Игорь Губерман - Гарики предпоследние

лев побежит от муравья,

злословить люди перестанут,

навек табак оставлю я.

834

Пою фальшиво я, но страстно,

пою, гармонию круша,

по звукам это не прекрасно,

однако светится душа.

835

Когдатошний гуляка, шут и плут,

я заперся в уюте заточения,

брожение души и мысли блуд —

достаточные сердцу приключения.

836

Хотя судьба, забывши кнут,

исправно пряники печёт нам,

я в день по нескольку минут

страх ощущаю безотчётный.

837

Не муравьём, а стрекозой

мой век я жил и крепко грешен,

а виноградною лозой

бывал и порот и утешен.

838

В этой жизни мелькнувшей земной —

отживал я её на износ —

было столько понюхано мной,

что угрюмо понурился нос.

839

Весь век я наглое бесстыдство

являл, не зная утомления,

и утолялось любопытство,

неся печаль от утоления.

840

Моё лицо слегка порочно,

что для мужчины – не позор,

а просто в облик въелся прочно

моих наклонностей узор.

841

Из воздуха себе я создал почву,

на ней вершу посильные труды,

возделываю воздух даже ночью,

а ем – материальные плоды.

842

Лукав, охотно лгу, подолгу сплю,

и прочими грехами я типичен,

а всё же не курю я коноплю,

и всё же я к мужчинам безразличен.

843

Не трусь я в несчётной толпе

несчастных, за фартом снующих,

а еду по жизни в купе

для злостно курящих и пьющих.

844

Все вышли в евреи, и ныне

в буфетах сидят и в кино,

а я до сих пор по пустыне

плетусь, попивая вино.

845

Тих и ровен мой сумрак осенний,

дух покоя любовью надышан,

мелкий дрязг мировых потрясений

в нашем доме почти что не слышен.

846

Хотя люблю гулящих женщин,

но человек я не пропащий,

и стал я пить гораздо меньше,

поскольку пью намного чаще.

847

Я душу с разумением гублю,

надеясь до конца не погубить,

поскольку вожделею не к рублю,

а к радости его употребить.

848

Стал на диване я лежать,

уйдя на полную свободу,

и не хочу принадлежать

я ни к элите, ни к народу.

849

А лучше всё же стрекоза,

чем работящий муравей,

её бесстыжие глаза

мне и понятней и милей.

850

Всё ясней теперь и чаще я

слышу стыдное и грешное,

изнутри меня кричащее

одиночество кромешное.

851

Я пью, взахлёб гуляю и курю;

здоровью непреклонный супостат,

весь век самоубийство я творю,

и скоро уже будет результат.

852

Сейчас бы и в России не оставили

меня без воздаяния мне чести,

сейчас бы на могилу мне поставили

звезду шестиконечную из жести.

853

Сочтя свои утраты и потери,

поездивши по суше и воде,

я стал космополитом в полной мере:

мне жить уже не хочется нигде.

854

Глухая тьма простёрлась над пустыней,

спит разум, и на душу пала ночь;

с годами наша плоть заметно стынет,

а в мыслях я совсем ещё не прочь.

855

Я брожу по пространству и времени,

и забавно мне, книги листая,

что спасенье от нашего семени —

лишь мечта и надежда пустая.

856

Судьба нас дёргает, как репку,

а случай жалостлив, как Брут;

в России смерть носила кепку,

а здесь на ней чалма внакрут.

857

Тут вечности запах томительный,

и свежие фрукты дешёвые,

а климат у нас – изумительный,

и только соседи хуёвые.

858

Забавно здесь под волчьим взглядом

повсюдной жизни колыхание,

а гибель молча ходит рядом,

и слышно мне её дыхание.

859

Ход судьбы – как запись нотная,

исполнитель – весь народ;

Божья избранность – не льготная,

а совсем наоборот.

860

Сам наслаждаясь Божьим даром,

я в рифме зрителя купаю,

за что порой имею даром

билеты в зал, где выступаю.

861

Я стандартен, обычен, вульгарен,

без надломов в изгибах души,

и весьма я Творцу благодарен,

что на мне отдохнуть Он решил.

862

Укрыт обаятельной ширмой

я в самом тяжёлом подпитии,

а подлинный внутренний мир мой

не вскроется даже на вскрытии.

