Лаврентий Берия. История, написанная кровью - Леонид Михайлович Млечин
Берию перевели в Тифлис как грузина — национальные кадры ценились. Конечно, в Баку Лаврентий Павлович чувствовал себя увереннее, особенно учитывая крепкую дружбу с Багировым. Но перевод в Тифлис можно было смело считать повышением, потому что там располагалась столица Закавказской Социалистической Федеративной Советской Республики, и Берия оказался на глазах у большого начальства. Но в Тифлисе кипели политические страсти, и важно было не промахнуться, занять правильную позицию.
Через месяц после перевода Берии в Тифлис, 29 декабря 1922 года, четыре советские республики — Россия, Украина, Белоруссия и Закавказская Федерация — подписали договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик.
Видные грузинские руководители предлагали, чтобы республика напрямую входила в состав СССР, минуя надстройку — Закавказскую Федерацию, как это и произойдет потом.
Первый секретарь Закавказского крайкома Серго Орджоникидзе был категорически против. Выяснение отношений происходило на повышенных тонах. Руководители компартии Грузии во главе с Буду Гургеновичем Мдивани подали в отставку в знак протеста против действий Орджоникидзе, который ими командовал, не допуская самостоятельности.
Мдивани, выходец из дворянской семьи, был профессиональным революционером и жизнь посвятил борьбе за большевистское дело в Грузии. Из уст в уста переходила сказанная им фраза:
— Я буду не Буду, если в Тифлисе комиссаром не буду.
Берия занял сторону Орджоникидзе как представителя Москвы. Буду Мдивани в 1937 году расстреляют как участника «троцкистского шпионско-вредительского центра».
Серго Орджоникидзе вел себя грубо. Он ударил члена ЦК компартии Грузии Акакия Константиновича Кабахидзе за то, что тот назвал его «сталинским ишаком».
Кабахидзе, который служил и в ВЧК, и в Красной армии, подал жалобу в Москву. Ходу ей не дали, поскольку партийным аппаратом руководил Сталин, покровительствовавший Орджоникидзе. Начальник сталинской канцелярии Амаяк Назаретян написал другу Серго, что Матвей Федорович Шкирятов, председатель Центральной комиссии по проверке и чистке рядов партии, «хохотал и говорил: жаль, мало попало, только один раз ударил!»
Но тут Берия узнал, что Ленин заинтересовался этой историей. И Владимир Ильич остался крайне недоволен! Ленин назначил Дзержинского председателем комиссии, которой поручил разобраться с жалобами грузинских коммунистов. Дзержинский встал на сторону Орджоникидзе, потому что в принципе был против всего, что можно толковать как национализм и сепаратизм.
М.Ф. Шкирятов. [РГАСПИ. Ф. 421. Оп.1.Д. 871]
Председатель Центральной комиссии по проверке и чистке рядов партии Матвей Шкирятов многие годы играл роль главного инквизитора
Прочитав доклад его комиссии и встретившись с самим Феликсом Эдмундовичем, Ленин зло обвинил Дзержинского — вместе со Сталиным и Орджоникидзе — в великорусском шовинизме, добавив обидное: «Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения».
Владимир Ильич распорядился перепроверить все материалы комиссии Дзержинского «на предмет исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются». И приписал: «Политически ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского». Звучало грозно.
В.И. Ленин и И.В. Сталин в Горках. [РГАСПИ. Ф. 393. Оп.1. Д. 325]
Когда Ленин и Сталин разошлись в оценках грузинских дел, Берия и другие тифлисские чиновники замерли, не понимая, чью сторону занимать
Владимир Ильич велел своим секретарям «дать понять» обиженным членам грузинского ЦК, что «он на их стороне»:
«Три момента.
1. Нельзя драться. 2. Нужны уступки. 3. Нельзя сравнивать большое государство с маленьким».
По Тифлису пошли разговоры, что Ленин против Орджоникидзе! Лаврентий Берия и другие местные чиновники замерли, не понимая, чью сторону занимать. Но Ленин тяжело болел, чувствовал себя крайне плохо, присутствовать на заседании политбюро не мог. Обратился к Троцкому с просьбой выступить с защитой его позиции.
Лев Давидович предложил не доводить дело до скандала, все уладить в рамках политбюро.
Ленин не согласился:
«Ни в коем случае. Каменев расскажет все Сталину, а Сталин пойдет на гнилой компромисс и обманет».
5 марта Ленин продиктовал письмо Льву Давидовичу: «Уважаемый товарищ Троцкий.
Я просил бы вас очень взять на себя защиту грузинского дела на Ц.К. партии. Дело это находится под “преследованием” Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным…»
Болезненное состояние Ленина свело эту историю на нет. Серго Орджоникидзе остался хозяином Закавказья. Акакия Кабахидзе, которого отправили в Красноярск руководить железной дорогой, расстреляли в 1937 году.
Видимо, Берия поначалу чувствовал себя в Тифлисе не слишком уютно и обратился с просьбой к начальству:
«За время своей партийной и советской работы, особенно в органах ЧК, я сильно отстал как в смысле общего развития, так равно не закончив свое специальное образование. Имея к этой отрасли знаний призвание, потратив много времени и сил, просил бы ЦК предоставить мне возможность продолжения этого образования для быстрейшего его завершения. Законченное специальное образование даст мне возможность отдать свой опыт и знания в этой области советскому строительству, а партии — использовать меня так, как она найдёт нужным».
Его просьба не встретила понимания. По сравнению с другими ответственными работниками он считался вполне образованным. А ведомственные курсы переподготовки оперативного состава и руководящих кадров в системе госбезопасности еще не создали.
Высокое начальство именно Берии поручало деликатные миссии.
Когда умер Ленин, член политбюро, председатель Реввоенсовета СССР, нарком по военным и морским делам Лев Давидович Троцкий отдыхал в Сухуми. По просьбе Москвы к Льву Давидовичу отправили Берию.
23 января 1924 года Лаврентий Павлович доложил по телеграфу в Москву:
«Для срочной передачи тов. Сталину или Орджоникидзе
22 января посетили тов. Троцкого и сообщили ему наше мнение о том, что ему в какой бы то ни было форме необходимо высказаться в связи со смертью Ильича. Болезнь не дала возможность ему выступить на открытом собрании. Написал статью, которую мы передали по радио.
В беседе с нами т. Троцкий, между прочим, сказал следующее: он не верит в возможность какого бы ни было раскола в нашей партии. Политический уровень нашей партии даже молодой ее части высок. Во всяком случае, если что-либо и было возможно, это не будет
