Борис Седов - Пленница

— Убирайся! — прохрипела Светлана Петровна, и Тамара не спеша отправилась к себе.

Ликуя оттого, что в этой дуэли с толстухой одержала безоговорочную победу. «Знала бы ты, Толстая Задница, где я на самом деле была вместо больницы! — посмеивалась Тамара, устроившись на кровати с томиком „Графа Монте-Кристо“ в руках. — Интересненько, а чего это сейчас тебя не слышно, не видно? Когда припрешься сравнивать счет?»

Сравнивать счет домоправительница начала в тот момент, когда Тамара вышла из комнаты в туалет.

— Куда вылезла? — остановил ее резкий окрик.

— Пописать, — усмехнулась Тамара. — Нельзя?

— Чтобы по-быстрому! — разрешила Светлана Петровна. — И больше сегодня из комнаты не выходить!

— Я еще собиралась сходить на кухню поесть… Нельзя?

— Я что сказала? Из комнаты больше не выходить! Пожрать тебе принесу.

Тамара на этот раз недооценила противника. Первые три хода, которые толстуха сделала один за другим, оказались для девочки совершенно неожиданными.

Первый ход: еда, которую фрекен Бок принесла ей в комнату, состояла из нескольких кусков черствого черного хлеба, уложенных в алюминиевую миску, и литровой банки воды.

Второй: следом за домоправительницей в комнату просочился дядя Игнат, взгромоздился на стул и, обернув руку тряпкой, вывернул лампочку. Потом собрал все книги, что были в комнате, присовокупил к ним и «Графа Монте-Кристо», которого буквально выдернул у Тамары из рук и, ехидно заметив: «Нечего в темноте портить глаза», удалился.

И, наконец, третий: Светлана Петровна решила взяться за старое и, как летом в деревне, чем-то подперла дверь. Возможно, даже втайне надеясь, что Тамара опять отважится выпрыгнуть из окна, теперь уже с третьего этажа.

«Перетопчешься, тварь! — решила Тамара. — Я почти одержала победу, и теперь мне нет никакого резона рисковать жизнью. Как-нибудь переживу сутки на хлебе и воде. А в понедельник, хочешь не хочешь, придется меня выпустить в школу. Я прямым ходом отправлюсь хоронить тебя и дядьку Игната. Интересно, как менты квалифицируют то, что вы учинили с моим еще не утвержденным наследством?

Жаль только, что у вас хватило фантазии лишить меня книг. Без еды как-нибудь обошлась бы. Без воды — тоже. А вот то, что больше суток придется маяться скукой, — плохо! Но ничего, и это переживу. Посижу у окошка. Помечтаю о том, что вас ждет послезавтра…»

Тамара придвинула к окну стул и до темноты наблюдала за тем, как на улице граждане гуляют с собаками, колясками, друг с другом и просто так. Едут машины. Шатаются пьяные. Трусцой убегают от инфаркта пенсионеры. Метят свою территорию коты.

Когда стемнело и возле окна стало нечего делать, Тамара переместилась на кровать и попыталась заснуть. Безрезультатно! Было еще то время, когда в постель не загоняют даже детсадовцев, и сон ни в какую не шел. Впрочем, удалось придумать развлечение.

Из гостиной доносились приглушенные отзвуки работающего телевизора, и Тамара попробовала угадать, что сейчас смотрят ее опекуны. Но громкости не хватало, не удавалось разобрать ни слова. И тут девочка вспомнила, как прошлым летом в пионерском лагере они с подругами через стенку подслушивали, о чем у себя в спальне разговаривают мальчишки. В качестве стетоскопа использовалась обычная эмалированная кружка. А ведь алюминиевая миска для этой цели подходит, пожалуй, даже и лучше.

Уже через пару секунд миска была крепко прижата к стене, ухо плотно приникло к миске.

Приблизительно через полчаса Тамара уже была в курсе, что толстуха смотрит «Подкидыш» с Фаиной Раневской, а дяде два раза звонил какой-то Арсений насчет покупки пятисотого «Мерседеса».

«Уж не папиного ли?» — насторожилась Тамара и стала внимательнее вслушиваться в разговоры за стенкой.

Если бы Светлана Петровна не заперла ее в этой комнате, если бы не лишила книг, не посадила на воду и хлеб, который доставила в алюминиевой миске, она никогда бы не додумалась до такого — подслушивать, о чем говорят в гостиной.

Глава 7

АНГЕЛЫ ЧАРЛИ ПО-РУССКИ

Нечто подобное я не раз видела по телевизору в сериалах про бандюков и новых русских. Просторный, отделанный вагонкой предбанник с небольшим бассейном, душевой кабинкой, двумя угловыми диванами и заставленным закусками столиком.

