Эльфийский бык (СИ) - Демина Карина
Ничего так идея.
Работала.
— Что? Матушка лютует? — спросил Император, не отрывая взгляд от поплавка. Пруд был невелик, но рыба в нем водилась, пусть и не золотые карпы, обретавшие в запрудах и озерцах основной части парка. Впрочем, тех не половишь.
Неприлично.
И жестоко.
— Изволит переживать, — князь Поржавский выразился дипломатично. — У нее приступ мигрени…
— И сердце болит, а еще в боку колет, — проворчал Император. — Кто на этот раз к ней приходил?
— Графиня Залесская… и не одна, как мнится.
— А…
— Сына её направили к берегам Баренцева моря. Рыбной ловлей заниматься. То есть, оказывать всяческую помощь местной рыболовной артели… там воду чистить надо, да и так проблем хватает. Добыча снижается вследствие загрязнения воды нефтью. Помните, докладывал?
— Помню, — бодро соврал Император. — И что графиня?
— Требует заменить Баренцево море Средиземным. Впрочем, на Черное тоже согласна, но без рыбной ловли…
Император вздохнул.
— Вот же… и что мне делать?
Ходоки к матушке потянулись сразу после того совета, вынудив признаться самому себе, что этого-то, женского, фактору Император не учел. Матушка его имела множество подруг, а те — иных подруг, и пусть светский этикет не одобрял подобных просьб, но в особых случаях…
Неоправданной жестокости.
Опалы даже…
Князь огляделся.
— Палатку поставить? — предложил он.
— Найдут, — Император положил удочку на землю.
— Может, уехать куда… скажем, на юга…
— И все они отправятся следом, — Император присел на камень. — Ты же понимаешь…
Князь понимал.
Матушку свою Император любил и старался не расстраивать, а она, чувствуя этакую власть над сыном, пользовалась ею не часто, но все же пользовалась.
И ныне не устоит.
— Уеду! — решил Император. — Тайно…
— Куда?
— В Подкозельск!
— Куда⁈ — переспросил Поржавский, признаться, несколько удивленный. Ладно бы к морю или там в горы. Натура его подопечного требовала движения, то ли дар сказывался, то ли кровь, где уж тут разберешь. Главное, что горы Император любил.
И море тоже.
Но Подкозельск… это вообще где?
— Я бумаги глянул… кто и куда направляется… интересно стало, — Император принялся сматывать леску. — Тогда и подумал, что стоило бы своими глазами… ты ж сам рассказывал, что прапрадед мой любил переодеваться в обычное платье и гулять по городу.
— Петербургу. По набережной. По согласованному маршруту при тайном сопровождении двух дюжин охранников.
— На набережной Петербурга меня и в личине узнают, — отмахнулся Император и во взгляде его появилось то, характерно упрямое выражение, которое летописцы скромно именовали великим наследием воли, а Поржавский втайне полагал явным проявлением дури, не раз и не два ставившим династию на край гибели. Главное, что выражение это, появляясь, свидетельствовало о решении принятом, от которого Его императорское Величество теперь не отступится. — Нет… я много думал…
Минуты две.
Или три даже.
— Колыма — далековато. Да и вообще Севера не люблю вот. Холодно там. Печально. На восточной границе я в прошлом году бывал. На югах сезон открывается, да и заявок там почти нет. Сами все решают… ну а Подкозельск — он рядышком. За день доберусь.
— На чем, простите?
— На мотоцикле, — Император аккуратно сложил удочку. — С утреца завтра выеду, и через сутки буду на месте.
Князь выдохнул.
Будут сутки, чтобы подготовиться…
Император, кажется, тоже это понял и руку на плечо возложил, и произнес так, ласково.
— Ты только попробуй мне все испортить!
— Как?
— Ты позвонишь туда… предупредишь… а потом особый режим… полиция на ногах, пожарные на ногах… все на ногах… балы, суаре, просители… и матушка скоренько прознает.
Поржавский подавил вздох, признавая, что, скорее всего, так оно и будет.
— Я тихо поеду. Своим ходом… наймусь на работу. Посмотрю, чем люди живут…
Князь прикрыл глаза.
