Светлана Багдерина - Рыжий, хмурый и влюбленный

– Лицемер, – упрямо опустил очи долу и набычился Олаф.

– Моему брату следовало назвать тебя не Олафом, а Олухом – чтобы люди знали, с кем имеют дело, – с плохо скроенной снисходительностью произнес старший отряг и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.[22]

– Если бы отец мог слышать… – начал было говорить королевич, вспыхнувший заново как осень в осиннике. Но Хлодвиг, быстро вернувший себе потерянное было самообладание, уже старательно делал вид, что в зале кроме него и прилетевших из-за моря гостей никого нет.

– Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты, – грациозно взмахнул он украшенной перстнями худой жилистой рукой в сторону резной лестницы, ведущей на второй этаж. – Вся прислуга разбежалась… почему-то… но после того, как устрою вас, я постараюсь кого-нибудь поймать и прикажу подать вам ужин наверх. С болезнью моего брата хозяина в доме не осталось. Если я не распоряжусь – больше некому, вы же видите… Грустно… Дом без хорошего хозяина – что тело без души. Да и страна тоже… Пойдемте, пойдемте. В этом дворце имеются славные гостевые комнаты… как новые… лет сорок не использовались… Для отряга заграничный гость – как в горле… смех…

Когда немногочисленные остатки холодного ужина были убраны из комнаты Ивана и Серафимы пугливыми отчего-то слугами, из соседних апартаментов, выделенных Адалету, уже доносился даже не магический – богатырский храп.

– Ну и как, Вань? – полюбопытствовала царевна, так и эдак на разный манер взбивая тощую волглую подушку – то ли полноправный образец продукции подушечной промышленности Отрягии, то ли специально произведенное для незваных гостей страны орудие пытки.

Если бы она попыталась придать объем недопеченной лепешке, подозревала Сенька, результаты могли бы оказаться приблизительно такими же.

Если не лучше.

– Селедка? Замечательная селедка… Нигде такой не едал… Даже в Синь-городе такой… не угощали… – сонно отозвался супруг, свернувшийся очень маленьким и очень холодным калачом под толстым покрывалом из овечьей шкуры, и заразительно зевнул. – Ааах…

– Да при чем тут селедка! Хотя, конечно, тому, кто так ее солит, надо при жизни памятник ставить, тут я с тобой согласна… Но я не про это. Я спрашиваю, как ты думаешь, кто нам товарищем по оружию завтра будет? – пояснила вопрос Серафима, тоже зевнула, снова повертела в руках предмет, известный под названием «подушка» среди диких народов севера и, признав поражение, швырнула наволочку с десятком маховых перьев внутри на шкуру-простыню.

– Что ты имеешь в виду? – Иванушка перестал дрожать под покрывалом и высунул голову наружу. – Разве есть выбор? Насколько я понял, с нами… ааах… полетит Олаф.

– И расстанется со своей золотой табуреткой, на которую точит зуб лукавый служитель культа?

– Ааах… М-да… – снова зевнул и озадачился Иван. – Престолонаследие – важный… ааах… процесс… Тогда его дядя?

Сенька фыркнула:

– Верховный жрец Хлодвиг Ужасный – победитель гаурдаков!

– Н-ну… Адалет ведь сказал… ааах… что там ни с кем сражаться… ааах… не придется… – более чем разочаровано напомнил Иванушка жене. – Так что его телосложение и умение… вернее, неумение владеть мечом… ааах… влияния на нашу победу не окажет никакого.

– Думаешь, он согласится лететь? – полюбопытствовала Серафима, кряхтя стягивая правый сапог, казалось, приросший к ноге от долгой носки.

Думать, как ему предложили, царевич даже не стал.

– Не согласится… ааах… – тут же зевнул в ответ он.

– Это оставляет нам конунга. А он, во-первых, некоммуникабелен, а, во-вторых, нетранспортабелен.

– И кто… ааах… тогда?.. – сквозь подступающий с новыми силами сон пробормотал Иван.

– Не знаю, – Сенька пожала плечами, заодно выскальзывая из кафтана. – Но если разобраться, не один ли пень? Лишь бы по крови подходили. А там пусть хоть прапрадедушку с костяной ногой с печки снимают и отправляют.

– Нам, может… ааах… и никакой… – неумолимо ускользая в страну теплых грез, повернулся на другой бок Иван и снова скрылся с головой под мохнатой шкурой. – А для них… трон… ааах… преемственность… династии… ааах… отец… за дедом… то есть, дед… ааах… за бабкой… бабка… за внучкой… внучка… внучка… ааах… внучка…

– А ежели еще лучше разобраться, то нам-то какая разница, какая зараза будет совершать на наш север набеги – законный Олаф или случившийся в нужном месте в нужное время проныра Хлодвиг? – не рассчитывая больше на засыпающего мужа, сама с собой продолжила дискуссию царевна.

