Личная игрушка мажора
Хочу уйти и совсем не хочу верить. Этого не может быть. Макс просил довериться ему. Он так много для меня сделал. Но только до того, как… А сегодня я вообще его не видела.
Не буду слушать. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Анжела останавливает меня, хватая за запястье.
— Не веришь? — раздраженно смотрю на нее. — Я могу доказать.
Не знаю, зачем, но я останавливаюсь выслушать ее. Наверное, надеюсь, что меня не убедят ее аргументы.
— Макс поспорил с Филом, что переспит с тобой до конца недели, — продолжает втыкать в меня иглы Анжела, а я как дурочка стою и слушаю. — Знаешь, на что? На тачку.
Она указывает пальцем на машину Макса.
— Она тут. Макс тут, — ее накачанные губы растягиваются в едкой улыбке. — Догадываешься, что произошло?
Из моей груди все же вырывается всхлип.
— Правильно, — решает добить меня Анжела. — Макс выиграл. И доказательство Филу прислал. Ну это я тебе так, по секрету, да?
Она достает телефон и открывает на нем… мою фотографию. Я. Обнаженная. На груди и Макса.
Мне трудно дышать, как будто весь воздух откачали из легких, а вдохнуть и наполнить их не могу. Он. Это. Сделал.
Ощущения, как будто стою в темном тоннеле, а выхода из него нет. Куда ни пойди, везде пропадешь. Но остановиться и жалеть себя — тоже не вариант. Выдергиваю руку, делаю глубокий вдох и выдох.
— Хорошо, что предупредила, — наконец, говорю я Анжеле и ухожу в зал.
Все лица кажутся размытыми от пелены слез, которые застилают мои глаза. Сцена одна как большое светлое пятно.
Конечно же, ребята сразу замечают мое состояние и дрожащие руки. Но мне нельзя растекаться. Сейчас на кону мое поступление, мой контракт, моя жизнь. И плевать, что Андрей Аркадьевич — отец Макса. Уверена, что смогу как можно реже пересекаться с ним.
— Ника… — басист трогает меня за плечо.
— Играем, ребят, — отвечаю я. Уже отдышалась. Уже проглотила слезы. — Работаем.
Растворяюсь в музыке, пытаясь укрыться в ней от той боли, которая разъедала меня изнутри. К последней песне я чувствую на себе взгляд. Точно знаю, чей он, и от этого знания мне становится еще хуже. Я бы лучше отыграла этот концерт и ушла.
И снова передо мной вопрос: куда? Удивительно, но именно сейчас мне кажется, что могу идти куда угодно. Больнее уже не будет.
Но сейчас я ловлю взгляд Макса. Внезапно для себя осознаю, что сейчас играет песня, которую написала я сама. И в ней — о первой любви и первом предательстве. Как иронично. Никогда бы не подумала, что она окажется настолько пророческой.
Укрыться в этой песне не получается, в ней эмоции, наоборот, хлещут из меня. Макс смотрит мне в глаза и будто не понимает, что произошло. Действительно. Он забыл рассказать о такой мелочи, как спор, когда просил довериться ему.
Заканчивая песню, чувствую, что все щеки мокрые от слез. Слышу аплодисменты, как будто из-под воды. Это все кажется таким лишним… Натягиваю улыбку. Машу рукой. Говорю слова благодарности.
А сама сгораю изнутри. Разговариваю с ребятами, которые вообще не знают, как реагировать на мои эмоции. Говорю что-то вроде “все хорошо, расскажу потом”, спускаюсь и попадаю сразу в руки Андрея Аркадьевича и человека из консерватории. Я даже не понимаю, что они мне говорят.
Чувствую, как вокруг меня выстаивается кокон. Снова дежурные фразы, снова фальшивая улыбка и объяснения, что “просто песня очень эмоциональная”. Выслушиваю восторги по поводу того, что песню написала сама и, умудрившись скрыться от Макса среди толпы, закрываюсь в гримерке.
Наверное, мне стоило бы объясниться с мажором, выслушать, его слова о том, что так бывает. Мы же взрослые люди.
Ну да. Взрослые. Надеюсь, ему хотя бы было приятно.
Дрожащими руками достаю телефон и набираю номер. Гудок. Еще один. Ну же, возьми трубку.
— Алло, — слышится заспанный голос.
— Сергей, забери меня из бара, пожалуйста. Сейчас.