— Ты ж сам говорил, что мне это понимать нужно… чаяния простого народа. А как их понять, если я этот простой народ издалека только и видел? — Император руку убрал. — Данные соцопросов… аналитика… хрень эта ваша аналитика!
— Почему это? — князь раздумывал, сколь велик будет гнев, если он нечаянно проговорится… скажем, в присутствии императрицы. Та точно не позволит Александру отбыть в неизведанные дали Подкозельска.
Император разгневается.
Обидится.
— Да потому! Ты помнишь, я просил подобрать девицу в любовницы?
— И? — Поржавский заинтересовался, поскольку задание он передал лучшим аналитикам.
— Они рекомендации выдали! Мол, надо найти такую, которая соответствует чаяниям больших групп населения. Вот скажи, кому любовницу ищут? Мне или этим… социальным группам?
— Ваша любовница — дело государственной важности, — осторожно заметил Поржавский.
— Ага, а потому надо, чтоб она была родовита, но не слишком, красива естественной красотой, но соответствующей современным о ней представлениям. Открыта для общения, но…
— Понял, понял…
Вот… бестолочи.
— И списочек приложили. С фотками.
— Ни одна не понравилась?
— Да как сказать… в общем, они все одинаковые!
— Кто?
— Девицы эти… и фотки их! Вот, честное слово, на одно лицо! Губки во, — Император выпятил губы. — Бровки — во! Скулы…
Растянул кожу у глаз.
— Глазищи… ощущение, что их на одном заводе выпустили!
В этом, как подозревал Поржавский, была доля истины.
— Так ведь… мода ныне, — попробовал заступиться за девиц князь, ибо очень некоторые родственники просили составить протекцию. — На брови. Крыло ласточки именуется. И скулы тоже… сообразно протоколу. Да и вовсе, какая вам разница?
— В том и дело, что никакой! Что одна, что другая… а если потом опознаюсь ненароком? И вообще… как-то я понял, что не готов пока к отношениям. Что мне надо отдохнуть.
— В Подкозельске?
Князь бы еще понял, возжелай Его императорское Величество в Сочи отправиться или на воды дружественного Баден-Бадена. Лазурный берег тоже подошел бы на худой конец, пусть бы и доставил немало забот, что службе безопасности, что дипломатам.
Хотя нет…
Снова писать начнут, что в государстве все-то прогнило, ежели государь иноземные курорты предпочитает. Но… таки ведь Сочи есть.
Крым.
Байкал с Алтаем. А он… в Подкозельск.
— А чем тебе не нравится? — удивился государь. — Послушай, как звучит… Подкозельск! Песня! Между прочим, там совместные владения.
Вспомнилось вдруг, что со слухом у Александра было туговато. И музыкальный вкус его отличался некоторою своеобразностью.
— Чьи?
— Мои. И Вельяминовых… да сядь ты уже, не маячь. И не говори, что не помнишь.
— Помню, — признался князь. — Дурное дело было… но давнее весьма. К сожалению, ваш отец всегда отличался… некоторой легкомысленностью… и этим многие пользовались, что порой приводило… к не самым… приятным последствиям.
Князь опустился на траву и с удовольствием вытянул ноги. А и вправду неплохо. От ручья тянуло прохладой. Поблескивала водная гладь, привлекая синекрылых стрекоз. Старые деревья дарили тень. Где-то там, в космах их, мелькали птичьи тени.
— Рассказывай, — повелел Император и вытащил из кармана кусок хлеба. — Будешь?
— Спасибо, воздержусь.
— Как знаешь…
— Я и сам был молод. Только-только на службу поступил. Ваш батюшка готовился принять трон… ваш дед болел. Война сказалась, Смута, которая едва-едва не разразилась… заговоры, мятежники. Страна в разрухе. Вот и получилось, что он все больше дел доверял вашему отцу. И в том числе жалобы от ближников.
Жаловались не сказать, чтобы часто. По нынешним временам и вовсе, почитай, скромно себя вели.
— Эта жалоба выглядела вовсе пустою. Кудьяшев опозорил девицу Вельяминову и отказался жениться. Вельяминовы же — род старый, уважаемый. И с императорским случалось родниться не раз, еще тогда, когда титулование иным было.