Я присаживаюсь на мягкий диван. Юрик берет со столика пульт, жмет на кнопочки, и внутри бассейна включается зеленоватая подсветка. Встроенный в потолок яркий светильник гаснет, и два тусклых бра, немного рассеивая темноту, создают в предбаннике уютный полумрак. Из невидимых колонок доносится легкая музыка. Щелкает зажигалка, и оживают три высоких свечи в бронзовом подсвечнике. Три огненных лепестка отражаются в хрустальных бокалах.

— Лет тридцать назад, когда я узнал о том, кто такие нудисты, то ужасно жалел, что мне довелось родиться в благопристойном Советском Союзе, а не где-нибудь на загнивающем Западе, — Юрик стягивает с толстого бампера штаны. — Но минули годы, и как же все изменилось!

«Да, за тридцать лет для тебя изменилось, действительно, многое. Например, твой озорник уже вышел на пенсию, и приходится ограничиваться созерцанием сцен лесбийской любви двух продажных наркош-уголовниц и нудистскими посиделками в бане. Всё, жизнь утекла, старичок, и ее уже не догонишь. Пора на покой. Скоро я тебе это устрою».

Касторка, уже нагишом, заботливо раскальсонивает генерала. Гизель помогает разоблачаться хозяину. Волосы на лобке у обеих подбриты. Аккуратные девочки. Не то что мы с Диной — две чушки. И чего не подумали о том, чтобы изобразить себе хоть какие-нибудь прически?

Дима уже на полную масть шьется к Диане. Стянул с нее топик. Теперь возится с заупрямившейся молнией на шортах А Дина-Ди всем своим видом выражает полнейшее безразличие.

— Чего не раздеваешься? — Я поворачиваюсь к Олегу.

— Почему же? Я сняла туфли. — Я действительно наконец-то избавилась от проклятых «мыльниц». — А сам-то?

На Олеге по-прежнему отутюженные черные брюки и расстегнутая до пупка белая шелковая сорочка. На волосатой груди толстая змейка с массивным золотым крестом. На пальце левой руки болт со сверкающим в свете свечей рубиновым голышом. Через правую руку перекинута махровая простыня.

— Я же не собираюсь с вами в парилку. Зачем раздеваться? А вот тебе придется. Неужели стесняешься?

— Признаться, действительно, как-то не по себе. Не привыкла к такому. Это им, — я имею в виду Гизель и Касторку, — всё параллельно.

— Им как раз и есть что стараться не выставлять напоказ, — замечает Олег. — Но уж никак не вам с Диной. Впрочем, я слышал твою историю. Так что в какой-то мере тебя понимаю. И даже сочувствую. Но не пойдешь же ты в парилку одетой. Стягивай сбрую и на вот… накинь простыню. Плюнь на этих пердунов. Все равно им недолго остаюсь.

«Какой ты, оказывается, симпотный, Олег! Я стремительно начинаю западать на тебя. Я даже чуть-чуть возбуждаюсь при мысли о том, что сейчас сниму с себя топик… Потом, грациозно переступив ногами, стряхну на пол джинсовые шорты… Нехотя соскользнут вниз черные трусики… И я останусь совсем обнаженная… Рядом с тобой… Черт, что за мысли!»

Я, ощущая легкую дрожь, суетливо стягиваю через голову топик.

Дима наконец победил непослушную молнию на Дианиных шортах, избавился от своих брюк, остался в расстегнутой рубашонке и черных трусах-слипах и теперь изнемогает от похоти, засунув ладонь Диане в трусы. Дина-Ди и не думает возражать, но в то же время у нее на лице нельзя прочитать ни единой эмоции.

А Дима, распаляясь все больше и больше, уже вовсю, как кобель о ногу хозяина, трется о Дионину попку.

«Проклятье! Этот мудак может испортить нам всю обедню! — Я, уже не испытывая стеснения, быстро стряхиваю с себя остатки одежды, забираю у Олега простынку и накидываю ее на плечи. — Надо его тормознуть! Если он будет продолжать в том же духе, неизвестно, чем это закончится».

Уж кто-кто, а я за два года изучила Диану до мельчайших подробностей. И кому, как не мне, знать, что такое, как сейчас, отрешенное выражение ее личика — предвестник взрыва. Еще немного, и Дина-Ди может утратить контроль над собой и легко наломает дров. И похоронит все, складывающееся до сего момента так хорошо. Лучше бы она, как и в зале, как-нибудь отвечала на Димины приставания. Тогда я была бы спокойна. Надо срочно вмешаться!

— Диан, на секундочку.

Она переводит взгляд на меня. Легонько шлепает по блудливой ладошке своего кавалера.

— Эй, дорогой, ты сейчас протрешь во мне еще одну дырку. Что, Герда?

Я не успеваю ответить. Меня опережает обломавшийся Дима:

— Слышь, че ты лезешь?!! Не видишь, не до тебя?!!

— Нам надо поговорить, — не сдаюсь я.

— Потерпите!!!

И тут мне на помощь приходит Олег.

— Димыч, в натуре, им надо перешепнуться. Оставь пока девочку. Успеешь еще, наиграешься.