Но Иванушка услышал и едва разборчиво пробубнил:

– А как же… ааах… справедливость?..

– Ты про справедливость лучше у лукоморских мужиков да купцов спроси, ограбленных да пожженных твоим обиженным Олафом и его папочкой, – рассталась со вторым сапогом Серафима и потянулась к свече на прикроватном сундуке.[23] – А оптимальным вариантом было бы, если бы они все отказались, и Адалет превратил кого-нибудь из них в жабу. А лучше – всех. Да так и провозил бы всю дорогу. А потом, когда назад бы вернул, обратно превратить бы не смог. Вот это я, понимаю, справедливость. А ты – «престолонаследие… бабка за внучкой, внучка за Жучкой…»

Но на явную провокацию еле оттаявший супруг ее не ответил: он уже спал глубоким мирным сном промерзшего человека, оказавшегося в конце невыносимо долгого дня между теплых шкур.

Сеньке не спалось.

Сотрясая стены и потолок, из соседней комнаты докатывались волны Адалетова храпа. Удовлетворенно посапывал у стены Масдай, окруженный жаровнями, набитыми раскаленными углями. Тихо посвистывал носом супруг, заключив в безмятежные объятия обе подушки. Беззлобно перегавкивались на псарне конунговы волкодавы. Снизу доносились, перебивая и заглушая друг друга, голоса энергично продолжающих старую ссору[24] племянника и дяди. Видать, вопреки обещанию, до воскурения, вознесения и возложения руки и ноги верховного жреца пока не дошли.

Если вообще собирались.

Интересно, как происходит процесс узнавания божественной воли у отрягов?

Сходить, узнать, что ли?

Заодно поинтересоваться, как выглядят культовые строения народов дальнего севера и чем интересно их внутреннее убранство… Иван бы наверняка одобрил. Если представить ему это мероприятие как самообразовательную инициативу со страноведческим уклоном, а не подглядывание и подслушивание. В конце концов, любопытство не порок, а пополненье знаний.

Не убеждая себя больше в том, в чем убеждений ей вовсе не требовалось, Сенька выудила из-за пазухи кольцо-кошку, насадила на палец и, напряженно прислушиваясь к неохотно стихающим голосам внизу, принялась быстро одеваться.

Со второго этажа на первый вела единственная лестница – широкая, темная и скрипучая. Крадучись, царевна соскользнула вниз по стоптанным ступеням, прижимаясь к стене, и застыла во мраке, покрывающем плотным одеялом почти весь зал теперь, когда прислуга закончила убирать последние следы их вечернего тарарама.

Спорщики стояли лицом к лицу в круге неровного желтого света единственного оставшегося в зале факела[25] и вяло, за неимением новых аргументов, пререкались.

– …отец отказался ехать, и я тоже не поеду, и этим всё сказано!

– Если на то будет воля Рагнарока…

– В последнее время воля Рагнарока что-то слишком часто стала совпадать с твоими интересами, дядя!

– Глупый, глупый мальчик… Ну разве сложно догадаться, что это мои интересы всегда совпадают с волей Рагнарока.

– Воины поддержат меня!

– Если им придется выбирать между тобой и богом, догадайся с трех раз, кого поддержат воины, дорогой племянник.

– Ты не посмеешь!..

Жрец притворно-утомленно вздохнул, достал факел из напольной железной подставки, повернулся и сделал шаг к зияющему чернотой беззвездной ночи пустому дверному проему.

– Всё. Не знаю, как тебе, а мне надоели пустые споры, – сухо бросил он через плечо. – Иди спать, малыш. Детское время проходит. А меня ждет… мой бог.

– Я тебе не ребенок!!!

– Приятных сновидений, мальчик.

И Хлодвиг, а заодно с ним и факел, решительно направились к выходу, оставив юного королевича перед выбором: следовать за ним, или на ощупь во тьме искать самостоятельно путь наверх в свои покои.

Серафима была уверена, что Олаф не сделал бы и полшага за дядей, даже если бы земля за его спиной проваливалась в Хел. И потому успела преодолеть оставшиеся несколько ступенек и промчаться вдоль столов к выходу до того, как разъяренный рыжий наследник престола попер в направлении ставшей невидимой лестницы, круша и переворачивая всё на своем пути.

Утопающие в грязи улицы уже спали. Одноглазая луна, проводив по домам припозднившихся гуляк, сочла свой долг на эту ночь исполненным и завалилась дрыхнуть в облаках. Поэтому тайком проследовать за быстро удаляющимся желтым пятном единственного факела царевне не составило никакого труда. Через полчаса петляний по кривым грязным промежуткам между домами,[26] оставив позади приземистые, крытые соломой бревенчатые жилища отрягов, ведущий и ведомый выбрались за околицу.