Ирина Шевченко - Сказки врут!
— Молодая, красивая девушка, — продолжал он между тем. — Слабенькая, мягко говоря, ведьмочка. Нет, я понимаю, конечно, какие-то романтические чувства, какая-то надуманная ответственность за судьбы ближних… Но все эти игры, погони, стычки с зомби и попытки похищения и подчинения — неужели оно того стоило?
Оно того стоило. Но… Зомби?!
— Вы и сами, должно быть, не понимаете, — сам с собой увлеченно беседовал старик. — Но в конце концов что-то же вас остановило. Кстати, ваше возвращение: вы сами приняли это решение или вас… попросили уйти? Мне просто любопытно.
— Любопытство не порок, — согласилась я. — А можно и мне полюбопытствовать? Вас прислал мсье Ле Бон или это очередное задание от Алекса Акопяна?
Ой, дура! Зачем же вслух?!
Я метнулась к двери, но светлый с неожиданной для его преклонных лет проворностью вскочил и преградил мне путь. Кинулась к окну: успею позвать Влада…
Висевшая над плитой разделочная доска вдруг сорвалась с крючка и, пролетев по воздуху, плашмя стукнула меня по лбу. Удар вышел неслабый: в глазах потемнело, пол под ногами пошатнулся… Вот, значит, какие у него способности. Кажется, это называется телекинезом…
— Влад! — выкрикнула я, падая.
«Бамс» — отозвалась доска-предательница.
Мечты сбываются: похоже, меня снова нужно спасать, Андрюша…
ГЛАВА 20
Очнулась я на кровати в своей комнате. Господи, когда же это закончится? Бьют, усыпляют, роняют. В этот раз еще и связали. И рот заткнули. Какой предусмотрительный старичок!
Рядом на подушке пучил глаза Жорик: мол, всякое видел, хозяйка, но такого у нас еще не было! А по подоконнику расхаживала большая пепельно-серая белка, нервно обмахиваясь пушистым хвостом… Хорошо меня, видать, приложило!
Проморгалась, зажмурилась, снова открыла глаза: белка никуда не девалась.
— Ым-м-м? — спросила я у странной зверюги.
— Аюшки? — уточнила она знакомым голоском. Обернулась комком дымчатой шерсти и мячиком спрыгнула на пол.
На постель Петрович взобрался уже ленивым откормленным котом. Согнал лапой Жорика и уселся на место жаба. Вздохнул.
— Вона оно как, Настюшка. Вишь, чем дело кончилось?
— Ымы-ы!
— Ох, и не проси, девонька. Не могу я тебе помочь. Вот кабы воры были, убивцы, маниаки какие — тады да. А в чародейские свары домовым влезать не след.
— Ы-мы-мы! — Да развяжи ж хотя бы!
Котяра скорбно вздохнул и свернулся клубком почти у моего лица.
Ну погоди, пушистик! Дождешься ты у меня еще сметаны!
— Да помню я, помню! — послышалось из коридора. — Но она меня раскусила, сам не знаю как!
Как? Не нужно было про зомби вспоминать. О встрече на кукурузном поле мы с Андреем даже своим не рассказывали, а светлой братии и подавно знать об этом не полагалось.
— …Пришлось вырубить.
По телефону говорит. С Акопяном? Вполне возможно. И не похоже, что старик находится в чьем-то управлении — действует вполне осознанно. Сокол рассказывал, будто Ван Дейк подчиняет людей и заставляет помогать против воли, потому и «разбирались» с вместилищами обычно без труда. А тут прямо вселенский заговор, и от добровольцев отбоя нет!
— Саша, мне проблемы не нужны…
Саша, он же Алекс, он же Шурик. Значит, угадала. Хотя имя не редкое, конечно.
— …кончать ее, и все дела!
— Ым-м? — Глаза у меня стали, наверное, как у Жорика. В каком смысле, кончать? Петрович, будь чел… нормальной нечистью, развяжи!
— Ох, Настюшка… — Домовой принял привычное моему взору обличье миниатюрного всклокоченного старичка и завертелся на кровати. — Быть беде, верно говорю. Быть беде…
Естественно, быть, если не развяжешь!
— Как же так, а? Где ж этот твой ошивается-то? Как девок тискать да воду переводить — так тут как тут, а как супостата воевать — так в кусты?
Чего?! Извернувшись, я пнула брюзгу коленом. Тот ойкнул и умолк, дав мне возможность дослушать разговор светлого с невидимым собеседником.
— …Ладно, понял. Поторопись. У подъезда подозрительный молодняк ошивается, да и бельгиец вот-вот кого-то пришлет.
Так-с, кончать меня, кажется, передумали. Но, судя по лицу вошедшего в комнату человека, альтернатива быстрой смерти меня тоже не порадует.
— Очухалась? — спросил он. Петровича, ясное дело, уже и след простыл. — Крепкий у тебя череп, кость толстая. Для мозга, жаль, места не осталось.
