Ночной убийца - Александр Александрович Тамоников
Миколайчик на встречу с Молотовым пришел не один. Снова с ним были и Грабский, и Ромер, и Мнишек. Глаза польского премьера, как всегда, ничего не выражали. Трудно было понять его настроение, мысли. Миколайчик умел владеть лицом, умел не выдавать своих эмоций. Молотов пригласил поляков садиться.
– Я благодарю господина Молотова за то, что советское правительство дало мне возможность прибыть в Москву для обсуждения ряда вопросов, – начал разговор дежурной фразой Миколайчик. Что же, это часть протокола. И Молотов ответил в том же духе, пытаясь понять цели визита.
– Да, действительно, имеется ряд вопросов для обсуждения. Поскольку вы, господин премьер-министр, прибыли в Москву, я надеюсь, что результаты будут хорошие.
– Я полагаю, что можно будет договориться, – не меняя выражения лица, заметил Миколайчик и улыбнулся одними уголками рта. – Хотя желания у сторон различны, но нужно будет найти пути для того, чтобы наши страны могли договориться. Я хотел бы спросить вас, господин Молотов, что нужно для этого сделать?
Совета спрашивает, польский лис. Или он идет в открытую, как говорится, с открытым забралом? В конце тридцатых мы тоже думали, что наши партнеры идут с открытым забралом, а что получили? Правы наши генералы. И Шапошников прав, хотя молчал все эти годы, и Жуков прав, он никогда и не молчал. В наших военных академиях нас не учили отступать, считали это политически неправильным. Советский командир должен думать только о наступлении, строить свои действия так, чтобы разгромить врага молниеносным ударом. А отступать, воевать в условиях отступления мы не умели в 41-м. А на войне, как выяснилось, приходится иногда и отступать. И надо уметь отступать так, чтобы не потерять при этом все. Многому нас научила эта война. А ведь война сама по себе не отдельное явление – это продолжение политики, только другими методами. И нас Европа попыталась сломать, стереть, удалить с карты мира и вообще из своей истории. Ресурсы, наши сказочные ресурсы им покоя не дают. Где в Европе ресурсы?
И Вячеслав Михайлович ответил не витиевато, не просто нужными в данной ситуации и данном контексте словами, а искренне и честно:
– Для этого нужна добрая воля. Польша много натерпелась за эту войну, и хорошо было бы, если бы Польша встала на ноги как хороший сосед Советского Союза.
– Поляки хотят как можно скорее очистить Польшу от немцев, – заверил Миколайчик, – возродить свою страну и наладить дружественные отношения с Советским Союзом.
От немцев? Смысл этой фразы не ускользнул от Молотова. Не от нацистов, не от оккупантов, а от немцев! А ведь есть немецкие исконные поселения на территории Польши, и всегда были. Как в России еще с екатерининских времен. И жили как добрые соседи. А теперь, значит, Польша только для поляков? Хороши друзья. А если это намек? Ведь сегодня пойдет разговор и о границах между Польшей и СССР. И на территориях, которые мы хотим оставить за собой, по эту сторону линии Керзона, живет много поляков. Так это намек на то, что Миколайчик будет предлагать провести границу восточнее? На Смоленск замахнулись?
– Война многому научила наши народы, – дипломатично отреагировал Молотов. – Она им показала необходимость дружественных отношений между Польшей и Советским Союзом. Если некоторые люди не учатся, то они мертвые люди. Я думаю, что подавляющее большинство как польского, так и советского народа хорошо понимают эти факты.
Интересно, как переведет переводчик эту фразу насчет мертвых людей? Как умерших, как неживых и неспособных понимать. Или как убитых? Пусть поломают головы, как читать между строк. Но Польша не в таком положении, чтобы диктовать свои условия. Тем более безрукое правительство в изгнании.
Необходимо было подготовиться к трехстороннему заседанию, которое начнется через четыре часа. Тезисы Вячеслав Михайлович уже подготовил, и их нужно отнести Сталину, обсудить, выработать общую линию поведения. Спуску давать нельзя, и это заседание должно быть не в пользу старой буржуазной Польши.
Тихий зуммер внутреннего телефона заставил Молотова замереть. Голос секретаря прозвучал напряженно, или наркому это только показалось. Наверное, сработало предчувствие. Тогда, в 1944-м, Молотов еще только чувствовал опасность. Каждый из них хотел занять место незаменимого и полновластного помощника при вожде. И каждый сделал бы все для того, чтобы занять это место. Молотов старался не допустить ни одной ошибки, чтобы не за что было зацепиться, не в чем обвинить его. Но в 1949 году Сталин сделает выбор в пользу Берии. У Молотова в руках будет слишком большая власть. Берия не найдет, в чем обвинить министра иностранных дел, и удар будет нанесен по семье. Будет арестована и осуждена жена Молотова. Но на этом не закончится борьба двух всесильных министров. Но пока обо всем этом Молотов еще не знал в далеком военном 1944-м.
– Вячеслав Михайлович, вам звонит Лаврентий Павлович по срочному делу.
– Хорошо. – Голос Молотова стал ледяным. – Соединяйте.
– Вячеслав Михайлович. – Голос Берии с легким грузинским акцентом, как всегда, звучал доброжелательно. Ох, опасен был это голос для тех, кто плохо знал всесильного наркома.
– Слушаю, Лаврентий Павлович. Что-то срочное? А то у меня через четыре часа очередное заседание в рамках конференции…
– Я знаю, Вячеслав Михайлович. Но дело касается как раз конференции. Мы вас надолго не задержим. Главное, договориться в принципе. Мы сейчас зайдем к вам с комиссаром госбезопасности Платовым.
– Хорошо, я жду вас, но предупреждаю, что у меня очень мало времени. Меня ждет товарищ Сталин.
Берия ничего на это не ответил, а просто положил трубку. Молотов сжал губы, отчего усы выгнулись капризной дугой под носом. Он снял очки, помассировал переносицу и снова нацепил их на место. Дверь распахнулась буквально через две минуты. Молотов, стоявший у окна, повернулся и сделал приглашающий жест к столу. Берия и Платов уселись напротив.
– Слушаю вас, товарищи, – занимая свое место и злясь, что он садится вторым, произнес Молотов. Он демонстративно подвинул к себе папку с надписью «На доклад», чтобы напомнить, что ему срочно нужно идти к Сталину.
– Дело серьезное, Вячеслав Михайлович, – негромко, но с заметным злорадством сказал
