Алистер (СИ) - "Гори Вива"

— Я могу чем-нибу…

— Никто не может. И представь почему.

Наступило полное молчание. Мне жалко, Куросава, что задел твои чувства, что напомнил.

Я бы сказал вслух, но эта пауза больше всех запала в мою душу в этот день. День за днём отличающиеся друг от друга чувства, среда, атмосфера — всё это накаливается до нужной кондиции, и тогда уже можно творить чудеса. Я знаю, что сейчас тоже что-то начинает вершиться, но это для нас всех всего лишь подготовка.

В тишине рождается истина, и я становлюсь в этих словах всё увереннее, когда смотрю на Рю. Он какой есть, такой и настоящий. Ему, кажется, и незачем притворяться. Что-что? Для меня? Иногда даже я думаю, что, появись у порога квартиры кто-нибудь ещё, он бы не вёл себя по-иному. Поскольку драться он не умеет (обратное Рю мне не докажет), не предпринял бы ничего вразумительнее, кроме хука шваброй.

Во всём его теле читалось то, что, наверное, было давно закрыто. Или он самостоятельно закрыл ход ко всему, причиняющему ему боль. Аи важна ему… и поэтому он не пожелал говорить о ней боле.

Блики не трогали его оболочку глаз под длинной чёрной чёлкой. Рю был настигнут врасплох моими словами. Он не разобрался окончательно, зол ли или его зацепили. Нужно ли было говорить то, что я сказал; нужно ли было делать грустное лицо?

Определённо нужно.

Может, моё алиби всё-таки сработает в нашем времени. «Раз Куросава-кун вам помог, то он точно от вас не отцепится». Поможет ли он мне — неизвестно, но то, что я ему помогу, я докажу. В этом заключается моя работа. Зацепился ли за меня Рю, осталось только проверить, а для этого мне нужно уединение. Господи, это была просто шутка! Кто знал, что она перерастёт во что-то весомое. Одиночество — незаменимая вещь. И что бы там ни глаголили известные во всём мире люди, я не верю, что одиночество создано во зло. Может быть, на зло, дабы доказать обратное человеку, которого раньше любил.

Итак, Куросава, мне любить некого, так что ты у меня в приоритете.

Порой случаются моменты, когда дня совершенно не хватает для выполнения всех моих обязанностей, таких как: сближение, получение информации о прошлом клиента, переработка, развязка. И так по порядку. Без этого «вправо», «влево». Откиньте куда подальше левые и правые мысли, поскольку человек само по себе существо неопределившееся. Оно есть стабильное, идёт ровнёхонько, прямо между двумя этими понятиями, на обрыве, но таким образом, что земля под ногами обрывается в исключительном случае — смерти.

Пока они балансируют над пропастью, идут вкривь и вкось, перепрыгивают, редко — карабкаются. Спросите «какой смысл?», и я вам отвечу, что в безопасности жить просто-напросто нельзя. Всякому на ум приходили думы, относящиеся к убийству, самоубийству либо представлениям, как тебя крадут, пытают или отводят в сторонку со словами «дай прикурить». Ни капли хорошего даже в последнем не отыщешь. Итак, хотим ли мы в жизнь безопасную, светлую?

«Нет!» — кричат мне вдалеке.

А Рю, по всей видимости, и не приходится перепрыгивать, лавировать, он не смотрит вниз, зная, что земля под его ногами твёрдая, промёрзшая. Он стоит передо мной и устремляет свой непроницаемый взор на меня, не разбираясь, что под маской. Или мне так только кажется?

В эту самую паузу решается, можно ли мне быть рядом с ним, дальше иметь с Рю дело. И я рву то безмолвие, благосклонно принятое парнишкой:

— Ты меня волнуешь. Куросава, тебе неспокойно, я чувствую.

Я мимолётно дотронулся до часов через ткань пальто — механизм задвигался.

— Отойди, — обрывает он меня.

— Не следует…

— О, правда?

Над непроницаемостью повисло нетерпение. Рю похлопал меня по груди, собираясь уходить, отчего-то утешая. Но внезапно вывернулся и взял за шкирку своего брата, проталкивая в комнату под моим чётким наблюдением.

Тут не то чтобы молчание, воздух стал гуще. У меня плохое предчувствие.

— Зачем ты подслушиваешь?

Ох как Рю не любит начинать волнительные беседы с риторических вопросов, как будто нет никаких «Что ты тут делаешь?» и «Почему ты здесь?».

