Анархия в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич
— Аарон, послушай.. — начала Кали, но от звука второго выстрела в звездное небо взлетели даже самые упрямые из воронов, а ее тело упало на траву.
Какое-то время не было ничего, кроме тишины, крови и надгробных плит.
— Она мертва? — выдавила я, и Аарон снова выстрелил.
И снова. И снова. Он выпустил в тело Кали всю обойму, а затем повернулся ко мне. И, блять, он был прекрасен. Прекрасен, но еще и.. пригрет смертью. С его правой рукой определенно было что-то не так.
— Она мертва, — прошептал он в ответ, а затем, спотыкаясь, подошел ко мне и упал на колени.
Нам удалось прижаться друг к другу лбами, оба дрожали и истекали кровью.
— У меня был шанс убить ее, и я не смогла, — прошептала, слезы текли против воли.
Я почти ничего не оплакивала после смерти Пен. Не могла начать сейчас, не тогда, как Кали наконец мертва, и ее больше нет.
— Ты – мой лунный свет, Бернадетт, — прошептал Аарон в ответ, его голос был потрепанным, усталым и полным облегчения. — Я живу, чтобы ходить под твоим светом. Никогда не сомневайся в этом, — он наклонился вперед и завладел моими губами.
Хоть я и уверена, что на вкус была, как кровь, все же поцеловала его в ответ, обнимая за шею и прижимаясь к ней пальцами.
Искры чистых чувств пронеслись сквозь меня, изгибаясь, как падающие звезды в моем сердце. Поцелуй с Аароном был бы хорошим способом закончить мою извращенную сказку. Если я умру прямо здесь, прямо сейчас, то это произойдет с меньшим количеством сожалений. Настолько мощным был поцелуй: он разговаривал на давно вымерших языках и писал невозможное. Это была любовь в одном простом действии.
— Так, так, — сказал глубокий голос, от которого волосы на затылке встали дыбом. Я могла бы прожить тысячу жизней и при этом никогда не забыть звучание этого голоса. Виктор. — Видимо звездами скрещенные влюбленные нашли друг друга.
Он звучал уверенно, как всегда, но, для меня, чьи уши натренированы прислушиваться к нюансам их родственной души, он точно бесился внутри.
Он хорошо притворялся. Все они. Потому что люди, которые слишком свободно делятся своими эмоциями, потом наказываются беспощадным миром.
— Тебя тоже нужно отшлепать, — сказал Хаэль, указывая на меня, когда я повернула голову в его сторону. Он стоял рядом, его рука тряслась, хоть он и очень старался это контролировать. — Может дюжину раз. Голой. А потом мы с тобой разберемся. Девочка, какого хрена?
Я постаралась улыбнуться, но сегодня эмоций у меня не было. Сегодня это ночь траура, по крайней мере для меня. И не из-за Кали.
— Ты подвергла себя безрассудной опасности, — отчитывал Оскар, и я заметила, что его очки пропали. Нос сломан. Кто-то ввязался в драку. Он опустил на меня взгляд, тень среди теней, загадка, на которую стоит пролить свет. — Ты вполне могла бы загнать себя в раннюю могилу.
— Отвали, — прошептал хриплый голос позади меня. Когда я обернулась, то увидела Каллума, присевшего на одинокий столбик ограды, — он всегда танцует, даже когда играет в монстра. Кто сказал, что темные создания с когтями не могут совершать пируэты? — Она достаточно натерпелась сегодня. Бернадетт, ты истекаешь кровью?
— О, — сказала я, когда внимание Аарона сместилось с моего лица к животу. Он побледнел, что удивительно, учитывая, какого пепельного цвета уже был. — Да.
Это все, что я помнила до следующего полудня.

Должна быть причина, по которой я проснулась с криками, какой-то кошмар, который не всплывал снова без многих лет терапии. Если так и было, то я его не помнила. Лишь знала, что Виктор тряс меня, чтобы проснулась, и смотрел яростно защищающим взглядом.
— Ты не имеешь не малейшего представления о том, через что мне пришлось пройти, не так ли? — спросил он, словно слишком боялся показать мне любовь, иначе бы сломался.
А, возможно, это лишь фантазия, потому что такой мужчина как Виктор Ченнинг не может сломаться.
— Который час? — ответила я вопросом на вопрос, пытаясь сориентироваться, но потом закрыла глаза от ярко белых стен в комнате.
— Около четверти пятого, — со вздохом ответил Виктор, от звука моего голоса его тело расслабилось.
Матрас двинулся под его большим весом. Даже сейчас, в состоянии полудремы, с закрытыми глазами и сильной мигренью, отдающей в затылок, я не могла сбежать от его запаха. Это был бергамот и табак, янтарь и тяжелый вес мускусного самца, положившего глаз на приз.
Я раскрыла веки, чтобы взглянуть на него. Лежала на больничной койке. В больнице.
— Где я? — внезапно произнесла, потому что мне нужны были ответы, и быстро. У этого есть история? Должна быть, раз мы здесь.
— В больнице генерала Джозефа, — сказал Виктор, стиснув зубы и на мгновение отведя взгляд. Здесь он выглядел непристойно, его татуированная, мускулистая фигура выделялась на фоне стерильности больничной палаты. — Но ненадолго. Они сказали, что ты можешь пойти домой, как только проснешься, — Вик снова посмотрел на меня, словно оценивал.
Если так, то я могла показаться ему желанной. Некая Королева Хавок, коей я была, сдерживавшаяся и позволившая Кали взять верх.
Больше не буду колебаться. Пока живу.
— Конечно, сука, конечно, — в голове я слышала голос Кали, и когда посмотрела на открытое окно, то, клянусь, видела ее призрак, стоящий там в зеленом вечернем платье, из дюжины пулевых ранений текла кровь.
Господи, должнобытьпрошлойночьюони дали мнехорошиетаблетки.
— И да, Аарон тоже, — сказал Вик до того, как успела спросить, облизав уголок рта таким образом, что, либо он задумался, либо планировал ужасные вещи, которые сделает со мной в будущем. Он снова посмотрел, украв мое дыхание одним единственным взглядом. Я помнила его руки на горле Логана и пыталась понять, была ли эта метафора все еще уместной. Употреблю ее в одной из своих ужасных, гребаных поэм. — Он в порядке. Странно, не так ли? Как же эти подростковые вечеринки так быстро
