Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин
«31 мая сего года на Ладожском озере убита ворона, на которой обнаружено кольцо за № Д-72291 с надписью “Германия”. Одновременно вблизи деревни Русыня Батецкого района Ленинградской области коршуном сбита ворона, на которой имелось кольцо за № Д-70398 также с надписью “Германия”.
3-й отдел главного управления госбезопасности НКВД полагает, что немцы при помощи ворон исследуют направление ветра с целью использования их в чисто диверсионных и бактериологических целях (поджог населенных пунктов и скирд хлеба)».
Таков был уровень чекистов, которые считали, что информируют главу государства о диверсионной деятельности нацистской Германии. Но самое поразительное состоит в том, что Сталин внимательно прочитал сообщение и не возмутился тому, что ему шлют с Лубянки какую-то чушь. Неужели воспринял сообщение о воронах, окольцованных орнитологами, всерьез?
20 декабря 1937 года по случаю 20-летия ВЧК – ОГПУ – НКВД в Большом театре состоялось собрание актива партийных, советских и общественных организаций Москвы, которое превратилось в чествование Ежова. В президиуме собралось все политбюро. От имени чекистов выступал первый заместитель наркома Фриновский.
А меньше чем через год, в сентябре 1938 года, когда началась очередная чистка Лубянки, Фриновского неожиданно назначили наркомом военно-морского флота. Ему присвоили высокое звание командарма 1-го ранга.
Но во флотских делах Фриновский ничего не понимал. Поэтому когда на совещаниях давал указания, то всякий раз переспрашивал у подчиненных:
– Правильно я говорю?
Они, разумеется, дисциплинированно подтверждали правоту наркома. Но однажды Фриновский обратился за поддержкой к будущему адмиралу Ивану Ивановичу Грену, знающему и смелому моряку:
– Правильно я говорю?
Грен встал, вытянулся и честно ответил:
– Нет, товарищ нарком. В этом вопросе вы не разбираетесь и говорите неправильно.
А бывшие подчиненные Фриновского, оставшиеся на Лубянке, уже собирали на него показания. Протокол с рассказом о преступных связях Фриновского с Ягодой подписал на допросе 26 января 1939 года бывший начальник внешней разведки Меир Трилиссер:
– Уточните, к какому периоду относится организационное оформление группы правых в ОГПУ?
– К концу 1928 или к началу 1929 года. Помню, что в этот период на квартирах у Ягоды и Погребинского – ближайшего друга Ягоды и Фриновского – устраивались конспиративные сборища правых. Сборища устраивались под различными предлогами, вплоть до «блинов», празднования дня рождения кого-либо из руководящих работников, но в действительности они носили глубоко антипартийный характер.
– Из ваших слов следует, что Фриновский в 1928–1929 годах примыкал к правым. Верно ли это?
– Да, это так. Мне известно, что Фриновский был связан с группой правых и участвовал в конспиративных сборищах. Фриновский явно противодействовал попыткам разоблачить Ягоду, как правого, и однажды сорвал собрание своей парторганизации, специально созванное для обсуждения вопроса о правых ОГПУ. Расстановка ягодинских кадров преследовала своей целью захватить все руководящие посты в ОГПУ для борьбы против ЦК ВКП(б). К 1929 году в руках правых ягодинцев с молчаливого согласия Менжинского оказались все командные позиции в ОГПУ: оперативные отделы и вооруженные силы. Менжинский и Ягода боялись прихода к руководству свежего человека не из чекистской семейки. Ягода высказывал особые опасения по поводу слухов о возможном назначении Микояна председателем ОГПУ. Этим был озабочен и Менжинский.
На Фриновского дал показания и бывший начальник 3-го (транспортного) отдела НКВД старший майор госбезопасности Александр Павлович Радзивиловский. 13 февраля 1939 года на допросе он подписал показания и на Ягоду, и на Фриновского:
– Летом или же осенью 1935 года я был приглашен на вечеринку. Застал там Фриновского. В конце вечеринки, когда все встали из-за стола и разошлись по комнатам, случилось так, что я с Фриновским остались наедине. Он к этому времени уже подвыпил, но нельзя сказать, чтобы был пьян. После нескольких общих фраз Фриновский неожиданно заговорил о своем отношении к Ягоде: «Вы меня мало знаете, а я ведь не такой, как все начальники отделов центра. Я человек прямой и принципиальный. Я люблю Ягоду, и он это знает, но это не мешает мне прямо ему в глаза говорить о том, что с теми или иными указаниями его я не согласен и всегда настою на проведении своей точки зрения. Именно за мою прямоту Ягода меня ценит, доверяет мне и знает, что я его не подведу. Я же его так люблю, что если потребуется, готов отдать за него свою душу. Все это я вам говорю для того, чтобы вы знали, какой у меня характер».
Когда Ягода был арестован, то следствием по его делу лично не только руководил, но и вплотную занимался Фриновский. Уже одно это обстоятельство вызвало во мне убеждение, что для чекистов, знавших близость Фриновского к Ягоде, его столь же близкое и активное участие в допросах Ягоды носит довольно прозрачный характер. Участие Фриновского иначе нельзя было расценивать как желание показать или дать понять Ягоде, что близкие ему люди его не покидают, и взяли следствие в свои руки…
Руководители Лубянки начинали испытывать страх от созданной ими машины уничтожения, когда сами становились ее жертвами. После ареста Фриновского взяли и его жену. На допросе она рассказала:
– Муж возвращался с работы очень поздно. Говорил, что тяжелое дело. Ночью не мог спать, выходил в сад и всю ночь гулял. Говорил: меня ждет та же участь.
И не ошибся. В феврале 1940 года бывшего первого заместителя наркома внутренних дел расстреляли.
Глава двадцать восьмая
«Забойщики» и «писари»
Уголовное дело Генриха Григорьевича Ягоды сооружалось крайне поспешно. Его недавние подчиненные в наркомате внутренних дел, те, кого он учил и продвигал, теперь торопились утопить бывшего начальника и доложить вождю об исполнении данного им поручения.
Занялись предреволюционной деятельностью недавнего главного чекиста страны. Надо было показать, что он всегда был врагом, но искусно таился. Начали с того, что он, возможно, до революции был секретным сотрудником царской охранки и, следовательно, предавал товарищей по подполью…
10 августа 1937 года начальник управления НКВД по Горьковской области майор госбезопасности Иван Яковлевич Лаврушин (его арестуют годом позже и тоже расстреляют) отправил начальнику секретариата союзного наркомата комиссару госбезопасности 3-го ранга Якову Абрамовичу Дейчу (его вскоре арестуют, он умрет в камере, видимо, от пыток) протокол допроса заведующего Горьковским областным секретным архивом Александра Александровича Евстифеева:
– Следствию известно, что в Горьковском секретном архиве имеются материалы бывшего охранного отделения, по которым проходил бывший анархист Ягода. Вам известно содержание этих документов?
– По разрабатываемым архивным материалам бывшего охранного отделения Нижегородского жандармского управления мне известно, что Ягода проходил как анархист под кличкой «Сыч».
– А еще что известно