— Сколько я раз предупреждал, а?

О, тот самый вопросик, молодец, Куросава, делаешь успехи.

Тем временем Рю отпустил младшего, но хода не давал именно я, не физически, на минуточку. Акира редко поглядывал на меня из-под опущенных глаз. Я думаю, что если бы не я, то он бы позволил себе сбежать. Шмыгнув, он не поднимал головы, выглядя при этом до такой степени виновато, что, будь моя воля, я бы отпустил или хотя бы выгнал в наказание Акиру. Но нет, правило номер три нашёптывается в подкорке рабочего сознания, именно поэтому я в данной ситуации мелкий зритель.

Иногда я чрезвычайно рад, что на мне надета маска. Я на неё какой уже год полагаюсь.

— Я по-человечески просил не следить за мной. Что тебе в моей просьбе не понятно? Хватит, заканчивай с этим. Это стрёмно, — лик моего клиента выдал секундное отвращение.

— Нет, — выдавил Акира, вскидывая голову вверх. Кулачки были зажаты у него за спиной, рыжие волосы «подпрыгнули» на макушке.

Рю даже не дёрнулся от дерзости брата, непослушного брата, перед которым стоит взрослый. Похоже, Акира против поставленной иерархии. А что ты скажешь, прекрасный Рю?

— Хм, ладно.

Рю улыбнулся еле-еле, он как всегда невозмутим. Огляделся в комнате, демонстративно, но естественно двигаясь телом. Он показывал всем своим видом, что его комната — его территория, как бы это ни звучало на самом деле. Рю как стервятник над живой закуской. И уверен, что он не старается, не в полную силу играет. В конце концов, Рю возвращался к младшему брату и завязал руки на груди в позе «и что мне с тобой делать?»

— Ладно? — по-моему, Акира опешил.

— А что мне ещё говорить прикажешь? Ты не отстанешь, так что не порть мне выходной. Я уже в бабушкином доме, не знаю, что может быть хуже.

Меня обдало холодком.

Только Акира хотел сказать, как Рю поднял указательный палец:

— Хотя нет, знаю. Встреча с роднёй — вот что вызывает тошноту.

Лицо снова изменилось. Презрение, злоба таились в нём. Секундная стрелка моих часов прошла круг. И замерла. М-да, Куросава, ты и впрямь не в духе. Я коснулся его — часы в последний раз напомнили о себе.

Обстановка накалилась донельзя. Даже дышать считается чем-то непозволительным. Рю хоть и сначала не сводил взгляда с брата, однако ныне подобный поступок является наказанием для ребёнка, причём незаслуженным. Родным всегда достаётся друг от друга больше всех, без исключения, и между Рю и Акирой в прошлом выстроилась явная цепочка всяких действия, толкающих их на ссоры. Братская любовь — самая сильная, потому что братья проходят через все испытания вместе, знают абсолютно всё друг о друге и готовы убить ради ближнего.

Ещё чуть-чуть — и Рю сотворит то, о чём будет в дальнейшем жалеть, то есть после смерти. Не раньше: по глазам его понятно — он не волнуется о младшем в данный момент. Ни чуточки.

Передо мной всплывает безмятежная, сравнительно с этой счастливая картина братских отношений, когда Акира-чан бросился к Рю-сану и обнял со всей силы. Он бы ни за что не отпустил Куросаву, если бы не появившиеся обстоятельства в моём лице. Рю улыбался, и хоть его улыбка была еле заметна, что-то проскользнуло в нём. Движения, некая свобода, воздух настиг их тёплый, отдавая им тот миг, который они заслуживали. После долгой разлуки вновь увидеть родного человека — истинное счастье. И раз у них не будет времени, чтобы объясниться, Рю, прошу, не стоит настолько глубоко копаться в прошлом.

Я коснулся Рю, дабы он среагировал как можно скорей.

— Ты не можешь отдалиться от нас… — Акира упал духом. Все его смелые поступки сошли на нет одной резкой речью старшего брата. Моя вишенка опустилась на колени.

— Уже, — лезвием по ушам. — Имей самоуважение. Встань. Перед тобой не только я. Каково нашему гостю выслушивать всё это? — он обернулся ко мне. — Ты позоришься.

— Куросава…

— Алистер, — Рю чисто произнёс моё имя, как вода из родника. У этого парнишки удалось украсть моё внимание на какое-то малое мгновение.