"Комплекс Супермена". - Андрей Мансуров
— И… Что? Посмотрели? — Синельников чувствовал, как обида и злость наполняют душу. Но старался не проявлять этого внешне — «микромимика», будь она неладна!..
— Посмотрели. Однако я предлагаю тебе оценить нашу гуманность: мы даже сейчас не уничтожили весь ваш род, ограничивая только ваше будущее перемещение в пространстве.
— Это — как?
— Скоро поймёте. — существо сделало неопределённый жест лапкой (Назвать эту клешню рукой у Синельникова и язык-то не повернулся бы!) — А пока — прощай. Я сказал тебе всё, что должен был сказать на нашей беседе.
— А ещё беседы — будут?! — но существо уже исчезло, оставив на стуле брюки Синельникова. Которые вновь оказались аккуратно сложены.
Сияние померкло, сменившись унылым полумраком каюты, чуть рассеиваемым ночным дежурным фонарём.
Синельников однако обнаружил, что вовсе не сидит, как ему представлялось, а лежит на спине! Глядя во всё тот же «горячо любимый» подволок!
Сон?!
Да оно и верно: такое может привидеться только в горячечном бреду!
Никак, это его распалённое воображение нарисовало инопланетного монстра. Расчётчика. «Неофициального» визитёра. Черти его задери.
Хотя…
Если подумать, существо вовсе не выглядело монстром. Скорее — высокомерным и напыщенно-менторским собеседником. Но вот то, что оно говорило…
Нужно записать всё это.
Вдруг пригодится в дальнейшем — если действительно выяснится, что земную экспансию и правда — каким-нибудь образом ограничили?!
Но… Не посчитают ли его просто — вот именно: параноиком?!
Возможно, конечно. Но ведь он может просто сказать, что сон оказался настолько странным, что он хочет просто зафиксировать его, чтоб потом… переосмыслить. Отлично.
Синельников поднялся с постели, прошёл к коммуникатору в углу у двери. Потыкал в номеронабиратель. Вздохнул. Трубку сняли после пяти гудков:
— Дежурный по медотсеку, капитан Павлов.
— Здесь капитан Синельников, капитан. Сейчас я приду к вам, мне нужно сделать мемориальную запись. Приготовьте полиграф и звукозаписывающую аппаратуру.
Лоренцо Рота побарабанил пальцами по полированной столешнице.
Третий раз он прослушивал странную «мемориальную» запись, и третий раз недоумевал. С одной стороны то, что бойцам снятся кошмары, особенно в такой неоднозначной ситуации — понятно и естественно. С другой — слишком уж подробный и конкретный кошмар явился этому Синельникову. Работой одного лишь подсознания такое обилие достоверных деталей объяснить трудно. Да и запомнил всё матёрый профессионал с намётанным глазом и цепкой тренированной памятью отлично — так не бывает со снами.
Неужели…
Неужели и правда — капитану продиктовали некое… Неофициальное Послание, предупредив о том, что жизненное пространство землян в будущем будет… Ограничено?
А как? И где?
Пять дней Рота думал, сообщать ли о странном происшествии командующему авианосцем, как, вот именно, о — «неофициальном» предупреждении. Или просто списать этот случай на разгулявшееся воображение капитана Синельникова.
Кинув ещё один сердитый взор на кубик аудиовоспроизводящего устройства на столе, Рота протянул к нему руку. Взвесил на руке. Даже в неправдоподобной лёгкости начиненного электроникой устройства ему чудились вызов и насмешка.
Проклятые зелёные человечки!..
Наконец доктор, сопя и вздыхая, спрятал упрямый кубик от греха подальше — в самый дальний угол нижнего ящика стола.
Ночью коммуникатор у изголовья Коруниса ожил: экстренный вызов.
Генерал даже поколебался долю секунды, прежде чем взять в почему-то похолодевшую руку привычную тяжесть старинной переговорной трубки:
— Корунис слушает.
— Генерал, сэр! Это вахтенный офицер, майор Тимбалайн Пэрис, — голос молодого, как помнил Корунис, майора, аж дрожал от сдерживаемых эмоций, — Кажется, мы наконец кое-что нашли!
— Отлично. Докладывайте.
Через десять минут полностью одетый и даже побритый Корунис прибыл на мостик.
Деловитая суета, царящая в большом полутёмном помещении, наполненном сейчас моргающими экранами, гудящими коммуникаторами и поднятыми по тревоге дежурными офицерами, даже без слов говорила о том, что у людей появилось, наконец, дело. Такая атмосфера всегда действовала на генерала словно бокал шампанского — чуть кружилась голова, и во рту появлялся праздничный привкус.
Наконец-то — хоть что-то!
Он взял микрофон:
— Внимание, Штаб. Мы засекли странное явление: один из наших разведочных зондов или уничтожен, или… похищен. Произошло это в космическом пространстве, примерно в том же квадрате, где пропала связь с МРС-545, и где поблизости нет ни звездных систем, ни скоплений пыли. Координаты… — генерал, чуть пощурившись, продиктовал то, что было напечатано на бумажном (Уже одно это говорило об экстраординарности происходящего!) листе, который он держал в руке, — Мы направляемся туда. Расчётное время прибытия — трое суток. Конец связи.
Мстительно ухмыляясь про себя, поскольку предвидел, что его сообщение потреплет кое-кому из ретроградов, настаивающих на прекращении любых активных действий, нервишки, и радуясь не только этому, но и тому, что наконец появилась хоть какая-то зацепка, генерал щёлкнул селектором внутренней связи:
— Внимание, в отсеках! Экстренный старт! «Дуайт Эйзенхауэр» вылетает в направлении Беты Лиры. Разгон начинаем через пять минут. Вахтенным по отсекам разбудить всех спящих. Занять места согласно штатному расписанию, пристегнуться.
Генерал знал, что включённая на полную мощность сирена и мигающий свет так и так разбудят спящих в эту минуту людей, и заставят и их, и бодрствующих, залезть в индивидуальные капсулы, или в имеющиеся в каждой каюте аварийные лежаки, и действительно — пристегнуться. Потому что для гиперпрыжка авианосец должен набрать некоторую скорость. И чем быстрее он её наберёт, тем быстрее они окажутся там, где нужно. А ускорение, которое способна выдержать их посудина, может достигать двенадцати «же». Ну, это — согласно сертификату Приёмочной комиссии. А по факту, как он знал — и ещё больше. (Но вот чего не хотелось бы, так это — проверять до каких точно значений…) Обычно же Корунис приказывает вахтенному пилоту ограничиться пятью: с ними штатские. И женщины. Хорошо хоть, детей брать на корабли Флота запрещено!
На условное «место» потери связи с зондом прибыли через шестьдесят три часа. Корунис успел отоспаться и прийти в себя. Хотя доктор к нему наведывался каждое
