Александр Золотько - Под грязью пустота

Хорунжий улыбнулся – трепаться с самим собой он любил не особенно, потому что неизбежно приходил к подобным громоздким конструкциям.

Из-за поворота вынырнула пошарпанная «волга» и не торопясь проехала по окружности площади. Такси. Ищет клиента. Хорунжий отступил в тень козырька над подъездом.

«Волга» исчезла за поворотом.

Номер один, подумал Хорунжий и посмотрел на часы.

Через три с половиной минуты с другой улицы на площадь въехал «джип», тоже не торопясь. Этот остановился возле скверика за памятником.

Номер два, отметил Хорунжий. Из «джипа» вы шли два человека и очень деловым шагом двинулись в разные стороны по периметру площади.

Главное, сказал себе Хорунжий, любить свою работу. Вот как я. Вот как здесь не заработать паранойю? И воспаление легких.

Хорунжий посмотрел на часы – через пару минут пора уже и ему прибыть на место встречи. Или постараться приехать одновременно с Григорием Николаевичем?

Хорунжий осторожно скользнул вдоль стены. Спокойно. Ребята, только не нужно психовать, если заметите. А еще лучше – не замечайте. Не нужно.

Вот и славно, подумал Хорунжий, добравшись до своей машины. Поехали.

Вот мы подъезжаем. Площадь совершенно пустая. «Джип» загнали за деревья, пешеходы прикинулись тенями где-то справа и слева.

Теперь остановимся возле памятника. И будем ждать.

Прошлый раз Григорий Николаевич приехал на «вольво». И всего лишь с одним водителем. И Хорунжий разведку местности не проводил.

На этот раз – Хорунжий присвистнул – начальство идет пешком. Не торопясь.

– Здравствуйте, Григорий Николаевич, – сказал Хорунжий, подождав, пока тот устроится на сидении возле него.

– Доброе утро. Давайте потихоньку проедимся вокруг площади.

Машина тронулась.

– Подробности.

– Около трех часов мне кто-то позвонил. По мобильному. Я ответил, но на той стороне промолчали и отключились, – Хорунжий сделал паузу, но собеседник его не перебивал. – Я попытался дозвониться Гаврилину, но мне сообщили, что абонент вне зоны связи. Я выехал в клинику.

Григорий Николаевич продолжал слушать молча.

– За пятнадцать минут до моего приезда, Краб вывез из инфекционного отделения своего человека и Гаврилина.

– Кого он вывез? – нарушил наконец молчание Григорий Николаевич.

– Никиту Клоуна.

Григорий Николаевич кивнул:

– Что-то еще?

– По словам охранника, Краб избил его и напарника. А потом предложил одному из них перейти в его группу.

– Тот согласился?

– Да.

– Как вы представились охранникам?

– Никак.

– А если у кого-нибудь возникнут вопросы по вашему поводу?

– Не возникнут. Объяснить?

– Пока не нужно. Что вы предполагаете делать?

– Искать.

– Варианты уже наметили?

– Да, – Хорунжий ответил намеренно коротко, не вдаваясь в подробности. Если собеседник захочет узнать подробнее – спросит.

Григорий Николаевич не спросил.

– Работайте, – сказал он после минутного раздумья, – я тоже приму некоторые меры. Если понадобиться поддержка – звоните.

– Хорошо, – кивнул Хорунжий, – вас где высадить?

– Возле памятника.

– Поближе к «джипу»? – не удержался Хорунжий, внимательно рассматривая дорогу впереди.

Пауза. Потом Григорий Николаевич хмыкнул. Через секунду засмеялся:

– Вот и играй после этого в шпионов. А я шел по улице пешком, мерз!

– Бывает, – согласился Хорунжий и остановился возле памятника.

– Удачи, – сказал Григорий Николаевич, выбираясь из машины.

– Удачи, ответил Хорунжий.

Какой демократичный, с чувством юмора у них начальник, подумал Хорунжий, выезжая с площади. Просто хочется прослезиться от умиления.

Хорунжий никогда не ставил под сомнения слова начальства. Никогда. Он их, как и все остальное, просто анализировал.

И очень не любил, когда его пытались обмануть.

Если бы Григорий Николаевич действительно приехал в «джипе», но вышел из него заранее, то за пятнадцать минут на морозе уже успел бы здорово замерзнуть.

Но – не замерз, не смотря на легкое пальто.

Это, конечно, мелочи. На них можно не обращать внимания. Хорунжий, правда, никогда не делал того, на чем была бирка «можно».

И не считал, что в жизни бывают мелочи.

Хорунжий сделал несколько кругов по городу, убедился, что за ним никто не едет.

Потом остановил машину возле телефона-автомата.

Только один звонок. Нужно собирать группу.

