Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца
– Я. Мое лицо было в зеркале.
Глава 37
На Большакова было страшно смотреть. Он посерел лицом и выглядел не лучше Козлова. Близнецы. Сидели друг против друга и внешне были очень похожи, только один не мог пошевелить руками – длинные рукава смирительной рубашки, надетой еще ночью, были связаны за спиной.
– Это было как прежде? – спросил Большаков. – Ты все видел в подробностях?
– Да.
– Кто был на этот раз?
– Старуха.
– Почему именно старуха?
– Не знаю.
– Но ты там, во сне, шел именно к ней?
– Да.
– Значит, знал ее прежде?
– Да.
– Откуда?
– Не имею представления.
– Хорошо, давай из сна вернемся сюда, в твою обычную жизнь. Здесь, не во сне, ты эту старуху знаешь?
– Нет.
– А во сне?
– Да, знаю.
– Как ее зовут?
Козлов пожал плечами.
– Но ведь ты говоришь, что знаешь ее.
– В лицо знаю.
– Давно? Знаешь ее давно?
Козлов задумался. Он даже наморщил лоб, и все лицо у него сразу сморщилось, словно печеное яблоко. Очень неприятное зрелище. Большаков поспешно отвел глаза.
– У меня такое чувство, что я узнал ее недавно.
– Как ты познакомился с ней?
– Не знаю. Там, во сне, я видел себя уже подходящим к ее дому.
– Адрес! – быстро сказал Большаков.
– Где-то на окраине. Там такой пустырь еще…
Большаков тяжело вздохнул. Он оттого так мучился, что уже успел позвонить в управление, дежурному, и тот ему доложил, что ночь прошла сравнительно спокойно и убийств не зафиксировано. Этой смерти, которую Козлов увидел во сне, не было. Или попросту еще не обнаружен труп. И от этой дилеммы Большакову было плохо, его била дрожь, которую он скрывал с неимоверными усилиями.
– Частный сектор, да?
– Да, – сказал Козлов.
– Итак, ты туда пришел. Что дальше?
– Вошел в дом.
– Как?
– Через дверь.
– Она была открыта?
– Закрыта на щеколду изнутри.
– А как же ты попал в дом?
– Я выбил дверь ногой.
– И не боялся, что услышат?
– Она глухая.
– Кто, хозяйка?
– Да. Эта старуха, к которой я шел.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – пожал плечами Козлов.
– Ладно, дальше.
– Я вошел в дом. Прошел в комнату, где спала эта женщина, и убил ее.
– Как?
– Ножом.
– Кто-то еще был в доме?
– Нет.
– Ты уверен в этом?
– Да.
«Потому труп и не обнаружен. Женщина жила одна. И если все это произошло в действительности, пройдет несколько дней, прежде чем соседи поднимут тревогу».
– Как выглядит дом?
– Обычный. Две или три комнаты, летняя веранда.
– Как он внешне выглядит? Меня это интересует.
– Кирпичный, шиферная крыша.
– Кирпич красный?
– Да, красный.
– А об этом ты откуда знаешь – как выглядит дом снаружи? Дело ведь ночью происходило.
– Мне кажется, что я был там днем прежде.
– В жизни?
– Нет. Во сне. Когда я шел к дому ночью, у меня было чувство, что я уже туда приходил. Незадолго до случившегося.
– Зачем?
– Зачем я приходил?
– Да. Причина какая-то должна быть.
Козлов задумался. Даже закрыл глаза. После долгой паузы покачал головой:
– Нет, не могу сказать. Какая-то пустота в голове.
– Думай! – резко произнес Большаков. – Зачем ты приходил туда раньше?
– Наверное, чтобы осмотреть это место.
– Место будущего преступления?
– Да.
– Значит, улица эта тебе знакома?
– Я шел по ней довольно уверенно, – сказал медленно Козлов, вспоминая свои ощущения. – Хотя и было темно.
– Вспоминай! Как она выглядит, эта улица?
– Окраина…
– Я знаю, что окраина! Ты уже говорил! Что там было?
– Пустырь…
– Говорил!
– Железная дорога! – вспомнил Козлов. – Точно, поезда ходили! Сразу за пустырем!
Большакова будто пружиной подбросило.
– Вставай! – Он схватил Козлова за плечо и потянул за собой к двери. – Едем! Ты покажешь мне эту улицу! Ты узнаешь ее!
Его слова звучали как заклинание. И со стороны он был похож на безумца. Точная копия Козлова.
Глава 38
Козлова посадили в машину как был – в смирительной рубашке. Рядом с ним на заднем сиденье пристроился высокий неразговорчивый парень, которого Большаков называл Колей, а сам Большаков сел впереди, рядом с водителем, скомандовал отрывисто:
– Едем!
Водитель завел двигатель, машина выкатилась с больничного двора, и только тогда Большаков определил маршрут:
– Вези на Кругляковку. На самую окраину, туда, где железная дорога. Знаешь?
Водитель кивнул. Большаков в открытое окно мрачно рассматривал дома и прохожих. Все в машине молчали, и только было слышно, как тяжело дышит Козлов. Большаков даже обернулся к нему, смерил недружелюбным взглядом, но ничего не сказал.
