Дик Фрэнсис - Перекрестный галоп
— Много переезжал с места на места, — пояснил я.
— Ну, по крайней мере не придется нанимать грузовик для перевозки всего этого добра, — усмехнулась она. — А что у тебя здесь, в футляре?
— Сабля.
— Настоящая сабля? — Она была явно удивлена.
— Да, самая настоящая, — сказал я. — У каждого офицера должна быть сабля. Но в наши дни их используют лишь для церемониалов.
— А мебели у тебя, выходит, нет?
— Нет.
— Вообще никакой?
— Вообще. Всегда пользовался армейской. Прожил в казармах всю свою сознательную жизнь. А такой роскошью, как ванны в полный рост, пользовался только в отпусках.
— Просто не верится, — пробормотала она. — Какой на дворе век?
— В армии? Двадцать первый, это в том, что касается вооружения, и девятнадцатый, если оценивать жилищный комфорт и всякие там удобства. Ты пойми, вооружение куда важнее удобств. Ни один солдат не согласится получить дешевенький автомат, из которого невозможно толком вести стрельбу, или бронежилет, неспособный остановить пулю, по причине того, что какому-то чинуше пришло в голову потратить все деньги на туалет со смывом.
— Вы мужчины… — протянула Изабелла. — Девушки с таким положением вещей не смирились бы.
— Девушки не воюют, — парировал я. — По крайней мере, в гвардейской пехоте. Пока что еще нет.
— А что, когда-нибудь будут? — спросила она.
— Думаю, да.
— Ты против?
— Не против, если они станут сражаться наравне с мужчинами. Но нести на себе всю амуницию и обмундирование очень тяжело, нужно много сил. В израильской армии расформировали смешанные батальоны, когда узнали, что парни таскают за девушек их амуницию в обмен на секс. Ну и еще одна причина: боялись, что мужчины станут останавливаться и помогать раненым однополчанкам, вместо того чтоб продолжать бой.
— Да, так уж устроены люди, природу не переспоришь, — заметила Изабелла.
— Это точно, — сказал я. — Ну, шанс на бонус у меня имеется?
Глава 05
Я вернулся домой и сразу ощутил напряжение, возникшее между отчимом и матерью. Видимо, прервал какой-то очередной их спор, когда в три часа дня в понедельник вошел с поклажей через заднюю дверь в кухню.
— Откуда взялось все это барахло? — неодобрительно осведомилась мать.
— Забрал свои вещи из армейской камеры хранения, — ответил я. — Лежали там, пока я воевал.
— Не понимаю, зачем понадобилось тащить все это сюда, — недовольно заметила она.
— А куда еще?
— Ну, я не знаю! — едва ли не зарыдав, ответила она. — Я вообще ничего не знаю! — И с этим возгласом она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты. «Наверное, все же расплакалась», — подумал я.
— Что тут у вас происходит? — спросил я отчима, который сидел молча во время этого обмена любезностями.
— Да ничего, — беспомощно ответил он.
— Но что-то должно было произойти, раз она так…
— Ничего такого, что бы имело к тебе отношение, — сказал он.
— Это уж мне позволь судить, — заметил я. — Дело в деньгах, верно?
Он поднял на меня глаза.
— Я же сказал, ровным счетом ничего.
— Тогда почему вы не можете позволить себе купить новую машину?
Тут он разозлился. Просто жуть до чего разозлился. И вскочил из-за стола.
— Кто это тебе сказал? — Он почти орал на меня.
— Ты сам, кто ж еще.
— Нет, ничего подобного я не говорил, черт бы вас всех побрал! — И он стал грозно надвигаться на меня, сжимая кулаки.
— Да ты, ты. Я слышал твой разговор с матерью.
На секунду показалось — сейчас он меня ударит.
— Как ты посмел подслушивать чужие разговоры, а?
Я хотел было сказать, что ничего не подслушивал. Просто услышал — уж больно громко они говорили. Но тогда пришлось бы сознаться, что я тихонько прокрался в кухню, стоял и слушал.
— Так почему вы не можете купить новую машину? — упрямо повторил я.
— Не твое дело, — злобно огрызнулся он.
— Думаю, скоро узнаешь, что мое, — сказал я. — Все, что имеет отношение к матери, — это мое дело.
— Нет и нет, черт побери! — И он тоже вылетел из кухни, оставив меня одного.
Я подумал, что в этот момент ненавижу его всеми фибрами души. Наверное, он это почувствовал.
* * *Я слышал, как мать с отчимом о чем-то снова спорят наверху, и прошел из холла в их кабинет.
Еще раньше отчим говорил, что они могли бы купить новую машину, если бы не «бесконечные отступления от маленького, но разрушительного плана» моей матери. Что за план, интересно? И почему происходят «бесконечные отступления»?
