Льюис Кэрролл - Ранние стихи

Лэ, исполненные тайны, фантазии и юмора

№ 1. Дворец лжецов Я грезил в мраморных палатах,Мокрицы ползали на лапах,Качаясь, а вокруг был запах

Почившего недавно сыра,Озябший ветер дунул сыро,И чхал я долго и настырно.

Здесь были странные шпалеры,На них лишь ужасов примерыДа лжи из социальной сферы.

Один предстал здесь знатоком,Кричит хвастливо о пустом,Ему ж кивают париком.

А вот еще мрачней одни:Не знали игр в былые дни,В трудах не видя западни.

Ведь в их груди лишь глыбы льдаА жертвы их сидят всегдаВсе, сбившись в стайку и рыдая.

Другой цветет, как брег реки,А травы буйны, высоки,Но зелень эта — сорняки.

О зле вещает птичий свист,Он в кислом воздухе повис,И в западню всех манит бриз.

Не слышат звери трели эти,И вы их дивной лжи не верьте:Здесь красота — приманка смерти.

Дух на глазах распался, в то жеМгновенье уловил я все жеВиденье призрачного ложа.

На нем калеки спят вдвоем,Что рождены твоим пером,Юрист, но спят уж вечным сном.

Слугу раз принял Ричард Ро,А тот бессвязно плачет: «О!Как ей служить при Джоне До!»

«Я возбуждал угасший разум,Запутавшийся в длинных фразахОб иске и защите разом».

Она в слезах — со смехом, без:«Суд безрассуден, а процессПошел душе наперерез».

За чучело встав как-то днем,Кричала скорбно — в горле ж ком, —Что беззаконен наш закон!

Мир погрузился в темноту,Знакомый голос в пустотуКричал: «Преследуйте! Ату!»

Ночь отцвела, и цвет рассветаВдруг пробудил порывы ветра,Прогнавшие виденье это.

Ушла кровать из сна на ножкахИ виселица с петлей — тоже,А Ро и До на смертном ложе.

И нервы иногда дрожат:Ведь в недрах сердца где-то спятВиденья мраморных палат.

На вересковой пустоши

[Всегда бывает интересно узнать, откуда наши великие поэты заимствовали ту или иную идею, — именно этот довод и придал нам решимости опубликовать нижеследующее, хотя вполне возможно, что его появление в свет причинит боль почитателям Вордсворта и его поэмы «Решимость и Независимость».]

На пустоши, где вереск сам    Заполонил дольмен,Я старца встретил — он был хам,    А я был джентльмен.Его остановил вопросом:    «Где ты живешь и кто?»Ответа ж не упомню просто,    Мой ум, как решето.

Старик: «Ищу я пузырьки,    Они на мыло дуются,Пеку из них я пирожки    И продаю на улице.Их покупают моряки,    Что в буре среди вод, —Так мне на хлеб добыть с руки,    Что ж, угощайтесь — вот!»

А я усердно размышлял:    На десять — как умножить?Но на вопрос мой отвечал    И он вопросом тоже.А я не слышал его слов,    Но лишь слегка лягнул.Скажи мне: «Кто ты и каков?» —    И тут же ущипнул.И он поведал мне с акцентом:    «В горах ищу ручей,Чтоб вставить дивным самоцветом    Его в огонь скорей.И если я тружусь без лени,    То маслице РоландаПолучится, — дают полпенни.    Но разве столько надо?»

Но план не шел из головы    Окрасить в зелень гетры,Так много краски у травы,    Что станут незаметны.А я пощечину влепил,    Вопрос задав по ходу,И седину растеребил    На старце благородном.

В ответ мне: «За глазами пикши    Средь вереска, но летом,Охочусь — сделать в ночь потише    Мне б запонки к жилету.Но разве золото получишь?    Хоть серебра б отмерить!Заплатят медную полушку —    Они же стоят девять.

На крабов выставлю силки,    Отрою масло с хлебом,Найду с цветами бугорки    На колесо для кеба.Что ж трудно жить неприхотливей,    Он подмигнул без лести, —Ну а не выпить ли нам в пиве    Здоровье вашей части?»

