Артур Гафуров - Учитель Истории
Лишь бы только сами жильцы меня не зашибли с перепугу.
— Уходим все, живо! — выпалил я, перекрикивая грохот автоматных очередей, и не глядя бросился к двери, ведущей в лоджию. — У вас сквозная квартира! Как это прекрасно! Ну же, идем, пока нас не окружили!
Обернулся — посреди комнаты стоят двое детей. Мальчик и девочка. Держатся за ручки, глазенки большие, перепуганные. Дети, значит. Вы что, издеваетесь?!
— Нам одеться? — доверительно спросил мальчик. — Тут холодно.
Выстрелы как раз смолкли.
— Нет, — отрезал я, пихая все еще дымящийся револьвер в карман и подхватывая его на руки. — Тут недалеко, так добежим.
Мы вылезли через противоположное окно на улицу и пустились наутек. Дети бежали, в чем были: домашняя одежда, тапочки. И рядом я такой, в полной зимней экипировке. Дикое зрелище, должно быть.
К счастью, вдогонку нам никто не стрелял.
Ребятишек я в итоге отвел в больничный подвал к Еремицкому. Пришлось заложить небольшой вираж, чтобы выйти к поликлинике со стороны пустыря. По пути нам повстречалась раненая женщина и потерявший очки полуослепший пенсионер — их мы тоже взяли с собой.
На месте Лев первым делом сообщил мне, что Дмитрий Семенович из «рейда» так и не вернулся: враги наших врагов вышли как раз с той стороны, откуда он должен был подбираться к громобоям, и пожилой хирург ничего не успел предпринять. А ведь на его месте вполне мог бы оказаться я, если бы карта легла чуть иначе. Снова повезло.
Машина с погруженными в нее наркотиками и медицинским оборудованием уехала в неизвестном направлении.
Глава XXXVIII: Другой берег
В подвале все также сыро и темно. Даже, наверное, еще сырее и темнее, чем было раньше. Воздух мутный, какой-то размыленный. С потолка капает скопившийся конденсат. Батарейки в фонариках одна за другой садятся, лампы гаснут. Люди жмутся друг к другу, словно пингвины в буран, греются общим теплом. Откуда-то удалось раздобыть автомобильный аккумулятор: водитель «скорой» Иван, пошаманив над ним, смог наладить в «детской» каморке постоянное освещение. Тусклое-тусклое. Но и оно было лучше, чем совсем ничего.
Приведенные мною дети были приняты в «коллектив», накормлены консервами и экипированы теплыми вещами, снятыми с самых холодостойких взрослых. Нет, не с меня, хотя я тоже предлагал, честно. Но пролезание через разбитое окно явно не пошло моей куртке на пользу: она вся была изодрана в лоскуты, особенно на рукавах. Носи такое сам, сказали мне. Ладно, речь сейчас не о куртке, а о детях. Так вышло, что они оказались заложниками в собственной квартире. Родители отлучились в гости (любимый семейный досуг пятничных вечеров), обещали вернуться к десяти, и с тех пор так и не появились. Мобильная связь не работала, телефонные линии также были перерезаны, а чуть позже сдохло и электричество. Так и сидели бы детишки до самого утра, если бы не вломился к ним добрый дядя Филипп. Впрочем, я в подобных случаях был склонен списывать все на принцип «что бы ни произошло — это к лучшему». Какие напасти ожидают покинутый нами дом и его жильцов через час, два? Никто не может гарантировать, что все обойдется благополучно. Под присмотром Льва ребятам будет безопаснее, ведь ночь еще только началась.
Еремицкий, как мог, организовывал людей, делал все, чтобы они сплотились перед лицом общей опасности. В большом помещении соорудили импровизированные лавки, столы, закрыли тряпками припотолочные окна, чтобы можно было пользоваться освещением (которого, как я уже сказал выше, практически не было). На трех имевшихся кроватях люди могли спать по очереди. Воспользовались такой привилегией, впрочем, немногие — попробуй тут усни, когда в десятке шагов от тебя творится черти что, когда не знаешь, живы ли твои близкие, когда в любой момент «в гости» могут нагрянуть не самые приятные личности. Но, несмотря на кошмарные условия, никто не жаловался. Продержаться бы до утра, до рассвета — дальше, может быть, станет полегче. Все прекрасно осознавали, что объятый пламенем (в прямом и переносном смысле) город не бросят на произвол судьбы. Оставалось лишь дождаться помощи.
Я же… Ох, даже не знаю, с чего начать. Ведь изначально все шло к тому, что я проведу остаток ночи в этом же подвале. Но не вышло, потому что…
Начну, пожалуй, с разговора, который состоялся у меня с Яной, едва она проснулась.