Я оглядел письменный стол. Две стопки бумаг по обе стороны от стандартной клавиатуры, над ними темный экран монитора с постоянно перемещающимся названием «КОНЮШНИ КАУРИ»; два этих слова возникали снова и снова в разных местах.
Я постарался запомнить, где что лежит на этом столе, чтобы потом оставить все как было. Просто, войдя в кабинет, уже принял решение выяснить наконец, что за чертовщина творится в этом доме, при этом не хотелось, чтоб мать знала, что я знаю.
Бумаги были разложены в определенном порядке.
В стопке в левом углу лежали счета и чеки, имеющие отношение к содержанию дома: плата за электричество, баллонный газ, налоги на недвижимость и прочее. Все оплачено списаниями с банковского счета. Я просмотрел все эти бумажки, но ничего особенного в них не нашел, хоть и был удивлен тем, как дорого теперь стоит отопление большого старого дома с неплотно прилегающими рамами окон. Нет, конечно, я ни разу в жизни не платил за отопление, и меня нисколько не волновало, какое влияние на эту сумму может оказать открытое для проветривания окно, даже если температура на улице ниже нуля. Возможно, и в армии стоит начать устанавливать счетчики в каждой казарме и штрафовать солдат за перерасход энергии. Научатся тогда беречь тепло.
В другой стопке были собраны счета и чеки по содержанию конюшен: электроэнергия, тепло, корма, средства ухода, плюс еще зарплаты постоянным работникам. Были также счета по оплате тренерских услуг, с одним или двумя прикрепленными к ним чеками, которые тоже следовало пропустить через банк. Все на своих местах, ничто не указывает на существование некоего загадочного плана.
В третьей стопке были собраны журналы и другие публикации, здесь же находились копии буклетов из календаря скачек. Тоже ничего необычного.
Зато в четвертой стопке я наконец нашел ружье с дымящимся дулом. Вернее, сразу два таких ружья — в переносном смысле, конечно.
Первым являлись выписки из банковского счета. Стало ясно, что у матери два банковских счета: один для тренерского бизнеса, второй — для личного пользования. Судя по этим выпискам, мать еженедельно снимала с личного счета по две тысячи фунтов наличными. В принципе, ничего подозрительного в том не было — многие люди, связанные со скачками, предпочитают иметь дело с наличными, в особенности когда хотят делать ставки напрямую. Но второй листок бумаги помог прояснить ситуацию. Это была написанная от руки крупными печатными буквами записка на листке, вырванном из блокнота, где страницы скреплялись проволокой. Записка была вложена в конверт, адресованный матери. И содержание ее было ясно и не оставляло ни малейших сомнений:
«ЗАДЕРЖКА С ПЛАТОЙ. ЕЩЕ РАЗ ТАКАЯ ЗАДЕРЖКА, И ПЛАТА ВОЗРАСТЕТ ДО ТРЕХ ТЫСЯЧ. ЕСЛИ НЕ ЗАПЛАТИШЬ, ПАКЕТ ИЗВЕСТНОГО ТЕБЕ СОДЕРЖАНИЯ БУДЕТ ПЕРЕДАН ВЛАСТЯМ»
Ясно и просто. Чистой воды шантаж.
Стало быть, «бесконечные отступления», о которых говорил отчим, были не что иное, как невозможность еженедельно выдавать шантажисту по две тысячи фунтов. В год набегало больше ста тысяч фунтов чистыми безналоговыми наличными. Неплохой доход. Неудивительно, что они не могут позволить себе новенький «БМВ».
— Ты что здесь делаешь, черт побери?
Я так и подпрыгнул.
В дверях стояла мать. Я не слышал, как она спустилась на первый этаж. Был настолько поглощен чтением, что не осознал, что крики и споры у меня над головой прекратились. А записка шантажиста оставалась у меня в руке, так что теперь не отвертеться.
Я смотрел на нее. Она смотрела на мою руку и зажатую в ней бумажку.
— О господи! — произнесла она это почти шепотом, и еще я заметил: ноги у нее подкосились.
Я торопливо шагнул к ней, но не успел подхватить — так быстро она упала. Наверное, не смог бы, даже если б мы стояли рядом.
К счастью, упала она почти вертикально, на подогнувшихся ногах, не на живот и не на спину, а потому голова ее мягко опустилась на покрытый ковром пол. Но она потеряла сознание.
Я решил оставить ее как есть, лишь слегка выпрямил ноги. Знал: мне все равно ее не поднять. Затем с большим трудом опустился на колени и подложил ей под голову маленькую подушечку.
Она начала приходить в себя. Открыла глаза — они непонимающе смотрели на меня.
