Новенькая не для меня
Пока я ещё сильнее накручиваю себя и раздуваю внутри бешенство.
– Выдыхай, Яр, Катя приехала, чтобы поучаствовать в нашем непростом разговоре.
– С фига ли? – всматриваюсь в побледневшее лицо тети. – Знаете, это сейчас выглядит примерно так, – оттягиваю воротник свитера и наклоняюсь над столом, – вы мне собираетесь сообщить, что вы снюхались, а маму сжили со свету.
Катя испуганно охает и мотает головой.
– Прекрати городить ерунду, – отец раздраженно сминает салфетку и выстреливает в меня презрительным взглядом.
Но я не реагирую.
– Тогда какого черта происходит?
– Немного терпения, и не устраивай скандала на все заведение. Мы все же воспитанные люди, Ярослав.
– Боишься, что все увидят, что у тебя терки с родным сыном?
Катя качает головой.
Отец разочарованно ухмыляется.
– Мне все равно на других, как ты до сих пор этого не поймешь, Ярослав.
– А на кого тебе не все равно?
– На тебя и на маму, – эти его слова вонзаются острием прямо в сердце.
– Не ври мне, – голос садится, и я жалею, что не в силах заорать об этом на весь мир.
Отец качает головой и сжимает кулаки.
– А теперь давай все же поговорим. Я и так подзатянул с этим разговором, все тебя жалел.
Нам приносят заказ, и Катя делает большой глоток. Косится на отца, пока тот гипнотизирует гладкую поверхность кофе.
– Слушайте, у меня сегодня ещё есть дела. Давайте уже поговорим и разойдемся.
С удивлением вижу, как у отца начинают подрагивать руки, и вопросительно выгибаю брови.
– Мама в больнице, Яр.
– Что ты с ней сделал? – хватаю со стола вилку и сжимаю в руке так, что кожу простреливает болью.
Закусываю губу, только бы в эту секунду не сорваться и не накинуться на отца.
Он тяжело вздыхает и поднимает на меня потерянный взгляд. И меня это вышибает из колеи. Отец никогда не был растерян и потерян. Он всегда собран и максимально серьезен.
Но не в эту секунду.
Сглатываю подступающую тошноту.
– Пап, что случилось? – не могу говорить громко. Выходит какой-то больной хрип.
– Это я виноват во всем. Недоглядел.
– Леш, расскажи с начала, он же ничего не понимает. Посмотри на него, – Катя кладет руку на плечо отцу.
– Ага. Когда ты заметил в поведении мамы что-то подозрительное?
Хмурюсь. Напрягаю память.
– Месяца два-три. Когда она от тебя начала шарахаться.
Кивок.
– Ага, все правильно.
– Может, уже объясните, что, мать вашу, происходит? Я вроде не страдаю тугоумием.
– Сын, мне тоже сложно, поверь. У мамы обнаружили тревожную депрессию.
– Что ты городишь?
– Леш, если ты сам не расскажешь — расскажу я, – напирает Катя.
Вся картина напоминает жалкую мыльную оперу, со мной в главной роли.
– Где-то полгода назад мы с мамой узнали, что у нас будет второй ребенок. Оксана была так счастлива, да и я, что тут скрывать.
За столом воцаряется молчание. Я заталкиваю свой эгоизм в дальний уголок и даю отцу договорить. Впервые я вижу, что ему сложно дается каждое слово.
– Тебе уже хотели говорить, а потом что-то пошло не так. Мама потеряла ребенка. Врачи её вдоль и поперек обследовали, но так и не поняли, почему это произошло. Я в тот момент настоял, чтобы с ней поработал психолог, потому что видел, как болезненно она переживает это.
Ловлю на себе взгляд Кати, полный боли. И понимаю, что каждое слово — гребаная правда.
И она знала обо всем.
– И что дальше? – голос не слушается, по спине катятся капельки пота, а руки тоже начинают подрагивать.
– Она ездила к психологу, и все вроде нормализовалось. Вроде. Потом я стал замечать, что она меня боится. Но не мог понять причину. Стоило мне появиться рядом, как она менялась. Тряслась, в глазах слезы.
– А синяки на руках? Я же сам их видел.
Папа кивает.
– Это моих рук дело. Она на лестнице оступилась, я вовремя успел перехватить, ну и силы не рассчитал. В итоге ты видел ссадины на запястьях.
– Я не понимаю.
– Ты же знаешь, что я недавно камеры поставил в доме, можешь посмотреть, что я её и пальцем ни разу не тронул.
– Тогда почему?
– Я начал замечать, что она стала рассеянная, потерянная, да и ещё много всяких признаков, что с ней что-то происходит. Повез к спецам. Диагноз: тревожная депрессия.
– Что это значит?
– Это значит, что она в моем лице придумала себе угрозу. Ей казалось, что я её обижаю и тираню.
