Точка замерзания крови - Андрей Михайлович Дышев
– Эй! – попытался я позвать Ларису, с трудом вспомнив ее имя. Голос мой оказался слабым, как шепот. Я с трудом оторвал голову от подушки, посмотрел в черное окно и увидел лишь отраджение пустой комнаты. Меня лихорадило. Тело было влажным от холодного пота, и тонкий сквознячок, проникающий под одеяло, касался тела ледяным скальпелем.
Я с трудом повернулся на бок. Место, где спала Лариса, было пустым и холодным. Я провел рукой по простыни и нащупал черную бархатную ленту, которой она перевязывала волосы.
Мой стон эхом пробежал по всем комнатам квартиры. Я тяжело заболел, или это был лишь сон, наполненный не событиями, а ощущениями?
Кто-то стоял в изголовье кровати. Я только сейчас явственно услышал дыхание и хруст штукатурной крошки под подошвами обуви.
– Лариса! – сделав усилие, позвал я, запрокинул голову и скосил глаза.
Лариса стояла надо мной, как статуя, и смотрела на меня. У меня в голове вдруг пронеслась мысль, что я лежу на операционном столе, а надо мной склонился хирург, который лишь бредится мне Ларисой.
– Это ты? – прохрипел я.
Она была одета – зеленый плащ, широкополая зеленая шляпа. В ее руке дрожал шприц.
– Я не смогу, – сказала Лариса.
– Что? – не понял я. – Что… ты… не можешь?
Мне было тяжело держать голову запрокинутой назад. Я задыхался, у меня темнело в глазах, и я повернулся на живот, вжимая лицо в подушку, чтобы не видеть этого перевернутого изображения Ларисы со шприцем в руке.
Лариса не ответила мне. Она, оказывается, вообще не со мной разговаривала.
– Это не страшно, – раздался надо мной мужской голос, который я узнал не сразу. – Делишь мысленно ягодицу на четыре части, и в верхний правый квадрат всаживаешь иглу на три четверти…
– Давай быстрее, меня уже тошнит.
Это врач, подумал я. Со мной что-то случилось, и Лариса вызвала "скорую"… Глубокая ночь… Как мне плохо…
С меня сняли одеяло, и холод окатил меня ледяной волной. Я почувствовал, как тело покрылось "мурашками". Сейчас протрут задницу спиртом, подумал я, но рука врача сильно защемила кожу, и вслед за этим я почувствовал острую боль и вскрикнул.
– Какой горластый, – усмехнулся врач. Что-то хрустнуло, словно кто-то раздавил ногой елочную игрушку. Щелкнули замки на кейсе. Зашелестел плащ Ларисы.
Я продолжал лежать без движения, чувствуя, как ягодица полыхает огнем. Тошнота подкатывала к горлу, я судорожно сглатывал, жадно хватал воздух ртом.
– Пора, – сказал врач.
Я почувствовал запах духов, приоткрыл один глаз и увидел Ларису, склонившуюся над моим лицом.
– У него совершенно дебильный взгляд, Лембит, – сказала она и накрыла меня одеялом.
Мне вдруг стало обидно до слез оттого, что я лежу совершенно беспомощный, одинокий, напуганный и, ко всему прочему, униженный такой странной грубостью Ларисы.
– Ничего удивительного, – ответил Лембит. – Он и при жизни не отличался высоким интеллектом.
При жизни! Эта фраза вонзилась мне в мозг, как сверло. Что значит – при жизни? Я не умер, я живой!
Я сделал над собой неимоверное усилие, оперся на локоть и привстал, раскачиваясь на четвереньках, как новорожденный жеребенок.
Глушков и Лариса смотрели на меня холодными и безучастными глазами. Несколько мгновений, наполняясь ужасом, я смотрел на Глушкова, точнее, на того маньяка, который присвоил себе эту фамилию, с удивительной отчетливостью замечая на его смуглом лице шрамы от порезов и розовые пятна отморожений.
– Ты… – едва смог вымолвить я. – Ты… это?
– Он тебя узнал, – сказала Лариса.
– Это не имеет значения, – ответил Лембит-Глушков и скрипнул кожаной курткой.
– Сандус… – прошептал я. – Ты Сандус…
Лариса повернулась ко мне спиной и шагнула к двери. Сандус усмехнулся, подошел ко мне и ударил ногой в голову. Я рухнул на подушки.
– Лежи и подыхай, – сказал он.
Они меня отравили, успел подумать я перед тем, как провалился вместе с пустой белой комнатой и кроватью в черную бездну.
59
Странным было не то, что я открыл глаза и увидел белый свет. Я испытывал совершенно новое, незнакомое мне чувство. Тошнота и слабость прошли бесследно, словно ночной кошмар, в самом деле, был бредом. Я прекрасно помнил, как Сандус делал мне укол, как он и Лариса, одетые в кожу, вышли из комнаты, и все-таки нельзя было сказать, что голова соображала нормально. Было такое ощущение, что меня ожидала исключительно важная и очень интересная работа, и я просто не хотел думать о чем-либо другом, кроме как об этой работе, но вот в чем она заключалась – я никак не мог вспомнить.
Я рывком сел в постели. Тело было налито силой и упругой энергией. Неожиданно для самого себя я издал какой-то жуткий вопль, схватил подушку и швырнул ее в стену.
Все чепуха, чепуха, мысленно повторял я и тер виски, чтобы быстрее сосредоточиться. Сандус и Лариска, конечно, ловко меня кинули, но все это чепуха, о которой даже не стоит думать… Что же я должен сделать? Что же должен сделать?..
Я бродил по пустой квартире, заглянул на кухню, в туалет и в прихожую. Неутоленная жажда к какой-то адской работе становилась все сильнее, и я заметил, что у меня уже начинают дрожать руки, и я невольно сжимал кулаки.
Умыться мне не удалось. Едва я открыл кран и сунул под холодную воду голову, как во мне шевельнулось нечто томительное, сладковатое, как старая боль давно зажившей раны, и словно начала раскручиваться сжатая пружина. Закричав от нетерпения, я высокчил из ванной, изо всех сил двинув ногой по двери, и вдруг обратил внимание, что это мне очень понравилось, что в этом ударе неожиданно высветился какой-то скрытый и очень глубокий смысл.
Возбуждение продолжало расти, я уже не мог спокойно стоять на месте и с ревом наслаждения ударил кулаком по двери в комнату. Она устояла, и это возмутило меня, как если бы дверь была человеком, оскорбившим меня.
– Ах ты, сука!! – крикнул я и, не замечая боли, принялся крушить дверь кулаками, ногами и головой. Она сорвалась с петель и упала на пол очень скоро, но я почувствовал, что этого мало, что мне срочно надо разбить что-то еще, что это и есть очень важное дело, которому я отныне должен посвятить себя.
Дверь на кухню
