Будешь моей, детка (СИ) - Градцева Анастасия

Анастасия Градцева

Будешь моей, детка

Глава 1. Я тебя найду

— Смотри, какая девчуля у окна сидит!

— Ага, губы ништяк, рабочие. Как думаешь, сосет?

— Ну рот есть, значит, сосет. Я так считаю.

И громкий гогот. Опять Соболевский со своими друзьями развлекается за счет окружающих. И ведь никто не вступится за эту девушку, которую они так грубо сейчас обсмеивают. Более того — наши девочки и сами поддерживают такие шутки, готовые на все, чтобы привлечь внимание этих мажоров.

Мне этого, наверное, не понять никогда. Как можно настолько себя не уважать?

Я аккуратно промокаю губы салфеткой и закрываю коробочку с обедом, взятую из дома. В нашей столовой я покупаю только чай, потому что все остальное тут по ценам дорогого ресторана. Впрочем, какой вуз — такие и цены. Частный англо-американский университет. Обучение на английском, бюджетных мест нет по определению, и максимум, на что можно рассчитывать — стипендиальный фонд для наиболее перспективных студентов. Но и он покрывает не больше половины стоимости обучения.

— Я бы ей точно вдул, а ты, Влад?

— Не в моем вкусе, хотя рот ниче такой, согласен.

— Парни, нихера не понял. Про кого вы?

— В шары долбишься? Вон туда смотри — третий столик.

Я морщусь от всей этой грубости и пошлости, но ровно до тех пор, пока не понимаю, что, собственно, третий столик и есть мой. И никого, кроме меня, за ним нет.

То есть… вот это про губы и про… другое. Это они мне?

Меня обжигает острой смесью стыда и злости, я краснею так, что аж жарко становится. Вскакиваю, чтобы уйти, и тут же понимаю: не успела.

К моему столику уже идёт Тимур Соболевский, а за ним следом Влад Багров и Никита Яворский. Золотое трио. Один наследник бизнес-империи «ТехноКрат», другой тоже сын какого-то олигарха, третий вообще звезда молодёжной хоккейной сборной. Высокие, плечистые, богатые, наглые и красивые. Вот только красота отвратительна, если за внешним фасадом ничего нет, кроме неё. А это именно их случай.

Прошла только первая неделя учебы, а меня уже тошнит от их компашки. От их грубых шуток, от наглого бесцеремонного поведения. Как будто они тут короли. Хозяева университета — не меньше.

А ведь в прошлом году так не было. Это все Соболевский. Приехал к нам откуда-то из-за границы (папочка его на третий курс сразу определил) и взбаламутил всех в универе. Багров и Яворский в первый же день притянулись к нему словно магнитом  — и началось.

— Детка, ты откуда такая сладкая взялась, а? — Соболевский нагло щурит темные, почти черные глаза и ведет по мне взглядом. Таким неприличным, как будто раздевает меня и раскладывает прямо тут — на столе. При всех.

А я даже слова не могу выговорить. Смотрю на него и пробирает ознобом. Соболевский безумно хорош собой, но мне почему-то жутко от одного только взгляда на него. Он похож на зверя и вся красота его дикая, звериная: иссиня-черные волосы, по-модному взлохмаченные так, будто он только что встал с постели, жесткое породистое лицо с яркими порочными губами и темные страшные глаза, в которых невозможно ничего прочесть.

— Детка! — снова зовет меня Соколовский. — Ау? Ты разговаривать-то вообще умеешь?

— Это она от счастья обалдела, — ржут за соседним столиком мои одногруппницы. — Эй, Васильева! Прием!

Конечно, им смешно. Ведь ясно, что звезда универа мог подойти ко мне только с одной целью —  посмеяться и развлечь свою компашку.

И да, я, наверное, отличная мишень для его шуток. Я слишком выделяюсь среди всех остальных студентов: у меня нет машины, нет айфона последней модели, да и одета я, как говорится, бедно, но чистенько. Без всяких брендов. Моя сумка куплена на рынке, а на стареньких, еще школьных туфлях царапины подкрашены краской, чтобы не так в глаза бросались.

Я сорняк среди всех этих орхидееечек, политых родительскими деньгами и связями. Но сорняк гордый и не собирающийся ни под кого прогибаться.

— Пропусти, пожалуйста, — твердо говорю я. — Я тороплюсь.

