Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

– Чего загрустил, Ильюха?

– Предчувствия плохие, – пробормотал я.

– А вот у меня лично нет никаких предчувствий, – поделился Слава явно с целью моего успокоения. Тон у него был такой, будто он готовился пуститься в воспоминания. Так и получилось. – Предчувствия, они не всегда в цвет попадают, особенно у людей. В Афгане у механа командирского бэтра обезьянка была. Прогнозом звали. Типа, самец, значит. Вот этот Прогноз беду заранее чувствовал, и мы знали, что если он начал метаться – будет бой. Вот нюх у зверя.

– И что с Прогнозом сталось? – спросил я.

– Сгорел, духи машину подбили, – Слава глубоко затянулся сигаретой и придавил её в пепельнице. Вероятно, в БТРе сгорела не только обезьяна.

– Давай дербалызним ещё, – предложил я.

– О, а у тебя проклёвывается вкус к жизни, – отметил корефан. Постоянное долговременное общение шло на пользу нам обоим.

– Вообще, полезно было бы такого Прогноза иметь, – высказался я, когда мы вмазали ещё по рюмке.

Рюмки, кстати, у Славы были конические, гранёные, должно быть доставшиеся в наследство от ксениной тётки вкупе со старой квартирой, в которой молодожёны обитали прежде. Вмещала сия наркомовская посуда по сто грамм.

Не чокаясь, мы опрокинули их в рот. Афганец выпил за павших соратников, а я помянул синьоров, отправившихся в страну Вечного Застолья. На сердце было тоскливо, кисло и мерзко. Я подумал, что покойно в нашей стране может быть только покойникам. Всем остальным приходится пугаться милиции, налоговой полиции, хулиганов, бандитов и новых постановлений правительства. А мне ещё и «Светлого братства» впридачу.

– Хорош гонять, Ильюха, – словно приказывая прекратить смурные думки, корефан махнул рукой, в которой дымилась свежераскуренная сигарета. – Опять ты кисляк мандячишь.

– Жизнь такая, – я вздохнул.

– Пройдёт и эта петушиная полоса, – заверил друг. – Выкрутимся, не впервой.

– Конечно, – вторил я иронично, – так оно и будет, если только нам голову раньше не отвинтят.

– Это вряд ли, – усмехнулся афганец. – Руки у них слишком коротки голову нам отвинтить.

Я вспомнил недавний разговор с тестем.

– У «Светлого братства» руки как у орангутанга, – Слава под моим взглядом недоверчиво скривил рот. – Голову мне недавно чуть не открутили. Хорошо, что штырь в кармане оказался. Без него мне наверняка рога бы поотшибали.

– Ты думаешь, это фашистские происки? – догадался кореш.

– Не исключено. Братья – ребята ушлые, способны на всякую гадость. В том числе и пьяниц нанять, чтобы они меня убили.

– Да брось ты, – не поверил друган. – Как они могли знать, что ты в магазине появишься? Не пори чепухи.

– Не знаю, теперь ничего не знаю, – я бесцельно погонял пальцем по столу хлебные крошки. – Ничегошеньки не знаю. Может быть ты и прав. Мне «светлые братья» теперь везде мерещатся. Я был у Бори. Он собирает манатки, будет из города валить.

– Правильно по-моему, – поделился своим мнением друган.

– Полагаешь, и нам следует так поступить?

– А чего? Дёрнуть из Питера ненадолго не помешает, – корефан проявил несвойственную ему осмотрительность. Должно быть, сказывалась семейная жизнь. – Пускай фрицы кипешуются без нас. Потом, когда немного уляжется, вернёмся, посмотрим. Тогда и будем прикидывать, что к чему. А щас самое время когти рвать.

– Ню-ню, стратег, – кажется, я оставался в одиночестве.

Разумееется, Слава был прав. Не знаю почему, но мне претило отступать. Казалось, сдайся я раз, и потом всю жизнь придётся заглядывать в поисках утешения на дно стакана. Потеряю всё. Доспехи подсказывали мне, что легче всего поразить стрелой убегающего зверя, который опрометью несётся к ближайшему кусту, охваченный паникой. И наоборот, даже заяц бывает страшен, если сильно его разозлить. «Войны не хотим, но к отпору готовы!» Я колебался, не зная, какой путь выбрать. Единодушное мнение друзей противоречило моим личным соображениям. Неверное решение влекло за собою смерть…

Мучительные раздумья прервал телефонный звонок.

– Ага, – прогудел Слава, – ну да, само собой, Мариша. В чём вопрос!

Я навострил ушки.

– Твоя звонила, – сообщил Слава, повесив трубку. – Она к маме заехала, просила встретить, забрать.

Для этой цели моего согласия уже не требовалось. Марина по свойски утрясла сие с корефаном. Я ощутил укол ревности. Неужели мы настолько сжились семьями, что перестали замечать разницу между супругом и его другом?

Я не стал затруднять пьяную голову поисками ответа, отложив их на потом. Надо будет сделать Маринке внушение, а то порасчувствовалась, смотрю, чрезмерно.

– Когда отправляемся? – буркнул я.

– Не буксуй, Ильюха, – примирительно сказал Слава. Я старался выглядеть шёлковым как ягнёнок, но корефана не проведёшь, он замечал всё. – Ничего страшного, так оно вышло быстрее.

Я знал, что от друга подвоха ждать нечего.

– На ход ноги, – налил я по рюмке.

К тёще на блины отправились, естественно, вместе. «Мы с Тамарой ходим парой». Поскольку беседовала Маринка со Славой, я счёл нужным взять его с собой. Кроме того, мне не хотелось быть сожранным дружественной роднёй, что вовсе не исключено, заявись я под мухой один. Вдвоём же я рассчитывал произвести достаточно шокирующее впечатление и тем уберечься.

Мы выкатились на улицу и принялись стопорить тачку. Мозгов у обоих хватило не садиться пьяными за руль, но оказалось недостаточным, чтобы вызвать по телефону такси. Пистолет я также осмотрительно оставил дома и уговорил афганца поступить также – не хватало только, чтобы он открыл огонь в людном месте. На случай эксцессов у меня имелся светошоковый фонарь. Арийские меченосцы казались чем-то позабывшимся и далёким. Нам было хорошо.

Машина не ловились. То ли, пока мы пили, наступил коммунизм и людям стали не нужны деньги, то ли народ разбогател настолько, что избавился от потребности колымить на бензин, но никто не останавливался. Пораскинув мозгами, я пришёл к выводу, что славина харя не внушает водилам доверия и откомандировал корефана под прикрытие автобусной остановки, где он удачно слился с местностью. Через полминуты близ меня тормознул старый серенький «Опель-Рекорд».

– Эге-гей, компадрито, – договорившись с шофёром, позвал я другана, который на тот момент реализовывал замысел автора скульптуры «Писающий мальчик».

Слава нехотя прервал увлекательное занятие и мы разместились на заднем сиденье. Вёл молодой мужчина. Он был аккуратно подстрижен, имел небольшие усы и очень мягкое выражение лица. Внешность его носила налёт заботливой ухоженности, как подобает хорошему семьянину. Салон машины также был отмечен печатью доброго внимания. Обтянутые весёленькими оранжевыми одеяльцами сиденья и смешные наклейки на торпеде наводили на мысль о том, что в машине часто ездит ребёнок. Рядом с собой я нашёл пластмассовую детскую клюшку. Мне даже взгрустнулось. Любовно обихоженный владельцем «опелёк» излучал настолько давно забытые покой и радость, что богатая на события кладоискательская жизнь вдруг стала восприниматься с отвращением. А может просто кончалось действие водки.

Слава тоже закручинился. Когда мы добрались до места, я не скупясь расплатился с водителем. Он сказал:

– Спасибо, я дам вам сдачу.

– Не надо, – ответил я, с тоской взирая на молодого человека. Лицо папаши было приветливым и открытым. Такие в Петербурге нынче редкость. Наверное, недавно из провинции.

Покидать уютный мирок «опелька» не хотелось. Снаружи посвистывал сырой ветер. Мы вышли, Слава захлопнул дверцу. Машина уехала. Я чувствовал в себе напористую грубую силу отъявленного уркагана, коим являлся по сравнению с добропорядочным отцом семейства. Кажется, мне следовало догнаться, уж больно мерзким стал казаться сам себе. Кто я? – БИЧ: бывший интеллигентный человек. В прошлом историк, а ныне заплутавший на кривой кладоискательской дорожке преступник, убийца. Внутри я может белый и пушистый (осталось же ещё дэцел святого!), а снаружи – совсем страхолюдный: перегаром воняет, рожа красная. «Глаза щелевидные, красные, тоже с запахом.»

– Эй, ты куда, компадрито, едрит твою! – одёрнул я Славу, потопавшему вовсе не в том направлении, какое было нужно.

– Я ссать хочу как медведь бороться, – ответил дружбан, направляясь к трансформаторной будке.

– Когда не в силах обойти вы тёмного угла, то это пива пенного на почки тень легла! – язвительно продекламировал я вослед.

Облегчившись, мы продолжили путь и глазом не успели моргнуть, как были у дверей тёщиной квартиры. Длинь-длинь.

Разумеется, отворившая на звонок Валерия Львовна была несказанно рада нас видеть.

Я прошествовал прямиком к столу, на котором красовались заботливо выставленные тестем стопарики.

Дерябнули за встречу. Сразу похорошело. Похоже, непьющая семейка помаленьку воспитывалась.

– Знала, что приедете как с голодного поля, – начала было вводить ложку дёгтя в бочку мёда тёща, приглашая нас к столу, как Слава вдруг сорвался и заспешил в сторону кухни.