Но вдруг я понял, как все просто:    И стало ясно мне,Как уберечь Минайский мост,    Сварив его в вине.Я принялся благодарить    Его за слог игривый,За то, что он хотел испить    Мое здоровье в пиве.Когда засуну от тоски    В клей пальцы вместо кисти,Носок, что с правой был руки,    На туфлю с левой кисти,Когда очнусь: как это странно    Что я сказал — не верится.Мне вспоминается мой странник    На пустоши из вереска.

Песенка шутливой Черепашки

А там — век в глубине морскойОмары жирны — все насквозь,Им любо танцевать с тобой,Мой благороднейший Лосось!

Хор: Лосось! Плыви и вверх, и вниз!Лосось! Всем телом изогнись!Рыб в море много завелось,Но лучше всех — Лосось!

Мисс Джонс

[Это шаловливое стихотворение написано в жанре попурри и составлено из двадцати двух мелодий, начиная с песенки «Капитан и Его Усы», кончая «Правь, Британия…»]

Меланхоличные куплеты будут быстренько вам спеты,Они ж, очки подозревают, чувства сильно задевают,Ну а последний стон мисс Арабеллы ДжонсРастопит сердце у камней в любой мороз.Сухопар был Симон Смит, она же сохнет и глядит,Он звал ее всегда мисс Джонс — не преступив черты,Чтоб звать по имени — тем более на ты.Сказала: «Симон дорогой», — он притворился, что глухой.Затем пришла к сестре: «Сюзана! Как держится он?! —                                                        Крайне странно!»Сестра в ответ: «Ура! Ура! Так, значит, он влюблен.Советую — скажи: любим, — пусть правду знает он!Так напиши ему скорей, коль просит он об этом,Что нравится нам хладный нрав, особенно же летом.Скажи: у полицейской будки вам нужно повстречаться —Примерно в девять, чтоб бежать и тайно повенчатьсяС верной Арабеллой».Вот написала — подписала — запечатала — послала — надела                                               самый праздничный наряд:Браслеты — броши — серьги — ожерелья и часы — пенсне                                             и кольца, в коих бриллиант.Мужчина от природы слаб и думает по простоте: все дело                                                                   в красоте.Она все ходит мимо торговца у ворот и ждет — прибудет Симон,                                                         но Симон не идет.Мерзла, кашляла в саду пустом, но, усадив на стул ее,Кожевник дал пальто — и завернул ее.От холода она изнемогла,Но все же позвала, шепча: «Приди скорей, мой Симон, хоть                                                               долго я ждала.Хоть час уж минул, любимый Симон, придешь — я знаю, друг,Но нет и речи, что время встречи ты перепутал вдруг.Мой Симон! Мой Симон! О, прелестный сэр! О, прелестный сэр!Милый Симон Смит, нежный Симон Смит!Смотри идут: церковные часы, там — городские, и станционные               часы, и все часы людские и все они двенадцать бьют!Ты опоздал непоправимо, а я ждала, любимый Симон.Хоть жизнь устроена хитро, тебя дождусь я просто: пройдешь ты                                   рано утром, придешь ты рано утром.А мы по морю — и кеб ускорим — и будем вскоре мы в                                                             Гретна-Грин[19].Когда же я и Симон Смит — о, что за грубое имя! Вульгарное имя!Не буду счастлива, пока не сменит имя, когда он женится на мне,               то он полюбит так меня, что он послушает, наверно!И будет зваться Клэром —»Мечталось в новолунье, сев на валун, ей:Ждала — придет, ждала — найдет; она же станет неповторимой,        если вместо Симон… а за спиной был странный господин,Но вежливый: «Что ж, доброй ночи, мэм!Я удивлен, что вы одна — не удивляйтесь, я один!        Вы беззащитны — вам воров бояться надо.Посмотрим! Одолжите мне — ведь злато, как из клада —Колец излишки, все барахлишко. Зачем кричать так часто?Давно покинул полицейский свой участок.На кухне…» «О, вор вероломный и отъявленный злодей! —Ее крик стал сердитей и смелей. —Когда впервые Смиту руку отдала, я никогда бы не догадалась:                                                он насолит столь изрядно.Полиция ведь рядом? Симон, Симон! Как мог уязвить свою                                                                    любовь?»Сидят-галдят, галдят среди кухарок стражи, так сказать,                                                    гражданского порядка.Сыщик слышал — вопль и слезы прыщут:«Отчего же полисмена никогда, никогда не сыщут?»

Примечания