— Детка, расслабься, ты уже везде успела, — ухмыляется Соболевский и вдруг хватает меня за плечи и притягивает к себе, впечатывая в твердую широкую грудь. Он высокий, и я носом утыкаюсь прямо в ворот его футболки, непроизвольно вдыхая пряный, подчеркнуто мужской запах. Кожа, одеколон и сигареты. Должно быть мерзко, но мне отчего-то нравится, как он пахнет. И даже самой стыдно в этом признаться.

А Соболевский по-хозяйски лапает меня, сминая ладонью ягодицы под узкой юбкой, и горячо шепчет мне на ухо:

— Ты мне понравилась, детка. Такая свежая, невинная, хорошенькая. А рот твой — просто чума. Поехали со мной. Покатаемся. Захочешь — трахну, не захочешь — просто отсосешь мне.

Я так резко отталкиваю его, что от неожиданности он поддается. Щеки горят от унижения, от того, что он со мной сейчас разговаривал как… как с проституткой! Только что денег не предложил!

— Никуда я с тобой не поеду! — мой голос дрожит от подступающих слез.

— Эй, детка, ну чего ты! Я ж не обижу, — ухмыляется он. — Куплю тебе потом что-нибудь. Или могу просто бабла дать. Наличкой или на карту, пофиг. Я не жадный, ты скажи, сколько надо.

А вот и деньги предложил. Как шлюхе. Прямо в столовой. На глазах у всего университета.

Интересно, а минет мне ему тоже надо будет делать перед всеми? Это входит в стоимость?

От эмоций все тело потряхивает. Господи, как же мерзко! Меня в жизни так не унижали.

Я хватаю со столика стакан со своим недопитым холодным чаем и выплескиваю прямо на Соболевского. На его ухмыляющееся лицо, на его брендовую белую футболку, по которой теперь расплывается мерзкое темное пятно.

По столовой прокатывается приглушенное «ах», и все замирают в предвкушении расправы. Развлечение продолжается.

— Сучка! — восхищенно цокает языком за спиной Соболевского Влад Багров, хоккеист. — А так и не скажешь. Со стороны — моль бледная.

— Что, Соболь, не справляешься? — ржет Никита Яворский, а тот ожидаемо свирепеет.

— Рот закрыли оба, — рявкает он, обернувшись к своим приятелям. А потом поворачивается ко мне, и в его лице уже нет ни намека на ту дурашливость, с которой он говорил до этого.

Я судорожно сглатываю и делаю шаг назад, больно врезаясь бедром в край стола.

— Детка решила кусаться? — мягко спрашивает Соболевский, наступая на меня. Вот только эта мягкость — подушечки лап тигра, скрывающие смертоносные когти. От него веет первобытной угрозой, и у меня внутри все скручивается от страха. — Детка хочет отработать бесплатно, в счет испорченного имущества, да?

— Не подходи! Отойди от меня! Пожалуйста! — я уже не требую. Прошу.

Хотя сама понимаю, что просьбы бесполезны. Я с тем же успехом могла бы умолять бетонную стену.

Но когда его руки больно сжимают мои запястья, вдруг приходит неожиданное спасение.

— Васильева здесь? — кричит секретарша Лилия Матвеевна, заглядывая в приоткрытую дверь столовой. — К декану.

Господи, какое счастье.

— Я здесь! — кричу я так громко, что Соболевский морщится, но меня не отпускает.

— Она занята, — шипит он и гневно смотрит в сторону Лилии Матвеевны, но та абсолютно непрошибаема и только иронично ведет бровью.

— Вот еще вашего мнения, Соболевский, я не спросила. Потом свою занятость продолжите. Сначала дело, потом развлечение.

Обычно меня очень раздражает Лилия Матвеевна своим вредным и неуступчивым характером, но сейчас я просто расцеловать ее готова.

Я выдираюсь из рук Соболевского, хватаю сумку и бегу к выходу, а в спину мне несется хриплый злой шепот.

— Мы еще не закончили с тобой, детка. Жди. Я тебя найду. ***

Я иду за Лидией Матвеевной в сторону деканата и с горечью думаю о том, что ни один из тех, кто был сейчас в столовой, не вмешался и не спас меня от этого ненормального. Даже пальцем никто не пошевелил. Кажется, им наоборот доставило удовольствие, что меня у них на глазах оскорбили и унизили. Может, это месть за все те случаи, когда преподаватели ставили меня им в пример и говорили, что мозги не купишь?