Приехали на Кругляковку – старый городской район, застроенный одноэтажными домами.
– Поезжай вперед, – сказал водителю Большаков. – Нам нужна последняя улица.
Он вдруг резко обернулся к Козлову и спросил:
– Ведь так?
Тот посмотрел на Большакова затравленным взглядом и промолчал. Большаков скрипнул зубами, отвернулся.
Выехали к окраине. Улица тянулась слева направо. Впереди раскинулся пустырь.
– Узнаешь? – спросил Большаков, не оборачиваясь, но Козлов не ответил, и ему пришлось повторить вопрос, возвысив голос: – Узнаешь?
– Нет, – сказал негромко Козлов.
– Поезжай направо, – скомандовал водителю Большаков. – Проедем всю улицу до конца, а потом вернемся.
Дома, мимо которых они проезжали, оставались справа. Большаков повернул голову и напряженно всматривался в окна домов, только предварительно уточнил у Козлова:
– Красного кирпича дом? С шиферной крышей?
– Да.
Они здесь все были сложены из красного кирпича. После третьего или четвертого дома Большаков обернулся к Козлову:
– Узнаешь?
– Нет.
Козлов выглядел плохо. Его лицо посерело еще больше, и в глазах читались безумие и тревога, и когда Большаков увидел этот взгляд, у него и самого сердце сжалось, и стало трудно дышать. Он вдруг понял, что Козлов сейчас смертельно боится – еще и сам, наверное, не уверен на все сто, что все с ним происходящее – правда. Надеется, что все как-то образуется само собой, окажется в итоге неправдой, мифом. Как-то объяснится, и не будет ничего – ни этих жутких снов, ни трупов в реальной жизни. И поэтому сейчас отчаянно трусит, боясь обнаружить дом. Тот самый дом, из сна.
– Этот? – в очередной раз спросил Большаков. – Или вот этот? – Опять обернулся.
Козлов отрицательно качнул головой. Дом за домом. Все – из красного кирпича, и все покрыты шифером.
– Узнаешь дома? – спрашивал Большаков, уже раздражаясь. – Может быть, вон тот?
Козлов за его спиной молчал.
– Саму улицу ты узнаешь?.. Ты немого из себя не разыгрывай! – взорвался Большаков, резко обернулся к Козлову и осекся.
Лицо Козлова из серого стало белым, белее мела, и на всем лице – одни только темные глаза, а в них – ужас. Одно мгновение понадобилось Большакову, чтобы все понять, он заполошно обернулся, стрельнув взглядом вдоль улицы, и закричал шоферу, захлебываясь от охватывающего его возбуждения:
– Разворачивай!.. Едем назад!.. Скорей!..
И пока машина неуклюже разворачивалась на узенькой улочке, дрожал от нетерпения.
– Видел? Видел, да? – допрашивал Козлова; еще и сам не верил, что нашли тот самый дом, но где-то в самой глубине уже знал: это случилось. – Который из них? – кричал Большаков. – Покажи!
Он забыл, что руки Козлова связаны за спиной. Наконец развернулись и медленно поехали вдоль улицы.
– Который? Покажи! Вот этот?
И вдруг увидел дом. При доме – летняя веранда, а ведь Козлов говорил ему как раз – веранда там была. Резко обернулся, выдохнув коротко:
– Здесь?!
А Козлов сидел, закрыв глаза, и в лице не было ни кровинки. Значит, здесь.
Большаков выскочил из машины, бросился к дому, но, будто вспомнив что-то, вернулся, рванул ручку дверцы, за которой сидел Козлов, закричал:
– Выходи! Выходи! Со мной пойдешь! Все покажешь сейчас!
Козлов даже не шелохнулся, его оставили силы, и Большаков схватил Козлова за руку, вытащил из машины. Подбежал, сохраняя невозмутимое выражение лица, Коля, взял Козлова под вторую руку, и они вдвоем с Большаковым поволокли Козлова к приоткрытой калитке. Он не сопротивлялся, просто ноги его не слушались и волочились по земле. Коля распахнул калитку ударом ноги. Гревшаяся на солнышке кошка испуганно метнулась прочь, и когда Козлов увидел эту кошку – застонал и забился.
– Что?! – закричал Большаков, бешено вращая глазами. – Узнал?! То самое место, да?!
Они едва ли не бегом миновали двор, обогнули угол дома. Дверь, ведущая в дом, была распахнута. Последние силы, казалось, оставили Козлова. Он обмяк и повис на руках своих спутников, но, едва они попытались ввести его в дом, забился и закричал.
– Вперед! – рычал Большаков.
Крупные капли пота стекали по его лицу, хотя на улице было не жарко. Коля рукой обхватил Козлова за шею, тот захрипел и перестал сопротивляться. Его втащили в дом, миновали веранду, первую комнату, где не было ничего интересного, переступили порог второй комнаты и остановились. Козлов уже не хрипел, но глаза были закрыты, и он тяжело дышал. Прошло много, очень много времени – так им всем показалось, и Козлов наконец открыл глаза. Они стояли в полутемной комнате, единственное здесь окно было завешено каким-то покрывалом, и в этом сумраке на кровати угадывался силуэт лежащего человека.
