теряя все хорошее и плохое, дабы однажды, в один момент стать совсем другим человеком, которому под силу пройти сквозь пламя похлеще.
Наступила тишина,
