Алистер (СИ) - "Гори Вива"

А затем резко поднял левую и с силой вытянул в том же направлении, попадая прямо по цели — горлу фальшивого Проводника.

Кадык хрустнул, пульс бился смертельно медленно. Ной — или кто он там — сполз вниз под передние сидения. Я затолкал его туда, незаметно и изящно пихая ногой, чтобы вошёл весь спиной ко мне, и прокашлялся, отчего все только старательнее заёрзали, лишь бы отворотиться от меня. Какой народ, довольно занятный.

Есть шанс, что меня кто-то заметил, но даже если это правда, по окончании суток Рю этот кто-то сотрёт воспоминания обо мне так же быстро, как хрустнула косточка в чужом теле, валяющемся «без сознания» под пассажирскими креслами.

Чёрт. Он был человеком. Его сердце билось. Та-ак, это немного меняет ситуацию.

Всё по порядку. Раз он человек, — имя я отказываюсь произносить, — то что станется конкретно с ним?

Я об одном умолчал, потому что думал, что не придётся прибегать к подобным методам, однако вижу, что стоит ещё чуток приоткрыть завесу мира Проводников. Самая главная проблема заключается в том, что при случае, когда это крайне необходимо и Проводник вынужден применять физическую силу, тогда на ком-либо то ни было остаётся Напоминание — след от удара, синяк, порез. По ним невозможно разобраться в причине его появления, но это как-никак выдаёт непрофессионализм Проводника.

И всё же, как он определил, кем мне является Рю?

Что случится при нахождении полуживого тела?

Сможет ли он вспомнить меня?

И да, я уверен, что он жив, удар у меня точный, как-то само всегда получается. А «всегда» — слово довольно-таки растяжимое, и я не буду брать на себя ответственность за то, что мне приписывают после этакого признания с неоднозначным словом «всегда», как и поступают порой мои душевнобольные клиенты.

Двери открываются, заканчивается копошение, и я непринуждённо встаю, закрывая собой подобие Ноя, благо высокий рост позволяет; поправляю пальто, смахивая с него невидимые пылинки, и подмечаю, что всем наплевать на того, кто сейчас «не в лучшей форме». А что до меня, то я представлялся простым туристом.

Когда же люди вышли из автобуса, я поспешил за ними, то есть за Рю, который воспользовался шансом побыть наедине, да и только. Умный мальчик, но самонадеянный больно. Надо бы добавить в его жизнь капельку реальности.

Я не смею отодвигать свои новоиспечённые проблемы и думы о том, что же случится с бедным свидетелем, обнародовав нечто интересное, но мне стоит задуматься о судьбе Куросавы, его участи, и, следовательно, моей помощи. Мимо нас и без того прошла значительная часть дня в целом, а я уже успел нарушить моральное правило и, заметьте, грамотно воспользоваться полномочиями, что ни в коем разе не оправдывает меня ни как Проводника, ни как предположительный предмет, выдающий себя за человека.

На самом деле я не умею переживать о том, что связано с моим пребыванием в мире сущем, но ежели что-то касается работы, то не сносить головы тому, кто подшутил надо мной.

Подумать только, повёлся на неправдоподобную игру актёра, не различил фальшивку от оригинала. Следовало бы забыть о выдуманных особенностях моих коллег и быть подальше от эпицентра неясности.

Фальшивка. Подделка.

За двести с лишним лет меня подставляли не раз, но я выходил из боя победителем, истинным выигравшим без бахвальства да без усилий. Меня обманула какая-то конфетная обёртка?

Ха, вы просто не знаете, насколько безразличными бывают индивиды, шагающие по земле, пропитанной и объятой единым грехом. Быть невозмутимым, бесстрастным, хладнокровным тот редкий случай, когда я выполняю этот завет за грешниками. Это не прописано в своде правил для особо одарённых, с которыми обычно обращаются со словами «Тебе особое приглашение нужно?» Надо всего-навсего знать, что тебе разрешено делать, а что нет. Прав у Проводников почти нет, потому как незачем придумывать совершенно неподходящие для «неживых» способы защититься.

Таким образом, два века я как-то совершал ошибки и выходил из потока людских слёз серой глиной, залатывающей ложный выбор в прошлом, отразившийся в частности в плохом виде, что в итоге я наношу им визит и предупреждаю о пренеприятнейшем известии.

Я не оглядываюсь на пассажирские кресла и с каменным ликом широким шагом догоняю Рю, который уже ловко залез в салон легковой машины. И, естественно, за ним поплёлся я, собственной персоной.

— Ещё раз здравствуйте, — не глядя на меня, Рю махнул рукой водителю, чтобы тот ехал.

— Приятно, Куросава, — я так же уставился вперёд на подголовник и весь путь только боковым зрением следил за дорогой и всматривался в зелёные поля.

Водитель, который забрал Рю, был простым рабочим, и, казалось, он слишком хорошо знает Рю, чтобы не возмущаться насчёт его неуважительного обращения со старшим, то есть тоном.

Не волнуйся, у меня такие же проблемы. Я могу тебе посочувствовать.

Рю схватил чехол для ноутбука таким образом, словно и я, и водитель можем забрать его у него. А чего мелочиться-то? Не только мы. Будто страж закона остановит машину и начнёт обыск. На этот раз переборщил, простите.

Он наматывал на предплечье лямку сумки и разматывал обратно, повторяя этакий ритуал по несколько подходов. А рюкзак, в отличие от чехла, он не охранял как зеницу ока. Мне начинает казаться, что если я нечаянно возьму его ноутбук, он мне всадит по печень, несмотря на его тонкие кости, что уж напоминать о кожном покрове.

На какое-то время мне показалось, что молчание слишком затянулось, даже для меня, водителя и Рю. Весёлая компания, как мне кажется, но неразговорчивая. И, полагаясь на третий пункт из списка правил: «Не вмешиваться в отношения клиента с его окружением», — лучше спрошу Куросаву, можно ли мне развеять угнетающую обстановку в невообразимо значимый день. К тому же, погода прекрасная, но этот парень в целом не видит в ней ничего особенного. Мне, которому два века, и то интересней в окно глядится, чем этому подростку.

Третье правило относится непосредственно к близким людям Рю, к которым я отнесу пока что мужчину за рулём и бабушку. Видно, что мальчишка не сирота, но по нему ты потихоньку догадываешься, что жил он продолжительный срок один или до сих пор живёт в одиночестве. Кстати, в другой комнате на полке скопилась пыль. Это подсказывает мне, что я не так далёк от истины.

Так как из-за внезапного касания Рю может выронить своё сокровище, я говорю тихо:

— Куросава, — он косо взглянул на меня. Я лишь повертел головой в адрес мужчины, как он хмыкнул.

— Валяй.

А за хмыком пряталась насмешка.

Я отдал ему, моему любимому клиенту Куросаве Рю, своё почтение и обратился к мужчине:

— Здравствуйте, милейший человек, — тот почему-то перестал моргать. — Как хорошо вы знакомы с Куросавой, можно ли спросить?

Вопрос был бы неуместен в случае, что они вообще друг другу никем не являются, но я пока попридержу в себе это предположение. Меня заставили преодолевать такое расстояние не затем, чтобы бросить меня ни с чем. Верно, Куросава?

— Я его хороший знакомый, мне просто интересно, — пожал плечами а-ля глаголю очевиднейшие вещи. — Он о себе ничего не рассказывает.

— Это да, — протянул он. — Что есть, то есть.

Не знал, что первое впечатление о мальчишке развяжет язык незнакомому приближённому Рю. Что ж, продолжаем в том же духе. Нет, не подумайте, я не вмешиваюсь в жизнь Рю, мне можно перекидываться парочкой словечек с родными. А вот если я начну копаться в характере парня тайком с его роднёй, то нет во мне уважения и воспитания. И устранят меня, как говорят живые, по первой же статье.

— Можешь называть меня Ямамото, мы здесь люди простые. А как твоё имя?

Было бы невежливо отмалчиваться, и это вовсе не тайна мира. Я всегда хочу приврать в этом, но так же не утаиваю. Всё совершенно просто.

— Алистер.

— Вы из какой страны? Японский язык у вас хорош.

— Я жил в Канаде. Мои дальние родственники были репетиторами по японскому. Потом переехал сюда на учёбу. Я художник.