Пустота

Замерзшая трава звонко хрустела под ногами Клоуна. Его сестра когда-то очень давно собирала маленькие стеклянные фигурки. Фигурки выстаивались на полках небольшой этажерки, и сестра все время боялась, что кто-нибудь их опрокинет на пол. Она говорила, что не переживет, если с ними что-то случится. И не пережила.

Клоун зажег очередную сигарету. Когда он вошел в разгромленный дом, под ногами точно также хрустели остатки коллекции.

Никита отбросил ставшую внезапно горькой сигарету и вышел на дорожку, выложенную гранитными блоками. Не нужно о старом. Лучше всего подумать о том, что происходит сейчас.

Вот почему его не позвали в подвал? Это знак доверия или недоверия? Если это знак хоть чего-то.

Что-то Краб темнит. Это для него состояние обычное, но он при этом еще и суетится, а вот это ему как бы не идет. Не к лицу. И потому очень сильно бросается в глаза.

Кто-то выбежал из подвала и трусцой направился к правому флигелю, служившему казармой.

– Это ты, Клин? Куда торопишься?

– Краб сказал позвать Нолика и Кирилла.

Кирилла и Нолика. Совсем работой замучит парней. Клоуну уже успели сообщить, что сегодня Нолик приехал счастливый. У него сегодня праздник – первый покойник на счету.

Это какую же для них работу подготовил Краб в подвале? Лабух? Или Гаврилин?

Или оба сейчас получат свое. Если так, то бывшему напарнику по палате не позавидуешь. Слишком долго он топтался по любимой мозоли Краба.

Клоун подошел к подвалу поближе. Крики оттуда не доносятся, но это ни о чем не говорит – двери там надежные.

– Пожрать толком не успели, – пробормотал, пробегающий мимо Нолик.

Кирилл пробежал молча.

Клоун дернул за руку Клина:

– Кого там обрабатывают?

– Закурить есть?

– Держи. Кого?

Клин закурил, глубоко затянулся и выпустил струю дыма вверх, запрокинув голову:

– Кажись, лабуха. А ты чего тут слоняешься?

– В больнице належался. Воздухом подышать хочу.

– Делать нечего? Я бы уже дрыхнуть завалился.

– Я скоро пойду.

– Ну, давай!

Только у них с Гаврилиным разговор завязался! Не успели… Клоун поежился. Очень интересный разговор у них наметился.

Не должны Гаврилина сразу в оборот взять. Его еще Хозяину не показывали. Еще есть шанс переговорить. Должен быть.

Клоун покрутил головой осматриваясь. Двор ярко освещен, ворота закрыты, вдоль зданий и ограды гуляют часовые. Не пройти – не проехать.

Ладно, Клоун посмотрел на часы, ничего я уже здесь не выхожу. Утро вечера…

Из подвала, цепляясь за дверную раму вывалился Клин, неверными шагами отошел к дереву и наклонился, опершись на ствол. Булькающий звук и резкий неприятный запах.

– Чего это ты?

Клин не оборачиваясь махнул рукой. Его еще раз стошнило.

– Обожрался?

– Како… – Клин несколько раз сплюнул, – какого хрена обожрался. Не могу я так.

– Что? – спросил Клоун, уже понимая, что ответит Клин.

– Замочить – одно. А вот так полосовать… Нахер!

– Лабуха?

– Его родимого, – Клин отошел от дерева, – дай сигарету.

Клоун бросил ему пачку.

– Так хреново?

– Они ему глаз вырезали…

Так. Клоун тоже сплюнул.

– Нолик, тварь ссыкливая, толком не смог нож провернуть, блин. По уши в крови… Лови! – Клин бросил Клоуну пачку сигарет.

Закурить. Из подвала вынырнул еще кто-то, Клоун на него не оглянулся.

– Что? – спросил Клин.

– Сказал тряпку принести. Они там ему сейчас кости молотком ломают.

– Мать твою… – пробормотал Клин.

– Что, – спросил у него Клоун, – не война?

– Пошел ты в жопу!

– Прости, брат, глубже не получается.

Клин встал с корточек, отбросил окурок:

– Пошел назад…

– Соскучился?

– Не хватало, чтобы Краб потом доставать начал.

Клоун усмехнулся. То-то и оно!

Дверь за Клином не закрылась, и Клоун услышал крик. Не крик боли или страха, кто-то матерился со злостью.

Клоун оглянулся и двинулся по ступенькам в подвал.

– Вот сука, – кричал Краб, – сука!

Как на бойне, мелькнуло в голове у Клоуна. Неужели обоих?

Голова лабуха превратилась в кровавое месиво. Тело его лежало в луже крови, но не это сразу бросилось в глаза Клоуна.

Возле убитого рядом лежал Гаврилин – лицо и руки в крови. Сквозь алые пятна на лице проступала бледность.

– Ты? – резко обернулся к Клоуну Краб.

– Я.

– Твой дружок шустрым оказался. Лабуху проломил череп. Мы даже дернуться не успели.

– Нормально… – протянул Клоун.