— Что с моей мамой? — девочка освободила кровать для детей и сейчас сидела на небольшой покосившейся трехногой табуреточке. Гипс ее из белоснежного превратился в грязно-коричневый, а в полумраке комнаты выглядел и вовсе почти черным. В какие-то моменты, когда неудачно падал свет, мне казалось, что у Яны и вовсе нет ноги — одна культя до середины бедра.
— Я не знаю, что с твоей мамой, — честно признался я. — Когда я вышел от тебя, то пошел сразу к Бабушкину. Это тот громобой, про которого…
— Да, помню, которого ты подстрелил. Ты был у него, когда все началось?
— Угу. Связь пропала сразу же. Я не смог дозвониться ни до тебя, ни до нее.
— С ней все в порядке?
— Я надеюсь. Как ни много этих уродов сейчас шастает по улицам, во все дома и во все квартиры они вломиться не смогут. А у вас крепкая дверь.
— И первый этаж, — Яна скептически поджала губы. — Ты забыл, что она завуч, а многие громобои — школьники…
— Тем более, — попытался успокоить ее я. — Насколько я знаю, она не сделала ничего такого, что давало бы ученикам повод ее не любить. Ее скорее защитят, нежели обидят.
Особой уверенности в моем голосе, впрочем, не было. И Яна это почувствовала.
— Я должна быть с ней, — заявила она.
— Это невозможно, — голосом, исключающим всякие «но», ответил я.
Но моя собеседница решила зайти с другой стороны.
— А ты? У тебя получится ее найти?
— Я? — я чуть не поперхнулся воздухом, настолько неожиданным был вопрос. — У меня? Перебраться на тот берег?
— Да. На тот берег.
— И не мечтай. Мост блокирован.
— А если по льду?
— По льду, наверное, можно… — я сделал вид, что задумался, хотя на самом деле уже знал, что отвечу. — Риск слишком велик. К тому же далеко не факт, что она именно дома. Где прикажешь ее искать?
— Ясно всё с тобой… — разочарованно протянула Яна.
Кажется, она хотела добавить что-то еще, судя по всему, обидное — но в последний момент передумала.
— Пойми, — сам не зная, зачем, начал увещевать ее я. — Ты не осознаешь, что сейчас происходит на улице. От дома Бабушкина до больницы — а это всего пять или шесть кварталов, — я добирался почти час. И то добрался лишь чудом. А ты предлагаешь мне прогуляться на другой конец города… Думаешь, я самый везучий человек на свете? Полторы тысячи преступников наводнили город, и это еще не все… Даже если в результате какого-то невероятного стечения счастливых для меня обстоятельств я смогу целым и невредимым добраться до вашего дома и отыскать твою маму, то защитить… Это не трусость, это реализм. Я смогу лишь успокоить ее, что хотя бы ты в безопасности. И то полной уверенности в тот момент у меня уже не будет, потому что…
— Да, я понимаю, — девочка опустила голову: черные волосы закрыли ее лицо. — Знаешь, я тут подумала… Я не хочу, чтобы ты уходил. Не хочу волноваться еще и за тебя.
— Да, я бы тоже не хотел за себя волноваться, — попробовал отшутиться я, но вдруг сказал совершенно серьезно. — В городе осталось немало людей, судьба которых мне небезразлична. Но помочь им я не в силах.
— Кто? — под темными прядями промелькнул острый кончик носа. — Ты же здесь без году неделю. Твой друг Лев рядом, в соседней комнате. Твой другой друг, Шизик, пропал еще раньше… Чья судьба тебе небезразлична?
— Тебе правда интересно знать? — я был рад отвлечь ее, и, когда она кивнула, продолжил: — Ну, например, в общежитии осталась девушка Женя. Она подруга Евгения Валерьевича, очень хорошая подруга, как выяснилось… Я не могу не волноваться за нее. Библиотекарша Валерия Степановна — мы с ней очень сдружились, пока я просиживал штаны за подготовкой к нашим бесполезным урокам. Софья Павловна, которая у вас биологию преподает…
— Шалава, — перебила меня Яна.
— Тем не менее, она мой друг, — с нажимом заметил я. — Она пришла мне на помощь, когда я в ней нуждался. Поэтому я не хотел бы, чтобы с ней произошло что-нибудь нехорошее. Еще наши ученики: не все из них громобои. Например, я видел Чупрова, и он, не буду скрывать, выручил меня. Вот ему сейчас грозит вполне реальная опасность, и в отличие от многих, он не прячется от нее.
— Ну и что, — равнодушно протянула девочка. — Пусть грозит. Мне он никогда не нравился.
— Судя по тому, что я видел на уроках, это у вас взаимно, — улыбнулся я. — Еще Татьяна Антоновна…
— Она хорошая, — одобрила Яна. — Ты с ней тоже задружиться успел?
— Не совсем задружиться. Она просто обращалась ко мне за помощью: к ней пытался клеиться один парень, и она просила помочь разобраться в этом вопросе.
