Александр Скутин - Эрмитаж. Инфракрасный дозор
– Да нет проблем, я скажу в бухгалтерии, её снимут у вас с баланса.
Порядок – прежде всего!
1994 год, Санкт-Петербург, Эрмитаж.
Мы с начальником мастерской Игорем идём по директорскому коридору в сторону Советской лестницы (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_0_0_6.html). На себе тащим бухту кабеля и ящик с инструментами (я тащу), а также папку с чертежами и схемами (а это у Игоря, сачок он, однако).
В самом конце коридора, у Эрмитажной лестницы, пост охраны. За столом сидел какой-то мужик, которого мы с Игорем никогда раньше на посту не видели. Так-то мы всех охранников в лицо и по именам знаем, а они нас, даже пропуска не показываем. А этот видно новенький. Мужик был зрелых лет, примерно 45 ему, короткая аккуратная стрижка, подтянутый, волевое лицо, спокойный умный взгляд. Что-то толкнуло у меня в груди, я полез за пазуху, достал свой пропуск и предъявил его в раскрытом виде. Глядя на меня, то же самое сделал Игорь.
Мужик спокойно посмотрел на наши пропуска, сверил фото с нашими обличьями и с вежливым достоинством сказал:
– Пожалуйста, проходите.
А уже вечером мне рассказали про этого мужика занятную историю. Он действительно был новеньким в охране и первый раз сидел на посту. А когда мимо его поста проходил директор музея Михаил Борисович Пиотровский, мужик потребовал у него пропуск.
Директор несказанно удивился, такого в музее ещё не было.
– Я генеральный директор Эрмитажа Пиотровский!
– А у меня в инструкции не написано, что директор имеет право проходить без документов. Предъявите пропуск!
Пришлось директору вернуться в свой кабинет и достать свой пропуск из сейфа.
Охранник этот недавно демобилизовался, а был он до того гвардии майор, командир мотострелкового батальона, ветеран Афгана.
Здесь вам не тут, господин Пиотровский!
А что было потом тому охраннику, за то, что он построил самого Пиотровского? А ничего, директор Эрмитажа не может не быть благородным, порядочным человеком. Это же Эрмитаж!
Антисемиты
Август 1993 года. Санкт-Петербург. Малая Конюшенная улица.
Я иду по улице на работу в Эрмитаж с моим начальником, завмастерской электронной сигнализации Игорем.
– Бля-а! – вдруг воскликнул он, – И тут антисемиты постарались!
И показал мне пальцем на плакат, наклеенный на стену. Там было написано примерно следующее:
"Дорогие, евреи!
Поздравляем вас с наступлением поры осенних еврейских праздников: Рош-Гашана (Новый Год), Йом-Кипур (Судный день), Симхат-Тора (праздник Торы)...
Ну и так далее, дальше не помню. После чего объявлялось, что hgfplybxyst мероприятия состоятся в синагоге на Лермонтовском проспекте, контактные телефоны и так далее.
– Ну и где ты тут увидел антисемитизм? – недоуменно спросил я. – По-моему, как раз наоборот.
– А вот смотри: в заголовке написано: "Дорогие, евреи!" Через запятую, понял? То есть, получилось обращение с перечислением: сначала "Дорогие", а уж только потом, после них, в последнюю очередь...
Что позволено Юпитеру…
1837 год, Санктъ-Петербургъ.
Правда ли, нет ли, но слышал такую историю.
Утром первого апреля полицмейстера Петербурга вызвал к себе российский император Николай I. И поведал ему:
– Что же, голубчик, твои жандармы совсем за порядком не смотрят? Сегодня ночью, к примеру, с Сенатской площади украли Медного Всадника. Изволь сегодня же его разыскать, и чтоб к вечеру он стоял на месте.
Полицмейстер во главе большой конной процессии жандармов отправился на Сенатскую площадь. Прибыв на место, он первым делом установил, что Медный Всадник стоит на своём Гром-камне, как ни в чём ни бывало. Всё так же на вздыбленном коне и попирая его копытами змея поганого. И так же с венком из суповой заправки на голове и в сандалиях на босу ногу, несмотря на прохладную погоду. А что ему сделается – он же памятник.
Полицмейстер, весь в радостном возбуждении, кинулся обратно во дворец со срочным докладом к государю.
– Ваше императорское величество, – воскликнул он, когда его допустили к императору, – Медный Всадник на месте!
– Знаю, голубчик, – ласково молвил император Николай. – Пошутил я. С Первым Апреля тебя!
И все придворные дружно засмеялись. Засмеялся и полицмейстер. Хоть и чувствовал себя не совсем ловко, но из желания угодить государю.
А вечером император поехал в Мариинский театр, оперу слушать или балет посмотреть – не знаю точно. Как известно, он был большим любителем балета, и особенно – балерин. И вот, в середине действия, начальник царской охраны доложил императору, что к нему в ложу со срочным докладом просится полицмейстер.
