Владимир Санин - Наедине с Большой Медведицей
– Что вы с ними церемонитесь? – негодовал Вася, не вылезая, однако, из машины. – Даже смешно! Не можете прогнать каких-то коров.
Я нерешительно поднял ногу, чтобы укрепить упавший в глазах коров авторитет человека, но Нина меня остановила.
– Если ты посмеешь, – гневно сказала она, – хоть пальцем тронуть этих беззащитных домашних животных, то… Ну, миленькие, – ласково обратилась она к коровам, – встаньте, пожалуйста, ведь нам некогда, честное слово! Ну, рогатенькие, встаньте.
Эти слова, казалось, могли бы разжалобить гранитную скалу, но одна из коров даже не шевельнулась, а вторая лишь взглянула на Нину с сочувствием и тут же уронила голову.
– Без пастуха не обойтись, – решил Николай.
На серию коротких гудков к нам вышел паренек лет восемнадцати в завернутых до колен штанах, соколке и с книгой в руке.
– Это вы пастух? – сердито спросила Таня.
– Мы еще не представились друг другу. – Паренек обезоруживающе улыбнулся. – Меня зовут Дмитрий Николаевич, или просто – Дима. А вас?
– Татьяна Алексеевна, – растерянно ответила Таня. – Или просто – Татьяна, – с улыбкой поправилась она. – Что же это вы книжки читаете? У вас все коровы разбегутся!
Паренек встряхнул русым чубом.
– Не разбегутся, у меня к ним особый подход, – разъяснил он. – Психологический.
– Любопытно, любопытно, – оживился Вася. – Что же это такое?
– Очень просто.– Паренек снова улыбнулся.– Я исхожу из того, что коровы, как низко организованные животные, подчиняются только своим инстинктам. На этой части луга, до речки и леса, самая вкусная трава. С такой травы ни одна корова не уйдет.
– Эта трава, наверное, витаминизированная, повышенной калорийности? – уточнил Николай.
– Почти, – согласился паренек, – я побрызгал ее из лейки хорошо посоленной водой, несколько ведер заготовил. Пора приобщить корову к завоеваниям человеческой культуры.
– Ну а эти две? – заспорил Вася. – Почему они не хотят приобщаться к завоеваниям?
– Зорька и Пеструшка, – парировал паренек, – как и всякие живые существа, тянутся к теплу, а этот участок дороги замощен и хорошо нагрет. Заметьте, однако, что они от луга не ушли – всего лишь в трех шагах от него!
– Дмитрий Николаевич рассуждает, как молодой Спиноза, – сказал Николай. – Что у тебя за книга, дружище? О, так и знал – Кант! Учти, Дима, – Николай кивнул на Васю, – этот человек с печатью мудрости на лысеющем лбу – кандидат наук, философ и гений.
– Правда? – обрадовался паренек.– Философ?
Вася скромно, как и подобает великому человеку, склонил голову.
– Вот здорово! – Дима с почтением подошел к Васе. – Вы не можете сказать, почему Кант, такой умный человек, отрицал объективную истину? И Юм со Спенсером… Ведь кантовская «вещь в себе»…
– О боже! – Николай содрогнулся. – Сейчас начнется философский диспут! Агностицизм, прагматизм, солипсизм!…
– Но вещь в себе… – нерешительно продолжал Дима, с надеждой глядя на Васю.
– Друг мой, – важно произнес Вася, – этому человеку, который сидит за рулем, чуждо философское мышление, он даже у Вольтера читает только те места, где смешно. Николай все равно не даст нам поговорить, потому что ничего не поймет. Ты куда хочешь поступать и когда?
– На философский факультет, в этом году, – со вздохом ответил Дима.
– Отлично, коллега! Вот тебе мой адрес, – Вася быстро прошелся карандашом по листку блокнота, – и приезжай через три недели. И поговорим вдоволь, и книг тебе дам.
– Обязательно приеду, – благодарно сказал Дима.
– Прощай, Спиноза. – Николай по-дружески хлопнул его по плечу. – Так мы правильно едем, найдем глушь?
Дима кивнул, с сожалением глядя на Васю.
– А какая там глушь, настоящая? – на всякий случай уточнила Таня.
– А почему бы ей не быть настоящей? – удивился Дима, отгоняя с дороги коров. – Самая настоящая лесная глушь… Эх, не поговорили! Но я обязательно приеду. До свиданья!
– Симпатичный мальчик, – сказала Таня, когда машина двинулась. – И не мешало бы тебе, Николай, тоже почитать Канта. Ты за последнее время стал какой-то легкомысленный.
– Одно твое слово, дорогая, – предупредительно ответил Николай, – и я выучу Канта наизусть, как стихи!
– А все-таки странно, – протянула Нина, когда мимо нас промчался грузовик, – я боюсь, что это совсем не такая глушь, а какая-то другая.
Спустя десяток минут машина остановилась перед огромным транспарантом:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЛЕСНУЮ ГЛУШЬ!
Мы ошеломленно смотрели с пригорка на огромное село, в центре которого возвышались вполне солидные двухэтажные дома. От пригорка до самой окраины Глуши тянулся фруктовый сад. К нам подошел старичок сторож в валенках, с узловатой палкой в руке.
– Кто будете, милые? – прошамкал он. – Из начальства али по своей надобности?
– По своей надобности, дедушка, – ответила Таня, которая раньше всех пришла в себя.
