Безумный барон – 3 - Виктор Гросов
Его взгляд нашел меня. Даже сквозь агонию распадающейся системы он не мог меня не видеть. Для него я был последней, самой назойливой, самой иррациональной ошибкой в коде. И он попытался ее исправить.
Не поднимаясь с колен, он лишь выставил вперед ладонь. Никаких ледяных клинков, никаких шипов из пола. Вместо них — волна абсолютного, концентрированного, дистиллированного Стазиса. Когда системы физического воздействия, захлебнувшись в устроенном нами хаосе, пошли вразнос, он в отчаянном, последнем жесте ударил тем единственным, что у него осталось, — чистым Порядком.
Бесшумная, невидимая, но физически ощутимая, как ударная волна от близкого взрыва, эта сила неслась на меня. От нее веяло не смертью, а забвением. Таким густым, уютным и, черт побери, соблазнительным. На мгновение захотелось просто остановиться, раскинуть руки и позволить этой оглушающей тишине поглотить себя. Больше никакой боли. Никакой ответственности. Никаких мертвых друзей, чьи лица стоят перед глазами. Прекратить эту бессмысленную, мучительную борьбу. Уснуть и больше не просыпаться. Просто. Перестать. Быть.
— Анализ: стазис-поле высокой плотности, — прозвенел в голове голос Искры, резкий, как пощечина. — Контакт равен обнулению. Михаил, это не нокдаун. Это удаление файла без возможности восстановления в корзине.
Ее сухие, безжалостные слова сработали лучше любого нашатыря. Какого черта⁈ Уснуть? Прямо сейчас⁈ Ратмир не для того лег костьми, чтобы я тут раскисал, как барышня на выданье!
Не выставляя блока, не пытаясь увернуться, я сделал то, чего он точно не ожидал. Я расслабился. И позволил Голоду, этой черной, вечно воющей дыре внутри, сделать свою работу.
Мое тело на мгновение потеряло плотность, контуры смазались. Я превратился в сгусток мерцающей, вибрирующей тьмы, в живой кусок Пустоты, ощутив приступ космического головокружения. Волна Стазиса, это всепоглощающее «ничто», прошла насквозь. Мир схлопнулся в точку и развернулся обратно, но уже неправильно. На секунду забыв, как дышать, я ощутил чудовищную дезориентацию. Тишина не просто прошла сквозь меня — она попыталась оставить внутри свой ледяной осколок, кусок забвения. Однако Голод внутри взвыл, как цепной пес, на которого замахнулись палкой, и вышвырнул чужеродное ощущение прочь.
Полагаю, в этот момент Кассиан окончательно уверовал, что мир слетел с катушек. Его безупречная логика, его система снова дала сбой. Он пытался стереть пустоту пустотой. Все равно что пытаться потушить черную дыру ведром вакуума. Этот гений, этот системный администратор вселенной, в решающий момент повел себя как самоуверенный эникейщик, который полез чинить адронный коллайдер с помощью скрепки и крепкого слова. Он забыл главное правило: нельзя делить на ноль.
А я уже был рядом.
В три прыжка я оказался у подножия треснувшего, умирающего Ядра. Вблизи оно выглядело еще более чудовищно: иссиня-черный кристалл, оплетенный сетью пульсирующих, гнилостно-зеленых вен, источал могильный холод. В воздухе стоял едкий запах озона и вечности. Из главной трещины, оставленной жертвой Арины, все еще били остаточные, слабые, но упрямые золотые всполохи — островок тепла и жизни посреди ледяного некрополя.
Кассиан, ошарашенный моим маневром, попытался подняться, но я был быстрее. Не обращая на него внимания, я занес меч Ратмира над головой. Тяжелый, чужой, он гудел в моих руках, наливаясь не силой, но моей яростью, моей болью, моей решимостью. Металл казался продолжением костей павшего друга, и рукоять словно вросла в мои ладони.
«Ты свою работу сделал, воевода, — пронеслось в голове. — Теперь моя очередь».
С размаху, как мужик всаживает топор в упрямый пень, я вогнал тяжеленный клинок по самую гарду в эту светящуюся рану на теле Ядра. В самую сердцевину трещины. В то место, где бились и смешивались три стихии. В точку сингулярности.
Раздался оглушительный треск, который был не звуком, а разрывом самой материи.
Мир не схлопнулся — он взорвался внутрь себя. Произошла белая, беззвучная детонация небытия, на одно бесконечное и одновременно ничтожное мгновение стеревшая всё: звук, свет, холод, боль. Стены зала, трескающееся Ядро, корчащийся на полу Кассиан, даже мое собственное тело, ставшее вдруг чужим и ненужным, — все обратилось в ничто. Лишь мое сознание, одинокая искра, уцелело в этой абсолютной, звенящей пустоте, лишенное чувств, но не самоосознания. Я был точкой обзора без глаз, мыслью без мозга. А затем реальность, будто опомнившись, хлынула назад, как сорванная с цепи река, но собралась уже вкривь и вкось, по совершенно новым, безумным чертежам.
Очнувшись, я стоял на коленях, упираясь руками в гладкую, теплую, как живая плоть, поверхность, пульсирующую едва заметным светом. Рукоять меча, ушедшего по самую гарду в эту новую реальность, все еще была в моих руках. Я находился в самом сердце Ядра, в машинном отделении вселенной.
Меня окружала бесконечность. Пространство, сотканное из переплетающихся потоков энергии, — обнаженная нервная система какого-то исполинского, мыслящего божества. Где-то вдалеке, словно галактики в телескопе, медленно кружились осколки черного льда, и каждый из них был сгустком чистого Порядка, высасывающим свет и тепло из всего, что приближалось. Рядом проплывали золотистые, теплые сгустки, похожие на живые звезды Жизни, и от их прикосновения по несуществующей коже бежали мурашки, словно от воспоминания о летнем дне. А я стоял на перекрестке, в точке, где все эти потоки сходились и бились друг о друга в беззвучной, вечной войне.
Мой меч, Ключ Пустоты, ставший теперь осью этого мира, гудел, как тетива натянутого лука. Не просто вонзившись в Ядро, он стал его частью — сингулярностью, всасывающей и упорядоченный холод, и хаотичное тепло. От клинка во все стороны расходились черные, как смола, вены моей Пустоты, оплетая потоки энергии, пытаясь подчинить их, пожрать, превратить в ничто. Передо мной был мой Голод в его чистом, незамутненном виде, и он упивался этим пиршеством. Он был прекрасен и чудовищен одновременно, и я с ужасом и восторгом осознавал, что эта всепожирающая мощь — это я.
— Анализ: мы внутри управляющей матрицы, Михаил, — голос Искры прозвучал прямо в голове, но теперь он был другим. Не просто звуком, а частью окружающего пространства, вибрацией в самой ткани этого места. — Физические законы здесь не действуют. Это мир чистых концепций. И, кажется, мы тут не одни.
И она, как всегда, была права. В нескольких метрах, в узле, где потоки черного льда сгущались в непроницаемый тромб, стоял он. Не человек в маске, но его суть: идеальный, многогранный, иссиня-черный кристалл, каждая грань