– Проси, – велел Николай.
– Ваше императорское величество, – возбуждённо доложил полицмейстер, – Зимний дворец горит.
Царь охнул: там же его супруга, дети! И он немедленно помчался на Дворцовую площадь во дворец. Где и выяснил, что никакого пожара нет и не было.
– С Первым Апреля вас, Ваше императорское величество! Шутка это просто, – засмеялся довольный собой и своим чувством юмора полицмейстер в ответ на расспросы царя.
Николай I, скрипнув зубами, вымолвил:
– Вот что голубчик. Хочу оказать тебе свою монаршью милость и повысить тебя в должности. Завтра ты получишь мой указ о назначении тебя губернатором Тобольской губернии. И учти, что завтра будет уже второе апреля, и это будет уже не шутка, всё серьёзно.
Послесловие.
А в том же 1837 году Зимний дворец действительно сгорел. Дотла. Только это позже было, 17 декабря. Вот такие шутки.
PS: Историю слышал устно, так что ссылок дать не могу. Сюжет, естественно, не мой, меня в 1837 году ещё и проектах не было. О пожаре в Эрмитаже можно почитать здесь:
http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/05/hm5_4_2_1_2.html
Это сладкое слово – халява!
1763 год, Санктъ-Петербургъ.
И вот закончилось строительство первой очереди, как сейчас сказали бы, Зимнего Дворца на набережной Невы. Строился Зимний по проекту "великого русского архитектора Франческо Бартоломео Расстрелли". Именно так я прочитал когда-то в путеводителе по Ленинграду в 80-х годах. Ну что ж, русский, так русский. Мода такая была: Россия – родина слонов. Лично видел тогда же табличку на историческом здании в центре: "построено по проекту неизвестного русского архитектора XVIII века". Вот так вот: неизвестный, но всё равно русский.
Э-э, стоп, опять отвлёкся, не туда поехал. Рассказать-то о другом совсем хотел. Так вот, началось строительство Зимнего ещё в царствование царицы Елизаветы Петровны, в 1754 году, и только осенью 1763 года царица, уже Екатерина II (с императором Петром III, ну да тот вскоре оказался не при делах), собралась торжественно въехать в новые апартаменты. Ага, собралась. Как собралась, так и обломилась. Всё пространство вокруг Зимнего превратилось в огромную стройплощадку, заваленную всевозможным строительным мусором: брёвна, доски, опилки, камни, металлические прутья, засохшая известь, кучи грунта, камней, обломки стёкол, каменных плит, обрывки такелажа – и всё это в циклопических масштабах. И шалаши четырёх тысяч строителей, к тому ж. Не, технологические проходы для подвоза стройматериалов всё же оставались, но вот подъехать к Ушаковскому подъезду или, скажем, к Посольскому, на огромной подрессоренной царской карете, запряжённую в восьмёрку лошадей ("Езжал-то вечно цугом! (с) Грибоедов") не было решительно никакой возможности. А царице хотелось въехать в Зимний торжественно, с помпой, с пышной свитой, знаменуя этим новый этап в жизни её и всего государства Российского.
Решение созрело быстрое и вполне традиционное. Командное, как сейчас сказали бы: занарядить солдат, выделить им подводы и лошадей. Прикинули: долго слишком получится. Эти авгиевы конюшни не так просто расчистить. И генерал-полицмейстер Н.А. Корф предложил иной выход. На всех городских площадях и "першпективах" появились царские глашатаи и торжественно зачитали высочайший императорский Указ: всё строительное имущество вокруг Зимнего дворца с завтрашнего утра объявляется ничейным, и всяк, кто пожелает, может забрать его себе. А ведь в Питере не только Зимний строился. Город молодой, строительство идёт бурное. А на стройке всё пригодится. Те же опилки можно в парник засыпать. Та же каменная крошка на засыпку фундамента пойдёт. А палками можно и печку истопить. У хорошего хозяина ничего не пропадёт. И потянулись со всех окраин Питера к его центру подводы с людьми. Народец на них сидел разный, мастеровые, крестьяне, нагловатые приказчики, хозяйственные купчишки. И только у всех во взоре светился красноватый огонёк алчности: халява! Налетай, подешевело! Хватай всё, что плохо лежит. А на кой оно нам? Хватай, потом разберёмся!
Вот такая приватизация в одном отдельно взятом городе. Монбланы отходов и пирамиды мусора к полудню растаяли, словно и не бывало, а народ продолжал сосредоточенно таскать, подбирать, выскребать. К вечеру, ещё не начало смеркаться, вокруг дворца не то что собрали, а подмели всё дочиста, уже из земли выдергивали присыпанные доски и обрывки канатов, и хищно поглядывали на сам Дворец: может, и оттуда чего спереть? Но вокруг Зимнего предусмотрительно была расставлена охрана.