863

Обиды людям я себе простил,

азарта грех давно отбыл на нарах,

а всё, что в этой жизни упустил,

с избытком наверстаю в мемуарах.

864

Конечно, время сызмала влияло

на дух и содержание моё;

меня эпоха сильно поваяла —

однако ведь и я лепил её.

865

Я в гостевальные меню

бывал включён как угощение,

плёл несусветную хуйню,

чем сеял в дамах восхищение.

866

Я душевно вполне здоров,

но шалею, ловя удачу;

из наломанных мною дров

я легко бы построил дачу.

867

Один телесный орган мой

уже давно воспеть хочу —

крутой, надёжный и немой,

покуда я молчу.

868

Как ни предан зелёному змею,

а живу по душе и уму,

даже тем, чего я не имею,

я обязан себе самому.

869

Я ленью грешен, выпивкой и сексом,

люблю, однако, более всего

молчание, наполненное текстом

и ритмом, воспаляющим его.

870

Я не жалею о попытках

заняться прибыльной игрой,

и только память об убытках

порой горит, как геморрой.

871

Она совсем не в тягость мне,

моя высокая харизма,

и я использовал вполне

её по части похуизма.

872

Забавно это: годы заключения

истаяли во мне, как чёрный снег,

осталось только чувство приключения,

которое украсило мой век.

873

Идя то разминувшись, то навстречу,

в суждениях высок и столь же низок,

в момент, когда себе противоречу,

я к истине всего сильнее близок.

874

Многое мне в мире неизвестно,

только чтоб не школьничать натужно,

я сказал непознанному честно,

что оно и на хуй мне не нужно.

875

А был я моложе – трещал, как трещотка,

свой век болтовне посвящал я и ню,

общение с ню оборвала решётка,

и там записал я мою болтовню.

876

Меня на сочувствии тонком

не словит лукавая нелюдь,

я долго был гадким утёнком

и чуткий поэтому лебедь.

877

Когда всё валится из рук,

с утра устал или не в духе,

то злюсь на мир я, как паук,

которого заели мухи.

878

Мне вовсе не нужна медалей медь,

не надо мне призов – я не гнедой,

стакан хотел бы полным я иметь,

а славы мне достаточно худой.

879

Я лица вижу, слышу голоса —

мне просто и легко среди людей,

но в лагере я столько съел овса,

что родственно смотрю на лошадей.

880

Век мечтает о герое —

чтоб кипел и лез на стену,

буря мглою небо кроет,

я – сдуваю с пива пену.

881

Живу я – у края обочины,

противлюсь любому вторжению,

и все мои связи упрочены

готовностью к их расторжению.

882

Я знал позора гнусный вкус,

и шёл за ним вослед

соблазна гнилостный укус,

что жить уже не след.

883

Исполнена свободы жизнь моя —

как пение русалочье во мраке,

как утренняя первая струя

у вышедшей на улицу собаки.

884

Пока между землёй живу и небом,

хочу без сожаления признаться:

полезным членом общества я не был,

поскольку не хотел во всё соваться.

885

Я прожил век собой самим,

и мысли все мои нелепы,

но всё же кем-то был любим,

а остальные были слепы.

886

Тайком играя на свирели,

вольготно жил я на Руси,

все на меня тогда смотрели,

как на свободное такси.

887

Курю, покуда курится, в мечтах тая,

что Бог от увядания спасёт,

и сваренная курица, кудахтая,

яичко золотое мне снесёт.

888

Хоть жил, не мельтешась и не спеша,

хотя никак не лез из пешек в дамки,

дозволенные рамки нарушал

я всюду, где встречались эти рамки.

889

Почти что дошла до предела

моя от людей автономия,

но грустно, что мне надоела

и личная физиономия.

890

К себе присматриваясь вчуже,

я часто думаю недужно,

что я душевно много хуже,

чем я веду себя наружно.

891

Сообразно пространству акустики

я без пафоса, лести и мистики

завываю свои наизустики,

приучая людей к похуистике.

892

Живя бездумно и курчаво,

провёл я время изумительно,

а если всё начать с начала,

то жил бы лысо и мыслительно.

893

Тщеславием покой не будоража,