Золотой характер - Виктор Ефимович Ардов
— Для вас ничего не будет, — коротко отрезал синий халатик.
— Да, я понимаю, но мне…
— Возьмите вот это! — И громадный черный костюм, описав в воздухе баллистическую траекторию, упал в его объятия. — Кабина налево.
Через мгновение он вышел из кабины уже переодетый. Но вышел с трудом, ибо должен был придерживать брюки зубами, тщетно пытаясь высвободить руки из длинных, как пожарный шланг, рукавов.
— Ваш костюмчик, — вынесла приговор девушка, не отводя глаз от счетов, — как влитой.
— Да, да, конечно, спасибо, — сказал он. — Знаете, я хотел пригласить вас в театр на «Филумену Мартурано». Вот билеты… второй ряд партера…
Может быть, он говорил еще более красноречиво, может быть, глаза его сказали больше, а может, просто продавщица не привыкла, чтобы ее приглашали в театр уже после покупки костюма, — как бы там ни было, она подняла глаза на сжатые в комок билеты, и это означало «да».
— Вот и чудесно, — сказал он, — я пойду в новом костюме.
Синий халат и еще более синие глаза выразили живейшее недоумение:
— В этом?
— Конечно.
— Да вы что, смеетесь? Вам же нужен костюм минимум на шесть номеров меньше! Снимайте этот мешок, подберем подходящий.
2. Случай с диссертацией
Алла вздохнула, выпрямила уставшую спину и оглянулась. В читальном зале, где занимались филологи, царила обычная рабочая атмосфера: скрипели перья, шелестели листы бумаги…
Вдруг шальной порыв ветра распахнул неплотно прикрытое окно, закружил в воздухе белые листы диссертаций, шурша пересчитал страницы раскрытых книг, растрепал аспирантские прически и умчался в главный каталог.
Из груди диссертантов вырвался глухой стон отчаяния.
— Держите! — пронзительно взвизгнула какая-то бледнолицая девушка и бросилась на пол.
Выйдя из оцепенения, диссертанты быстро поползли по полу, ужами пробираясь между ножек столов. Алла тоже шарила по полу, подбирая рассыпанные листки. В пылу охотничьего азарта она пребольно ударилась носом о чей-то лоб и подняла голову. Перед ней на четвереньках стояла бледнолицая девушка и упрямо тянула к себе листок.
— Отдайте, — прошипела она.
— Позвольте, дорогая моя, — решительно ответила Алла, — это моя диссертация. Вот видите. — Она стала быстро читать: — «Повторение — мать учения». Видите? Это же моя работа по методике.
— Ваша? — саркастически воскликнула девушка и снова дернула листок. — Ваша? «Повторение — мать учения»?! Ведь это же основной тезис моей работы!
Алла махнула рукой и выхватила целую стопку листков из-под ног пожилой дамы в пенсне. Дама не обратила никакого внимания и лишь горестно пробормотала:
— Все прахом пошло! Ведь не пронумеровала страницы, дура, не пронумеровала!.. Как теперь восстановишь?
— А вы попробуйте по смыслу, — великодушно предложила Алла.
Но дама, раскачиваясь, как мулла во время молитвы, ответила:
— По смыслу ничего не выйдет. У меня ведь работа не по смыслу, а по методике…
— Товарищи аспиранты и диссертанты! — громко сказал юноша в очках. — Это не дело. Давайте разберемся в ситуации с научной добросовестностью. Не будем рвать друг у друга страницы. Сложим все вместе наши научные работы, а я попробую зачитать вслух. Авторов прошу поднимать руки. Начинаю: «Главная задача в обучении иностранному языку — это обучение иностранному языку». Гм, это, кажется, из моей работы.
— Вам кажется, а я знаю, что это из моей! Это моя мысль!
— Наша, наша мысль! — закричали сразу несколько филологов.
— Так, пожалуй, и впрямь ничего не выйдет, — вздохнул юноша. — У нас, видно, родственные темы. Вот что, пересчитаем все найденные листки и разделим их между собой равными частями.
Тут же прямым и открытым голосованием была избрана счетная комиссия из трех человек, которая и начала раздел.
Через полчаса Алла получила сорок две страницы, которые прекрасно подошли к ее работе как по формату, так и по шрифту пишущей машинки.
— Молодец! — похвалил ее назавтра научный руководитель, взвешивая на ладони заметно распухшую первую главу, — как это вы так быстро развили и углубили? Видно, пробрали вас мои нотации? Нелегко ведь было, признайтесь?
— Нелегко! — честно призналась Алла.
М. Эдель
ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА
Октябрь
Из окна кабинета видны березы, которыми обсажены дорожки заводского двора. Сергей Петрович с грустью наблюдает, как последние пожелтевшие листья, медленно кружась на фоне полинявшего неба, возвещают, что наступила глубокая осень.
Звонок телефона. На проводе Москва.
На одном конце провода Сергей Петрович, на другом — его товарищ по университету, руководящий работник министерства.
— Николай Терентьевич? Коля, ты? Здравствуй, дорогой!
После недолгих справок насчет здоровья, а также невеселых соображений касательно того, что «стареем, брат, стареем», Сергей Петрович приступил к делу:
— Слушай, товарищ большой начальник! Кого ты мне прислал? Я о Дружининой говорю.
— Понятно. Послал тебе толкового, знающего инженера. Притом с чудесным характером.
— Ты бы еще добавил: с русыми косами и синими глазами.
— Совершенно верно.
— Так вот, слушай, это синеглазое дитя потребовало, чтобы я его обязательно послал в цех. Именно в цех, и сменным инженером.
— Требование вполне законное.
— При чем тут закон? У меня в цехах имеются такие кадры, которые не очень подбирают выражения. Особенно, когда дело не ладится.
— Значит, прежде всего надо наладить дело.
— Вам оттуда легко советы давать.
— Между прочим, когда я был директором завода, я тоже высказывал эти же бесценные мысли.
— Коля, ты мне друг?
— В принципе — да.
— Отзови Дружинину. Русые косы и синие глаза — приятные вещи, но не для тяжелого машиностроения.
— Кого тебе прислать?
— Толкового парня, чтобы авторитет имел…
— Ничего, если направлю курящего? Впрочем, уговорил.
— Договорились? Ну, спасибо. Привет!
Январь
Сквозь заиндевевшие стекла видны ветви с ватными обшлагами. Звонок Сергея Петровича. Отвечает Москва.
— Коля, это ты? Здравствуй, дорогой! Да, да, стареем, брат… А ты в особенности.
— За две тысячи километров видишь?
— Сужу по твоей памяти. Я же тебя просил насчет Дружининой.
— Никак не найду на замену ей надлежащего парня, А что Дружинина — плохой инженер?
— Вообще-то она толковая. Но не приживается на вашем заводе.
— Неужели критикой занимается? Ай-яй-яй!.. Я же ее предупреждал.
— Николай Терентьевич! Прошу тебя серьезно. Вчера на техническом совещании она поставила главного инженера Орлова в такое положение, что ему хоть в отставку подавать. На смех его подняли.
— Что же она так? Техническую неграмотность проявила? Или просто глупость сказала?
— Наоборот, она сама уличила Орлова в незнакомстве с некоторыми вещами. Так развеселила народ, что нашему главному теперь в цех нельзя показаться. Очевидно, вообразила, что выступает на профкоме института.
— А тебя она не критиковала?
— Ну, я стреляный воробей. Привык уже. Но главный инженер — человек у нас новый, и давать
