Ложь на крови - Александр Александрович Тамоников

* * *

Вечером того же дня Митьков уже прекрасно понимал, почему его наставник, мягко говоря, не жаловал бумажную работу. От обилия отчетов, протоколов и прочих документов уже рябило в глазах, руки все были перепачканы чернилами. Ко всему прочему, старший лейтенант извел уже не одну промокашку, пока кто-то из офицеров не протянул ему потертое пресс-папье, судя по виду, находящееся здесь со времен царя Гороха, если не раньше. С трудом дописав последние строки, Михаил почувствовал, как его уже чуть ли не в прямом смысле тошнит от обилия всяких бумажек, и вышел проветриться. По возвращении наткнулся на Юркина, который уже вернулся из части. Вид у него, правда, был ненамного лучше, чем у Михаила, зато на лице не было того отвращения, которое, по-видимому, прекрасно читалось на лице парня. Ко всему прочему, у него разболелась раненая нога, сообщающая то ли о сильной усталости, то ли о близкой смене погоды, то ли о том и другом сразу.

— Что, добрый молодец, узнал, почем фунт бумажного лиха? — ухмыльнулся капитан.

— Не то слово, — вздохнул Митьков, садясь обратно за стол.

— Но ты молодец, хорошо поработал. — Дмитрий кивнул на загромождавшие стол бумаги. — Я столько не делал, а ты вон как лихо управился.

— Ох. — Старший лейтенант откинулся на спинку стула, не желая даже смотреть на свое творение, на которое он затратил не один час.

— Ладно, ладно, я тебя прекрасно понимаю, — успокаивающе произнес Юркин.

— Тогда расскажите что-нибудь хорошее, — еле выдавил из себя улыбку Михаил. — Например, про Захарова.

— О, плохо дело, если тебе Захаров уже хорошим кажется. Пошли-ка, Миша, прогуляемся. Все равно сегодняшний день окончен, а на свежем воздухе все поприятнее.

Парень с радостью поддержал предложение наставника. Они вышли на уже окутанную вечерней тьмой улицу. Митьков посмотрел на небо и увидел, что оно все затянуто облаками.

— Дождь будет, — сказал он.

— Нога? — понимающе спросил Юркин.

Старший лейтенант кивнул.

— Да, боец, придется терпеть. Это теперь на всю жизнь. Томка, жена моя, рассказала, ее мать покойная после перелома в юности всю жизнь потом мучилась. Это мне, наверно, повезло — ни разу за всю жизнь ничего не ломал да ран серьезных, навроде твоей, не получал.

— Сплюньте.

— Тьфу-тьфу-тьфу. — Капитан вздохнул. — Видишь, Миша, в бога больше не верим, а вот в приметы — до сих пор.

— Я думаю, это точно не изжить.

— Согласен. Потому что это гораздо древнее, чем поклонение всяким крестам и иконам.

— А куда мы, собственно, идем?

— Есть тут одно заведеньице. Выпьем пива. Заодно и поговорим.

Михаил кивнул.

Заведеньицем оказалась маленькая замызганная то ли пивнушка, то ли рюмочная с тусклым освещением в тесном прокуренном зале. Народу было много, но толчеи не наблюдалось. Офицеры взяли по кружке пива, после чего Дмитрий предложил выйти на улицу. Там они расположились на импровизированной скамейке рядом со входом, которая, по счастью, была свободной. Собственно, и скамейкой эта конструкция была весьма условной — скрипучая рассохшаяся доска, покоившаяся то ли на ведрах, то ли на бочонках.

— Ну, вот, можно и отдохнуть, — сказал Митьков.

— После войны отдохнем, Мишаня. — Дмитрий поднял кружку. Стекло легонько звякнуло.

— Тоже верно, — согласился старший лейтенант и сделал пару глотков.

Пиво было теплым и на вкус, как оценил парень, средним. Но если говорить откровенно, и за спиной у них не ресторан, а провинциальная забегаловка. И то Михаил считал, что забегаловка — это комплимент заведению. Хотя сейчас не время для критики.

— Что, пиво не очень? — усмехнулся Юркин.

Не иначе как заметил, что подопечный невольно скривился при первых глотках. Освещение здесь все же присутствовало — тусклый и мутный фонарь над входом в пивную.

— Да пойдет, — улыбнулся парень. — Бывало и хуже.

— Приходилось хуже пробовать?

— Угу. — Митьков кивнул, отпил еще немного, потом поставил кружку на доску и закурил. — Когда еще в детдоме жил, ребята раздобыли где-то водку. Ну, это мы думали, что водка, а по сути оказалось самогон. Вкус, конечно, незабываемый.

— Вонючий?

Старший лейтенант кивнул.

— А мы еще тогда утащили стаканы из столовой, разлили по половине и залпом выпили. У меня чудом тогда все выпитое обратно не пошло.

Капитан хмыкнул:

— Да, тогда самогонки много где было. Даже в городах. Помню, я как раз в те годы в Москве побывал. И заглянул к старому приятелю, он в коммуналке жил, в бывших барских апартаментах. Так у него рядом с домом было три места, где этим пойлом торговали. И народ брал. И ладно бы какие-то пьянчужки опустившиеся. Приличные с виду граждане, а тоже покупали эту бурду. Я попробовал тогда. Мы же моложе были, относились к выпивке проще, да и нам не так уж важно было, что пить. А теперь понимаю — гадость редкостная была. Так что местное пиво очень даже ничего по сравнению с тем самогоном, которым торговали в столице-матушке.

— Да, здесь я соглашусь. А вы, Дмитрий Федорович, часто сюда заглядываете?

— Нет, — ответил Дмитрий. — Так, изредка. Но последний раз заходил, когда Кузьменко здесь был. С ним вместе, кстати, и зашли. Неплохой мужик.

— Неплохой, — согласился парень. — Одинокий только. У него фашисты всю семью положили.

— Это он сам тебе рассказывал?

— Так, упомянул. Но я и не расспрашивал. Некрасиво же вот так вот лезть, да и ему, наверно, было бы неприятно.

— Да, это дело такое, — серьезно заметил капитан. — Кого-то хлебом не корми, дай пожаловаться на судьбу-злодейку и прочие напасти, а кто-то в себе все держит. Да и не один он такой, этот Кузьменко. Мало ли семей война порушила да горя принесла.

— Немало, — кивнул собеседник. — Нам с вами, наверно, повезло. Вам вон супруга письма пишет. И вы ей тоже, наверно.

— Конечно, пишу, а как же. Чай, не чужой человек. А у тебя-то самого есть кто? Жена или, может, подружка?

Митьков неопределенно качнул головой.

— Понял, — истолковал по-своему его жест Юркин. — Нет никого.

— Да можно и так сказать. Была девушка, Валя. Училась на два курса младше меня. Мы гуляли с ней. Когда я на фронт уходил, она провожала. Обещала письма писать.

— И что, не написала?

— Ну, почему же? Написала. А через полгода прислала последнее письмо, в котором сказала, что тоже уходит на фронт, и с тех пор от нее ни слуху ни духу. Уже года полтора или два, как мне о ней ничего не известно.

— Знаешь, Миша, — посмотрел на него капитан. — Если с ней ничего не случилось и если ей не плевать на тебя, то она тебя найдет. Или ты ее.

— Знаю, — согласился Михаил. — Но тогда я чего только не передумал.