Пепел

Сглотнув, двинулся навстречу Марго, убеждая себя, что сейчас все станет ясно, она расскажет, какого черта позволила Раевскому себя поцеловать, пусть и в щеку, и об этих проклятых фотках, да обо всем! А потом я всем им надеру задницы, заставлю на коленях просить прощения у Риты. Никому не позволю обижать ее, подставлять под удар, насмехаться над нашими чувствами.

Однако когда Романова остановился напротив, все слова растерялись, оставляя пустоту. Ну что я должен спросить? Что она должна ответить? Как нам, в конце концов, заговорить? А главное, Рита не выглядела жертвой, которую насильно куда-то утащили. Она абсолютно спокойно смотрела на меня, и взгляд у нее был не затравленным, никаких опухших от слез глаз.

За спиной послышались голоса ребят, что явно заметили нас, заметили Марго:

– Капец! Ну и дрянь!

– Бедный Витя.

– Вот же

– Бессовестная!

– Да чтоб ей пусто было!

Мне хотелось, чтобы все вокруг замолчали, но их фразы подобно плетям проходились по телу, задевая нервные окончания. Я напрягся, стиснув челюсть, не сводя глаз с Риты. Я ждал, искренне ждал, она сейчас улыбнется и скажет, что произошло недоразумение, кинется ко мне, пожалуется. Но Рита не кинулась, не улыбнулась, лишь единожды облизнула пересохшие губы.

– Тебя… – начал первым я, потому что стоять в звуках улюлюканья было уже невмоготу. Внутри тикал отсчет до взрыва, то остановки сердца. – Тебя обидели?

В ответ она качнула головой, оглянулась, явно зацепившись взглядом за Раевского.

– Ты… в порядке? – я не узнавал собственный голос, он казался мне незнакомым, чужим, надломленным.

– Да, – ответила Романова, спустя еще один вздох. Она скрепила перед собой руки в замок, словно пыталась отвлечься на что-то, на какие-то действия, только бы не концентрироваться на мне. Может, и надо было счесть это странным, зацепиться, но меня разрывало изнутри, я не мог трезво мыслить.

– Скажи мне, что это неправда? – прошептал невыносимо жалостливым тоном. Мне было так тошно, хоть волком вой. Я подался к Рите, схватил ее за плечи и крепко сжал их. Глаза не верили, пальцы тряслись. Я вглядывался в родное, любимое лицо, я искал там правду, искал любой ответ, который бы оправдал непонятный поступок.

Марго отвела взгляд буквально на долю секунды, несколько раз моргнув. Затем поджала губы и вновь посмотрела прямо в упор, будто мы не клялись друг другу в любви, не планировали через месяц жить вместе, не строили планы на совместное будущее. Я все понял, без слов понял. И лучше бы мне стать незрячим, чем прочитать на ее лице правду, что сработала лучше любой бомбы. Такая правда вырывает крылья с мясом, оставляя на их месте огромные дыры, из которых будет бесконечно сочиться кровь. Я не хотел этой правды, я хотел закрыть глаза, повернуть время вспять.

– Это правда, – сказала Марго, подливая кислоты в мои и без того горящие легкие. – Было скучно… Я пошла с ребятами, – прошептала она.

– Врешь, – крепче сжал ее плечи и встряхнул, словно тряпичную куклу. – Врешь!

– Нет. Мы бы…

– Замолчи! – крикнул я, покосившись за спину Риты. Парни стояли, облокотившись о гелик, переговариваясь о чем-то, и только Кир смотрел на меня с неподдельным сочувствием, словно ему было искренне жаль. И я не выдержал, оттолкнул Марго в сторону, срываясь с места и сжимая кулаки.

Все произошло молниеносно, послышались крики, капля крови сорвалась с губы Иванова. Чьи-то голоса рядом, чьи-то руки пытались оттащить меня, но я ничего не видел, кроме проклятых фоток, что мелькали яркой вспышкой. Она была моей заветной мечтой, она стала моим патроном, убившим с одного выстрела.

– Твари! Да как вы могли! – сорвался в ругательствах.

– Шест, она тебя предала, не мы, очнись! – ерзал Иванов, уворачиваясь от моих кулаков.

– Вот же гадина!

– Парни из-за нее рассорились! Команда развалилась! – разнеслось эхом позади. В тот момент, когда меня оттащили от Кирилла, который вытирал тыльной стороной ладони кровь, я случайно оглянулся и заметил, как Рите на голову вылили то ли воду, то ли минералку. Кто-то из девчонок схватил ее за волосы, выкрикивая ругательства, а потом я увидел дядю Пашу в толпе. Его оцепеневшее лицо.

Именно он увел дочку из творящегося хаоса, усадил в такси, мать ее где-то рядом лепетала, то и дело оглядываясь. На них показывали пальцем, окидывали презрительными взглядами. Даже в такси, на котором уехали Романовы, какая-то девчонка умудрилась кинуть туфлю, но та, к счастью, не долетела.

Этой ночью домой я так и не вернулся. Бродил по улицам ни живой, ни мертвый. Набирал номер Риты, писал ей бесконечные сообщения, ждал чего-то, как последний дурак. А она… она читала и молчала. Пока через три часа наконец не прислала ответ:

Р.: Хватит мне писать. Я хочу спать, я устала. Все, что ты видел – правда. Мы уезжали, гуляли, отдыхали.

У меня из рук выпал телефон, он полетел камнем, упав прямо на угол бордюра. Послышался треск: то ли сердце мое дало сбой, то ли мир под ногами разошелся на две части.

***

Следующие пару дней прошли как в тумане, помню только зал, грушу и бесконечные подтягивания. Почему-то думалось, если выжать из себя все физические силы, то и душевная боль отступит. Однако надежда на лучшее никуда не делась, более того, после той совместной фотосессии, которую нам зачем-то придумали родители на школьном дворе, она лишь усилилась.