Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов
«До утра посидит. Не бейте его», – предупредил цирик, запуская в камеру зашуганного коротышку.
Дверь закрылась. Двенадцать пар глаз настороженно осматривали вошедшего. Он был неимоверно грязен и оборван: драная у ворота футболка, потёртые тренировочные штаны и дырявые шлёпанцы на босых ногах составляли его одеяние. В руках он держал полиэтиленовый мешок с тряпьём. Стоял потупившись у дверей и шмыгал носом. На вид ему было лет пятнадцать.
Попытки выяснить происхождение, имя, возраст и сексуальную ориентацию дали своеобразный результат: в каждом случае ответ оказывался разным. Стало понятно, что человек не в своём уме. Олигофрена определили под шконку, куда он забрался с превеликой охотой – видать был привычен. Для ясности окрестили его доном Драконом: белые пятна на штанах идиотика имели несомненное малафейное происхождение.
Разбудила меня возмущённая брань. Со второго яруса дон Дракон казался совсем маленьким. Он стоял в проходе между шконками со спущенными штанами. Изнутри штаны были рыжие от кала.
«…Ты что же, сука?!»
«Я обосрался!» – довольным голосом сообщил бесстрашный дон Дракон.
«Кекоз!» [15] – сказал я.
Стараясь не прикасаться к радостному дебилу, его сопроводили к унитазу, в котором уже шумела пущенная на полный напор вода. Приказали сесть и как следует подмыться.
Пока дон Дракон наводил гигиену, мы вчетвером спешно решали, что с ним делать. Бить такого демона бесполезно. Оплеух этот чёрт за свою жизнь выхватил немало и кулаком его уже не проймёшь. Можно отлупить, но на утренней проверке кровопотёки заметят и начнутся неприятности – ведь просили же чушка не трогать, заранее рекомендовали. И тут мне пришла в голову свежая идея. Я предложил использовать дона Дракона в качестве биологического оружия. Всё равно в нём осталось мало человеческого, а если и было когда – тюрьма давно сточила.
Важнее всего было точно рассчитать время. Опытным путём определив, что пища в организме дона Дракона усваивается за пять часов, ибо ужин был в шесть, а обосрался он в одиннадцать, мы спланировали акцию против коллектива соседней камеры. В ней сидели десять азерботов, с которыми у нас была тихая вражда.
Утром дон Дракон, заряженный миской перловки и парой буханок хлеба (вот кто жрал как умалишённый), был выведен в стакан. С корпусным, ведавшим распределением лыжников [16] , за деньги решались любые вопросы и вскоре мы услышали, как лязгает замок азеровской хаты.
Поднявшая вой после взрыва «бомбы замедленного действия» пиковая масть за стенкой была, в силу своей национальной особенности, по беспределу укрощена не ведающими пощады масками. Дона Дракона мы больше не видели. Только по галёре, перебивая запах свежей баланды, расползалась вонь химического заряда небывалой мощности…
Тюрьма сама по себе ужасное место, а уж извращения в ней поддаются лишь описанию, но никак не оценке.
От мрачных раздумий меня отвлекла Маринка.
– Милый, будь с мамой помягче, – попросила она.
– Она сама ищет ссоры со мной, – возразил я.
– Всё это так, но не мог бы и ты сдерживаться? – ласково проворковала жена.
– В другой раз постараюсь, – обещал я.
– Спасибо, милый, – Маринка всегда добивалась чего хотела.
Мы не спеша шли дворами – я под ручку с супругой, рядом ковыляло слабое подобие дона Дракона. После застолья было приятно пройтись, малость развеяться. Слишком много на сегодня выпало дурных эмоций. Вдобавок Анатолий Георгиевич дал повод призадуматься. Со «Светлым братством» дела обстояли даже серьёзнее, чем мне поначалу казалось. Когда политическая организация по совместительству является коммерческой структурой, вставлять ей палки в колёса становится смертельно опасно. Надо было спешно искать выход, но сейчас ломать голову над этим не хотелось. Вечер был просто прекрасен и в компании близких мне людей я тщился найти отдохновение.
– Я ненадолго, – оповестил Слава, вдруг заторопившись к ближайшему парадняку. – Идите, я догоню.
– Подождём? – заботливо спросила Маринка.
– Догонит, – пробурчал я. Телефонный разговор, в котором жена перепрыгнула через мою голову, задевал за живое. – Никуда твой любимый Славик не денется.
– Не дерзи, – осадила Маринка. – Что ты опять навыдумывал?
– Я не навыдумывал, – огрызнулся я. – Могла бы для приличия меня к телефону позвать.
– Ах, ты об этом, – догадалась Марина. – Ну что ты, правда, как маленький.
– Да и ты хороша, подруга. Проигнорировала меня будто пустое место. Так ведь тоже нельзя…
– Прости. Не подумала, милый, что это тебя так заденет. Ну не дуйся, солнышко.
