Нож в сердце рейха - Виктор Федорович Карпенко
– Нет. Пойдем пешком!
Поле и правда оказалось ровным, открытым с трех сторон, лишь с северной стороны его подпирал лес. В полукилометре, судя по линейке стройных пирамидальных тополей, проходила дорога.
– А это что за автострада? – пошутил Федор.
– Да какая там автострада… Так, дорога плохонькая… но не разбитая. До Процовки идет. Это деревенька в десяток домов… Там до войны сахарный завод стоял, вот по этой дороге сахарную свеклу и возили. А теперь от сахзавода одни развалины…
– А куда дорога выходит?
– Так к железнодорожному полотну… Там переезд заброшенный, но переехать рельсы можно, шпалы не сгнили, держут, а дальше немного лесом и можно выехать на дорогу, что во Львов ведет. Как раз километров за пять до Дрогобыча.
– Ты вот что, Мирон, возвращайся. Сыновьям пока не говори. Сообщим в последнюю минуту. Я останусь здесь. Завтра появлюсь на хуторе. Женщинам скажешь, что я – посыльный от хозяина, пришел по делу. В субботу, ближе к вечеру, с сыновьями поедешь на поле. Как разложить костры и во сколько поджечь, я скажу. Делать все будете без меня.
– У меня часов нет, – замялся Мирон.
– Свои оставлю. Ты только, батька Мирон, не подведи!
– Чего там, все сделаю, – заверил Студенец. – А что делать, коли самолет сядет, а вас нет?
– Пусть ждут час и улетают.
– А вы?
– Если мы не появимся в нужное время, значит, нас нет в живых. Все, батька, до завтра, – попрощался Федор и направился к нитке тополей. Дорога была не ахти какой, ненакатанной, но без ям, а это было самым главным. Федор уже прикидывал, как он по ней поведет машину в ночное время. Вот и переезд. Не зная, его не найдешь. Федор огляделся, запоминая ориентиры, которые можно будет увидеть ночью. Лесной дорогой прошел до трассы. Приноровился к съезду: крутоват, но спуститься можно. Вот только как найти его? Все заросло кустарником.
«А может, кустарник и неплохо. Сдержит машину при спуске…» – прикинул Федор и, увидев бревно, приволок его к дороге и уложил комлем на обочину. Отошел. Оценил. Прикинул… и остался доволен. Теперь можно давать радиограмму. Вот только откуда?
Федор вернулся на дорогу, ведущую к хутору, и по еле заметной тропе пошел в сторону Дрогобыча. В потаенном месте его дожидался ранец с радиостанцией. Можно бы было выйти в эфир и отсюда, но этим маршрутом Федор наметил вернуться во Львов и пробивать другой не хотелось, да и времени уже на это не оставалось.
«Что же, облегчим работу пеленгаторам… Прямо из Дрогобыча в эфир и выйду», – решил Федор и зашагал в сторону города.
Очень быстро нашел брошенный дом, растянул антенну и вышел на экстренной волне в эфир. Москва отозвалась тут же, словно только его и ждали. Федор передал информацию и остался на приеме. Ответ не замедлил прийти: «Встречайте птичку в указанное время. Отец».
Всего две или три минуты длился сеанс, а Федор был уверен, что его засекли, но с какой точностью: до улицы, до дома? Этого он не знал. Но надо было немедленно уходить.
Он заранее прошел маршрутом отхода и потому скоро оказался на грузовой станции. «Быстро работают! – чертыхнулся он, увидев на подходах немецкие патрули. – Учли мой выход в эфир из поезда. Вот и перекрыли железную дорогу! Жаль. Теперь придется пешим ходом добираться до Львова! Но сначала надо выбраться из города…»
Решение пришло неожиданно: неподалеку от парадного подъезда двухэтажного дома, где нашел укрытие Федор, остановился мотоциклист, судя по нагрудной бляхе – военная полевая полиция. Каким ветром занесло его сюда, одному богу известно. Мотоциклист склонился над заглохшим двигателем, каска сползла ему на лоб, закрыв обзор… Несколько секунд хватило Федору, чтобы приблизиться к мотоциклисту и нанести удар. Хрюкнув, полицейский начал заваливаться на сторону, увлекая за собой мотоцикл. Федор перехватил руль и, полуобняв обмякшее тело, покатил за дом. Вернулся в парадное, посмотрел, не увидел ли кто нападения, постоял для верности минут пять и не спеша прошел за дом. Мотоциклиста он перетащил под лестницу того же парадного подъезда, раздел и начал переодеваться сам. Все было мало. Федор поверх пальто натянул прорезиненную накидку, которую перехватил поясом, повесил на шею бляху, на плечо автомат, нацепил каску и очки.
«И так сойдет! – решил он. – Еще полчаса, и станет совсем темно…»
Внимательно изучив документы, как оказалось, фельдфебеля полевой жандармерии 31-й пехотной дивизии Франца Зегеля, Федор решил, что показывать их никому не будет. Осталось дело за мотоциклом. Проверив топливо, он прошелся по проводам, подходящим к свечам зажигания двигателя, проверил тросик газа и резко надавил на педаль запуска. Мотор, словно испугавшись, чихнул, выбросив клубок едкого дыма, и затарахтел…
Сев в седло, Федор примерился, как будет стрелять на ходу из автомата, и не спеша выехал на дорогу. Поддав газу, он рванул по центральной улице, обогнав несколько автомашин с солдатами. Видимо, немцы уже приступили к операции по перехвату радиста, так как несколько улиц, в том числе и та, на которой стоял дом, из которого он вел передачу, были окружены. На странную фигуру, горой возвышающуюся на мотоцикле, за плечами которой аляповато смотрелся большой плоский ранец, никто не обращал внимания. Слишком много озабоченных солдат и офицеров оказалось на улицах небольшого тихого городка. Только на самом выезде из города на контрольно-пропускном пункте его попытались остановить, но он лишь махнул рукой… По нему никто не стрелял, посчитав, что полицейский выполняет какое-то срочное задание.
Через пару километров Федор включил фару и снизил скорость.
«Хорошо бы вот так, с ветерком, до самого Львова!»
Но осторожность прежде всего: свернув с дороги, он углубился в лес. Найдя вывороченное с корнем дерево, Федор закатил под него мотоцикл и там же припрятал рацию и автомат.
«Мотоциклиста так близко от города искать не будут», – решил он.
Поначалу двигался вдоль дороги, но как только увидел высаживающихся из автомобиля солдат, углубился в лес.
Оберст Эрих Энгельс был вне себя. За десять дней третий выход в эфир вражеской радиостанции. Всякий раз место
