Забудь меня
Полина
В сгустившихся сумерках я не могу рассмотреть поселок. Не могу понять ни его размеры, ни наполнение, потому что дома прячутся в тени за низкими заборами, кустами и деревьями. Единственное, что можно сказать наверняка — спать здесь ложатся рано, в десять вечера почти ни у кого нет света.
Стекло со стороны Антона опущено. Пахнет травой и… сиренью.
— Машину оставим здесь, — Антон паркуется вдоль деревянного забора, съехав с грунтовой дороги. — С ней ничего не случится, тут все соседи адекватные, — успокаивает меня, глуша мотор.
— Я тебе верю, — набрасываю на плечо ремешок сумки.
Мы и двух слов не сказали друг другу с тех пор, как вышли с той злосчастной заправки.
Во-первых, потому что я, кажется, вдруг резко разучилась говорить, во-вторых, он и сам не настроен болтать. Он просто бросает на меня то быстрые, то медленные взгляды, и теперь я в курсе, какие они внимательные.
Я тоже смотрю.
На его лицо, на его руки и его тело.
Я никогда не прикасалась к нему ниже талии, а он никогда не касался меня в тех местах, которые отличаются нашей гендерной принадлежностью. Никогда не лапал мою грудь или попу и, тем более, между ног.
Я и сама не знаю, как давно перестала быть против этого. Как давно хочу, чтобы он дотронулся, но боюсь, что это может мне не понравиться, как когда-то с Хасановым. Он хотел заняться сексом, а я сбежала раньше, чем он успел снять с меня хоть что-то из моей одежды. Может, поэтому я шарахалась от парней три года с тех пор, как мы с Хасановым расстались. Я сказала ему, что не хочу спешить, на самом деле я просто не хотела еще раз почувствовать его пальцы у себя в белье. Ни его, ни чьи-то еще, а сейчас… я просто хочу сделать это, как укол, который откладываешь до последнего, потому что не знаешь, чего от него ждать.
Это электризует меня и делает дерганной, и такое же напряжение я чувствую от Антона, особенно когда наши глаза снова встречаются.
Когда выбираюсь из салона, от стрекота цикад уши почти закладывает, и вокруг ничего не видно.
Хлопок водительской двери слышно на много метров вокруг, когда Антон выходит из машины вслед за мной. Он забирает с заднего сиденья свой рюкзак и забрасывает его на плечо, а я блокирую двери и прячу брелок сигнализации в сумку.
Тру плечи, разгоняя мурашки. Воздух здесь гораздо холоднее, чем в городе, плюс ко всему давно стемнело.
Антон огибает машину, на ходу доставая из рюкзака толстовку, которую вручает мне.
В темноте я почти его не вижу.
Быстро натягиваю на себя большую, тяжелую вещь, которая пахнет им. Она мне почти по колено, как и его куртка. Моя привычка таскать у него вещи слишком быстро и легко прижилась.
— Иди осторожнее, — говорит, включая на телефоне фонарик. — Тут, бывает, попадаются камни. Дай руку…
Закатав рукав, нахожу его ладонь и послушно иду рядом, пытаясь подстроиться под широкие мужские шаги.
Примерно через два дома сворачиваем к маленькому двухэтажному. Антон звенит ключами и возится с замком на металлическом заборе примерно его роста.
Крыльцо дома скрипит под нашими ногами. Когда шагаю через порог вслед за хозяином, скрипит пол. Я слышу шаги Антона наверху, когда, оставив меня внизу, он отправляется на второй этаж, чтобы включить в доме свет.
Прямо у меня над головой вспыхивает лампочка.
Осматриваюсь, чувствуя, как юбку шевелит прохладный уличный сквозняк, потому что мы не закрыли дверь.
Его дача крошечная.
Это подтверждается хотя бы тем фактом, что ему приходится пригибать голову, когда он спускается по крутой короткой лестнице, но обстановка вокруг сейчас интересует меня в последнюю очередь, потому что в этой обстановке, которая моему парню немного «не по размеру», его слишком-слишком много, и я кожей ощущаю, что здесь он чувствует себя раскованно и как дома.
Это я на его территории, а не наоборот.