– Я не дуюсь. На надутых воду возят и разные тяжести кладут, – в разговоре с женой тет-а-тет я избегал бранных слов.
Мы брели вдоль длинного дома с таким расчётом, чтобы Слава успел догнать нас раньше, чем дом закончится.
– Ну вот, ты опять.
– Что «опять»?
– Вечно ты ищешь во всём несуществующий подтекст. Слишком плохо думаешь о людях. Даже о самых близких людях, – неодобрительно заявила Марина.
– Не надо давать повода.
– Ищущим повода, – переиначила на свой лад супруга. Манеру украшать речь цитатами она переняла у меня. Самые расхожие из Библии даже знала наизусть. – Сколько лет ты уже ревнуешь меня к Славе? Наверное, с первого дня. А ведь знаешь, что у нас с ним ничего быть не может и не было никогда, но всё равно ревнуешь.
– Неправда, – пробормотал я, но мой голос не был услышан.
– Правда-правда. Ты меня к каждому столбу ревнуешь, даже к маме, боишься, что она может меня отнять. В принципе, ревность это нормально, когда в меру. Только вот насчёт сегодняшнего ты зря. Славик парень неплохой.
«Только дрищет и глухой», – посмеялся я в себе.
– На самом деле ты ему больше чем мне доверяешь, – продолжила между тем Маринка. – Помнишь, когда к нам эти бандиты из «Светлого братства» с мечами пришли, ты меня совершенно спокойно со Славой оставил, когда к Ксении убежал… ой, извини, вынужден был скрываться от милиции. Перепоручил ведь, ничуть в тот момент не сомневаясь, что мы можем воспользоваться твоим отсутствием.
– Не говори глупостей.
– Когда мужчина хочет сказать женщине, что она дура набитая, он обычно говорит ей: «Ты совершенно права, дорогая», – ехидно напомнила Марина. – А вот Слава, между прочим, тебя ко Ксении ничуть не ревнует. Я совершенно точно говорю. Мы с Ксюхой на эту тему немало разговаривали. Она его, кстати, тоже ко мне не ревнует.
– Неужели? – вырвалось у меня.
– Можешь сам спросить.
– Обязательно, – неохотно пообещал я.
Вынырнувшая откуда-то со стороны детской площадки четвёрка молодых людей быстро направилась к нам. Я продолжал вести Маринку как ни в чём не бывало, а у самого торопливо застучало сердце. Мне не понравилась их целеустремлённость. Шли несомненно по делу. Ребятки обладали внешностью дворовой шпаны, проводящей досуг в возлияниях под окнами родного дома. Теперь им явно не хватало на бутылку. Брешь в бюджете должен был залатать неосмотрительно забредший в их дворик прохожий со своей барышней.
Как бы невзначай я опустил руку в карман, где лежал светошоковый фонарь.
– Мужик, дай закурить, – обратился главшпан – высокий тинейджер в серой клубной куртке.
Я не курил, о чём мог бы сказать, но не захотелось терять лицо в присутствии Маринки. Да и не помогло бы. Так к чему унижаться!
– У меня одна.
– Давай одну.
Кодла обступила нас по полукругу. Справа от главшпана стоял мальчонка в клетчатой кепке и чернявый пацан с пэтэушными усиками, слева помещалось нескладное пирамидальное творение пьяных люмпенов с узкими плечами, толстой жопой и огромным губастым ртом под приплюснутым носом-пуговкой. Подростки меряли нас оценивающими взглядами, особенно Маринку, сволочи!
– Вы такие не курите, – ответил я, сожалея, что не остановился и не подождал Славу.
– Курим, курим, доставай, – насмешливо произнёс главшпан, а мальчонка не преминул спросить: – Что за сорт?
– «Красный богатырь», – ответил я, поражаясь собственному бесстрашию. – Только предупреждаю, она одна на всех.
– Чего? – не врубился сразу главшпан. – Что за богатырь?
– Красный, – ответил я, – с мохнатым фильтром и задними колёсами.
Со смекалкой у ребят был напряг. Только чернявый просёк, что над ними глумятся, и быстро ткнул меня в лицо кулаком.
Удар пришёлся в губы, был он несильным. Я отступил и выдернул наружу фонарь.
«Везёт на синьхуанов», – подумал я, нажимая на кнопку, но чернявый опять опередил меня. Удар ногой, ловкий и незаметный, выбил из руки шокер. Фонарик улетел, а кодла бросилась в драку. Отступать было некуда, Маринка связывала по рукам и ногам, да и не дали бы убежать молодые и резвые. Догнали бы и растерзали, поганцы.
В озверелом обществе действовали законы стаи. Атаковал самый старший. Уклоняясь от удара, я пригнулся и поддел плечом движущегося по инерции главшпана. От удара под дых он содрогнулся, согнулся и отвалил. Я пнул изо всей силы оказавшегося поблизости мальчонку. Жёсткий рант модельного ботинка угодил ему по голени. Поганца словно ветром сдуло, он отскочил, визжа.
