Масонская касса - Андрей Воронин
— Ничего я не за свое, — упрямо набычившись, проворчал Журавлев. — А только береженого Бог бережет. Чего вы там не видали? Нет ведь там ничего, кроме леса!
Вообще-то, мент он был хороший, правильный — с точки зрения Константина Захаровича, понятное дело. Карманный, короче говоря, был мент, и Губарева он до сих пор вполне устраивал. А эта уфологическая дурь прорезалась в нем совсем недавно — собственно, только тогда, когда Константин Захарович начал всерьез поговаривать насчет облета квадрата Б-7. Гнать его с работы надо было сразу же, как только он впервые произнес слово «инопланетяне» (кому, в самом деле, нужен начальник милиции, у которого не все дома?), но Губарев испытывал к нему что-то вроде привязанности, поскольку в былые времена ему не раз доводилось бывать у Журавлева на допросе. А раз так, подполковник слишком много знал о прошлом господина градоначальника и, будучи уволенным, запросто мог поделиться своими знаниями и с журналистами, и с работниками прокуратуры. Так что «увольнять» его следовало ногами вперед, а Губарев еще не созрел.
— Вот на лес и погляжу, — сказал он подполковнику. — Заодно, может, инопланетян твоих повезет увидеть. Чего они, в самом деле, прячутся? Пора уже, как говорится, налаживать дружеский контакт. Мы ж люди русские, если к нам с открытой душой — милости просим, хлеб-соль выносим! А то придумали, понимаешь, в лесу прятаться! Зимой холодно, летом сыро… и комары. Заболеют, простудятся, отвечай потом за них…
Журавлев, конечно, промолчал, но по лицу было видно, что ему есть что сказать мэру.
— А то полетели вместе, — предложил Губарев. — Ты ж мне все уши инопланетянами своими прожужжал. Неужто неохота глянуть хоть одним глазком? И что у меня за начальник милиции такой? — воззвал он к равнодушным небесам. — У него под боком какая-то сволочь людей крадет, а он сказки про инопланетян рассказывает! А вдруг там банда орудует?
— Угу, — непочтительно буркнул Журавлев. — «Лесные братья». Или эти… международные террористы. Тут, у нас, им самое место.
— А что? — немедленно прицепился Губарев. — Чем это тебе наше место не понравилось? Тут, у нас, тоже Россия, и люди живут такие же, как в Москве, разве что чуток попроще. И ты, мент, этих людей защищать поставлен. А не хочешь, так и иди себе… в писатели. Фантастику пиши. Про пришельцев из параллельного мира.
— Я, — с нажимом заявил Журавлев, — никого защищать не обязан. Мое дело — следить за соблюдением правопорядка…
— А то, что люди пропадают, это, значит, правопорядок?
— А это не моя территория, — прибег к последнему ментовскому аргументу хитрый подполковник. — Это, Константин Захарович, район, а я за город отвечаю.
— Да пошел ты, — окончательно перестав сдерживать раздражение, сквозь зубы сказал ему Губарев и, повернувшись к подполковнику спиной, полез в вертолет.
Двигатель машины ожил, винты пришли в движение, и вскоре вертушка, выкрашенная в популярный на российских просторах цвет хаки с белой полосой на борту и красной надписью «Скорая медицинская помощь», слегка кренясь на правый борт, заложила плавный вираж, набрала высоту и ушла на северо-восток — туда, где примерно в тридцати километрах от этого места пролегала граница участка, обозначенного на топографических картах как квадрат Б-7.
* * *
Когда Якушев наконец захрапел, избавив Глеба от тягостной необходимости храпеть самому, Сиверов замолчал, открыл глаза, окончательно снял наполовину свалившиеся очки и, аккуратно сложив дужки, положил на столик у окна. Вагон мягко покачивало, сквозь майорское похрапывание слышался приглушенный перестук колес, по стенам и потолку время от времени пробегали косые полосы света от горевших снаружи, на каких-то никому не ведомых полустанках и переездах, обреченных на вечную бессонницу фонарей.
Некоторое время Глеб лежал, наслаждаясь относительным покоем и стараясь усилием воли побороть негативные последствия выпитой водки и выкуренной пачки сигарет, а когда это отчасти удалось, бесшумно сбросил ноги на пол и сел. Покопавшись в стоявшей под столом сумке, он извлек оттуда тюбик зубной пасты и положил на горячий кожух трубы отопления, чтобы согреть содержимое. При этом брови его были удивленно приподняты: агент по кличке Слепой никогда не предполагал, что премудрость, усвоенная в младшем отряде пионерского лагеря, мало того, что пригодится ему спустя без малого три десятка лет, так еще и будет применена против такого серьезного, смертельно опасного противника, как майор госбезопасности. «Растолкать его, что ли, — с грустной иронией подумал он, глядя через стол на храпящего майора, — и предложить раз и навсегда уладить наши разногласия путем дуэли на подушках?»
Он криво, невесело улыбнулся. В этой шутливой идее на самом деле было очень мало смешного, поскольку в руках таких людей, как он и Якушев, орудием убийства могло стать все что угодно, в том числе и тощая, украшенная черным клеймом с изображением крылатого колеса и буквами «РЖД», ощетинившаяся вылезшими перьями подушка.
Тюбик наконец прогрелся не только снаружи, но и изнутри. Глеб убедился в этом, выдавив немного пасты на внутреннюю сторону запястья. Паста сделалась почти жидкой, а температура ее очень мало отличалась от нормальной температуры человеческого тела — что, собственно, и требовалось. Почти театральным жестом всех профессионалов, которым приходится добывать хлеб насущный своими руками, — художников, скульпторов, поваров, строителей, патологоанатомов и так далее, — поддернув манжеты, он склонился над спящим майором, держа наготове открытый тюбик. Связываться с болваном не хотелось, но Глеб ощущал острую необходимость укрепить собственное реноме человека, имеющего слабость к алкоголю и после первых же ста граммов превращающегося в полного идиота. Еще один-два штриха, и Якушев поверит в это безоговорочно, потому что верить в это ему очень хочется. Это очень удобно, когда человек, поставленный за тобой присматривать, считает тебя идиотом и думает, что знает, где твое уязвимое место. А делу это не повредит, потому что, даже если душка-майор завтра же, прямо с утра, позвонит Прохорову и обо всем ему расскажет, генерал решит, что его цепного пса просто водят за нос, и будет, между прочим, совершенно прав. Но Якушев не станет звонить, струсит. Прохоров — дядька недоверчивый, привык всех подряд подозревать. Он видел Глеба, составил о нем вполне определенное мнение, и, когда Якушев примется рассказывать ему о поведении наемного стрелка, может просто не поверить ни единому слову. Решит, например, что Якушев клевещет на напарника из мести, а то и вовсе приписывает ему свои собственные пьяные подвиги, и, недолго думая, прогонит от кормушки…
Действуя вдохновенно, но аккуратно, Глеб изобразил на лбу спящего майора стрелковую мишень. Лоб у Якушева тянулся от бровей до самого затылка, так что мельчить не пришлось,