Я оскорбленно замычала.
— Были бы у тебя мозги, Настя, держалась бы от всего этого подальше. Но ничего, будет и от тебя польза. Я бы на батарейки пустил, а потом — в расход. Только Саша иначе думает. Наивный он. Считает, Сокол за тебя ему вместилище отдаст… — Светлый больно ткнул меня в бок. — Отдаст, что скажешь? С Ле Боном он за твое возвращение щедро рассчитался. Я бы и гроша ломаного не дал, не то что чашки Гэ Хуна… Не знала? — догадался он по моему непонимающему взгляду. — А хоть кто такой Гэ Хун, знаешь? Да откуда тебе! Сидишь в своем занюханном городишке… Гэ Хун — один из величайших целителей Древнего Китая. Все вещи, что от него остались, приравнены к артефактам, занесены в реестры и стоят бешеных денег… Среди тех, кто в этом смыслит, конечно. У Сокола были чашки, которые многократно усиливают свойства заваренных в них трав. Даже простой чай… Чай у тебя, кстати, дрянь редкостная. Хотя какая ведьма… А чашки теперь у Ле Бона: Сокол в тот же день поверенному позвонил, расписку оформил, как положено. А толстяку они зачем? Просто собирает старье: черепки, монетки… Про чашки сразу же раззвонил, чуть ли не подпрыгивал от радости…
Что-то дедулю заносит. Зачем он мне все это рассказывает? Нервишки сдают в ожидании непонятно чего? Пытается себя убедить, что Саша на мой счет не ошибся? Мол, ведьма, конечно, дрянь, как и чай ее, так за нее ж древние чашки дадены — авось Соколу станет жаль столь ценных вложений?
— Ну, чего молчишь? — снова толкнул он меня.
Может, потому, что у меня рот завязан? Маразматик! И у кого тут череп толстый?
Старик спохватился, вытащил кляп, уселся на кровати рядом и уставился на меня, словно буржуин на Мальчиша-Кибальчиша: выбирай, мол, бочку варенья тебе или «Летят самолеты» и привет.
Нужно было что-то сказать.
— А… кхе-кхе… как вашу собачку зовут? Миленькая такая…
Вот было бы здорово, если бы дедка от удивления удар хватил. Но нет, крепкий старикан: только челюсть отвисла и веко дернулось.
— А у меня белочка, — просветила его я. — Ходит где-то тут… зар-раза! Как сметану жрать, так бегом, а как помочь…
— Издеваешься?! — Старик за волосы приподнял меня над подушкой.
— Ага, — призналась я, морщась от боли. — Время тяну. Сейчас Сокол придет, размажет вас по стеночке. По вон той — все равно я ее перекрашивать собиралась.
Знал бы, пришел бы уже. И размазал бы. Только откуда ему знать?
Я трусливо шмыгнула носом, но слезы сдержала. Петрович, миленький, только на тебя вся надежда! Сделай же что-нибудь. Хоть Владу знак подай…
Оборотень тоже хорош! Охранничек, блин! Меня под замком держит, а то, что в подъезд непонятно кто шастает, его и не колышет. Или ему задание дали только за мной присматривать, лишь бы не ходила никуда, а убьют, так убьют?
— Сучка! — Это было самое приличное слово, из тех, которыми назвал меня разозлившийся светлый. А с виду такой интеллигентный человек. В шляпе. — Но ничего, сейчас ты не так заговоришь. Не верю я, что Сокол меняться захочет, но мы его по-другому достанем. Есть у нас методы, Настенька. На изнанку тебя вывернем, и все, что нужно, вытащим.
— Донорскими органами на черном рынке приторговываете, что ли? Ничего другого вы из моей изнанки не…
Я вдруг икнула. Вот черт! Вытащат же! Вспомнилась связка ключей с адресами: Олимпийская, Металлургов, Лунина. Если у Андрея нет еще парочки запасных квартир, они сейчас на одной из этих, и в процессе «выворачивания» я назову все три. Назову ведь. Я боли боюсь. Зомби боюсь. Деда этого боюсь. Акопяна и телепата в инвалидной коляске…
— Хотите угадаю, чем Шурик вас подкупил? — спросила я, взяв себя в руки. — Небось обещал, что как только Ван Дейк вернется, так сразу и поделится секретом переселения? Новое тело хотите взамен этой рухляди? Волосенки-то повылазили, сердечко барахлит, зубы друзья заклятые выбили, печень еще на студенческих попойках посадили… И изо рта воняет.
Старик непроизвольно отстранился.
— Не верьте. Не станет голландец каждому о таком рассказывать. А от помощников, вроде вас с Акопяном, в первую очередь избавится.
В когда-то карих, а сейчас выцветших почти до желтого цвета глазах промелькнуло сомнение. Но это был лишь миг. Светлый брезгливо скривился, глядя на меня, как на вылезшую из помойки крысу, и погрозил кулаком:
