Эльфийский бык (СИ) - Демина Карина
Нынешний государь задумчиво жевал кусок хлеба.
— Ваш батюшка отправил разбираться доверенное лицо… своего приятеля. А тот после доложился, что девица эта Кудьяшева приворожить пыталась. И вовсе вела себя непотребно, желая склонить к женитьбе. А раз так, то Кудьяшевы не виноваты.
— А они?
— А доверенное это лицо через пару месяцев женилось на младшей дочери Кудьяшева, получив за ней немалое приданое… что до Вельяминовых, то они вынуждены были оплатить издержки и штраф в казну. Когда о том ваш дед узнал, то ругался непотребными словами. Но вмешаться напрямую означало подорвать доверие к вашему батюшке, да и вовсе к императорскому суду и слову. Времена же… смуту пресекли, но уж больно много было тех, кто… говорил, что надобно власть менять, или не говорил, но думал и оказией бы воспользовался, случись таковая. И ваш дед, полагаю, весьма опасался, что хватит и малости, чтобы все началось снова… Вот и не стал оспаривать приговор. Вместо этого за личные средства выкупил некоторые земли и организовал с Вельяминовыми совместное хозяйство. Это позволило им удержаться…
— И продержаться, как понимаю, некоторое время, — Император догрыз горбушку.
— Именно. Вельяминовы славились стадами. Коров разводили особой породы. Сыроделы славные… таких, почитай, и нет больше. Ну а сам понимаешь, род слабый, бизнес доходный, вот и много желающих было ситуацией воспользоваться.
— Но имя деда отпугнуло.
— Верно.
— Отец же…
— Боюсь, это дело его нисколько не интересовало.
— И получилось, что… совсем обнаглели, — сказал Император решительно. — На месте и разберусь!
— Может… представителя все же?
Хмурый взгляд был ответом.
— Пожалуй… отправь и представителя. Жалоба ж имеется? Вот… кто там у нас свободен? Чтоб из нормальных?
— Князь Чесменов, — обдумав ситуацию, Поржавский пришел к выводу, что лучшей кандидатуры не сыскать. — Ему бы как раз уехать… после той истории с заводами. Оболенские весьма злы.
— Так они ж закон-то нарушили? — удивился император. — Чего злиться-то?
— Нарушить-то нарушили, но… князь от взятки отказался. Еще и оскорбился, что предложили… до глубины души…
И потому отыскал на несчастных заводах куда больше, чем собирался. Еще и высказался резко. А высказывание его взяли да записали, пустивши роликом по сети. И от этого репутация Оболенских пострадала куда сильнее, чем от обвинений в нарушении трудового законодательства.
В общем, Подкозельск, если так-то, место хорошее… и князь успокоится, и Оболенские, чай, в разум вернутся. Еще бы Его императорское Величество не совался, но…
— Вас же искать станут, — Поржавский прибег к последнему средству. — И министры, и матушка ваша… и что людям-то сказать?
— Скажи, — император широко оскалился. — Что я решил провести инспекционную поездку… инкогнито. Проверить, так сказать, как на местах дела обстоят.
Князь не нашелся с ответом.
Экое… однако, коварство. И тем удивительно оно, что прежде Александр отличался редкостной мягкостью нрава, да и прямотой, порой излишней.
— А… — только и сумел выдавить князь.
— Составь там список особо проблемных регионов. Тайный, само собой… и если кто особо будет интересоваться, куда ж я направился, то матушке про него упомяни, как бы невзначай…
— Думаю, про поездку объявлять не стоит, — протянул князь презадумчиво. — Слух пустим… так оно вернее будет. Объявлению не поверят, а вот слух… слухи — дело другое. Надежное.
Император слизал хлебную крошку, прилипшую к пальцу.
А князю подумалось, что подопечный его все-таки вырос. Хорошо это аль нет — время покажет. А слух он сегодня же пустит. И озаботится, чтобы нужных ушей достиг. Там, денек-другой, засуетятся, грехи собственные и родственные вспоминая.
К матушке-императрице бросятся.
А она, даром, что вдовствующая, но молода и деятельна. Вот пусть и деятельничает, главное, чтоб державе не в ущерб.
И со списком покумекать можно… Поржавский давно подозревал, что кто-то из личных слуг императора имеет нехорошую привычку делиться информацией. Вот заодно и случай выпадет понять, кто ж столь… неосторожен.
— Пойду я, — сказал Император, поднимаясь. И удочку подобрал. — Собираться…
И ушел, насвистывая веселую песенку.
Князь вздохнул.
И вытащив телефон, набрал номер.
— Леший? Дело имеется… секретное, само собой. Как иначе-то… в общем, собирай своих… в командировку отправитесь. Куда? В Подкозельск… где это? А вот карту возьми и найдешь, где это… а то совсем, я смотрю, страх потеряли…
[1] Подобный казус имел место быть при правлении Александра III.
Глава 11
Повествующая о проблемах личной жизни и нелюбви женщин к неопределенности
Глава 11 Повествующая о проблемах личной жизни и нелюбви женщин к неопределенности
Если яд невкусный,
Холодно топиться…
Можно спрыгнуть с крыши,
На крайняк — жениться [1].
Крик души очень творческой личности.
За несколько минут до звонка
Маг первого ранга Алексей Дмитриевич Лешановский, прозванный Лешим по совокупности признаков, успел присесть и увернуться. Фарфоровая ваза, просвистев над ухом, врезалась в стену. Столкновения, само собой, ваза не пережила и брызнула осколками во все стороны.
— Сволочь! — крикнула пока все еще подруга Алексея Дмитриевича и следом за вазой отправила блюдо. Фрукты предварительно стряхнула, и оранжевые мячики мандаринов весело покатились во все стороны.
Ангелина же, взвесив блюдо на руке, крутанула его, запустив в Лешего. Леший, запоздало вспомнив, что все-таки является магом и не из простых, выставил щит.
— Какая же ты сволочь!
— Почему⁈ — возопил он, поскольку классическая логика, зачет по которой Алексей Дмитриевич сдал, пусть и не с первого раза, но все-таки, подсказывала, что в нынешней ситуации сволочь — совсем не он.
— Это ты виноват! — Ангелина Анатольевна огляделась и рука её потянулась к бутылке шампанского.
Открытой.
Начатой.
И неплохого же шампанского. Именно поэтому использовать бутылку не по прямому назначению было жаль. Что-то подсказывало, что пригодится оно.
Да и щит опять же.
Щиты у Лешего получались отменные.
— В чем⁈ — Леший разогнулся и тоже покосился на бутылку, раздумывая, успеет он добраться первым или нет.
И вовсе…
Дурацкая же ситуация.
Со службы сорвался, вспомнил, что годовщина. Вроде как. С датами у него сложно было, но тут вдруг явственно пришло понимание — она самая. Леший и подменился, благо, во дворце все было тихо. За цветами заехал и тортом. Торт теперь обнюхивала Мимоза, Ангелинина собаченция, существо мелкое и пакостливое, и отчего-то люто невзлюбившее Лешего.
Взаимно.
Цветы…
Цветы улетели за придурком, которого Леший обнаружил в гостиной, на своем диване сидящим и в виде, пусть не вовсе голом, но не оставляющим пространства для альтернативной интерпретации происходящего. Теперь-то Леший даже слегка занервничал: оно-то всего второй этаж, но мало ли… не приведи Боже, шею свернет или чего другого сломает, и потом выставят, будто это он, Леший, членовредительствовал.
— Ты… ты… — Ангелина, раскрасневшаяся, была хороша. Как и в тот день, когда Леший впервые её увидал.
Светлые волосы.
Синие очи.
Ресницы трепещут. Румянец горит.
Она вытянула руку и пальцем указала на дверь.
— Убирайся!
— Вообще-то, — ярость отступала, обида оставалась, а с нею детское почти непонимание. За что она так-то? Ладно, любви у нее никогда-то особой не было, это Леший чуял. У него, если так-то, то тоже. Ну какая любовь в его возрасте?
Просто…
Встретились.
Пришлись по сердцу. Начали наведываться друг к другу в гости. А потом как-то и закрутилось. Затянулось.
Съехались. Жили.