– Дикари, стало быть? – уточнил старик, обнаруживая познания в новейшем языкознании.
– Дедушка, – жалобно сказала Нина, – а мы ведь и вправду думали, что едем в самую глушь, а попали в город!
– Не вы первые, не вы последние, – удовлетворенно констатировал старик, – на целых тридцать лет ошиблись, касатики. Тогда здеся был край света, а теперь – вона! – И дед с гордостью показал палкой на село.
– Дедушка, а куда нам поехать, чтобы лес был, река и поменьше людей? – спросила Нина.
Старик изогнул косматые брови.
– От людей, стало быть, прячетесь? – удивился он. – От коллективу?
– Да нет, дедушка, мы не прячемся, мы просто отдохнуть хотим на лоне природы, – оправдывалась Нина.
– Это мы понимаем, – протянул старик, усаживаясь на пенек и набивая трубку табаком, – только, по мне, без людей отдыхать – с тоски помрешь. Садились бы себе, касатики, в спутник и летели на планету Марс, там, пишут, людей не больно густо.
В конце концов упрямый дед сменил гнев на милость и сказал, что если проехать по Лесной Глуши километров пятнадцать вдоль по речке Ветке, то можно подобрать отличное местечко.
– А охотиться там есть где? – поинтересовался Вася.
– Поохотишься, сынок, покоптишь воздух, – обнадежил старик, – только в заповедник не заберись, штрафу не оберешься. И рыбку половить можно, большую и малую. Я там сам ловил, – старик оживился, – сома выдернул – о! Все село ело – не съело! А в другой раз…
Наш рыбак Николай, которого дедов сом задел за живое, начал со стариком длинный квалифицированный разговор. От «мормышек», «подсечек» и прочих неправдоподобных слов мы чуть не уснули. С каждой минутой рыбаки расходились все больше. Не давая друг другу раскрыть рта, они вопили про какие-то случаи из своей практики, причем Николай, ничуть не стесняясь нашего присутствия, так изощрялся в чудовищной лжи про пойманную им рыбу, что мы только стонали. Но дед верил. Он молодел на глазах, ему не хватало рук, чтобы изобразить своих окуней.
Таня, чуть не плача от злости, оттаскивала Николая в машину, но оторвать рыбаков друг от друга было труднее, чем те две тарелочки с выкачанным воздухом, про которые мы учили в школе по физике, Если бы кто-нибудь из нас умел водить машину, мы бы немедленно уехали, чтобы через три недели вернуться и забрать Николая. В том случае, конечно, если бы он успел закончить беседу.
Нас спасло то, что у деда кончился табак и он на минуту отлучился в шалаш. Мы с Васей подхватили Николая под руки и, как тяжелобольного, втиснули в машину. Когда дед выскочил из шалаша, мы уже тронулись с места. Напрасно старик махал клюкой, кричал Николаю «подожди» и обещал еще раз рассказать про своего легендарного сома. Мы были непреклонны. Николай помахал деду рукой, и мы поехали, провожаемые добрым практическим советом: «Как клюнет – сразу тащи!»
МЫ ВЫБИРАЕМ МЕСТО
Что может быть прекраснее подмосковной природы, когда чистое июльское солнце, не омраченное ни одним облачком, наполняет своим упоительным теплом леса и полянки, когда каждая травинка чувствует себя розой, а простая ромашка – королевой! Стройные, как солдаты, сосны, неунывающие, вечнозеленые ели, есенинские березки так и предлагают: «Идите к нам, вкусите нашу тень – и вам будет хорошо…»
Мы ехали вдоль речки по уютной проселочной дороге и не отрывали глаз от окрестностей, которые на три недели должны стать нашим домом.
– Я буду Робинзоном, – шепнула мне Нина, – а ты будешь моим Пятницей, ладно?
Я не возражал против этого делового предложения и продолжал смотреть в окно. Я так зазевался, что обратил внимание на Васину выходку только тогда, когда мои колени словно налились свинцом. Оказывается, он воспользовался лирической ситуацией и подсунул мне на колени мешок риса.
Я немедленно устранил эту несправедливость и подумал о том, как вредно впадать в лирическое настроение. Николай, этот толстокожий бегемот, который в самую возвышенную минуту может захрапеть, как-то рассказывал, что с ним приключилось. Он ехал в командировку, и в одном купе с ним оказалось очаровательное белокурое существо с глазами ангела. Утром существо робко согласилось принять услуги Николая в смысле чая, а уже к середине дня на каждом полустанке гоняло своего покровителя за яблоками и крутыми яйцами. На вторые сутки, когда ангел потребовал жареную курицу, Николай начал зондировать почву у проводника насчет перехода в другое купе. Но переходить ему не пришлось. Днем поезд остановился перед закрытым семафором, и Николай был послан нарвать живых цветов. Он съехал с крутой насыпи и начал рвать лютики, осыпая проклятиями ни в чем не повинные растения. Вскоре к нему присоединилась еще группа лирически настроенных мужей, которых жены выгнали из вагонов за цветами. Эта идиллия продолжалась минут пять. Потом паровоз заревел, и поезд начал медленно набирать скорость. Теряя по дороге цветы и тапочки, лирики рванулись к вагонам. Николай, в силу своей молодости, успел вскарабкаться на насыпь, но тут в его ногу с визгом вцепился толстяк, который все время сползал вниз. К вечеру они по рельсам добрались до ближайшей станции. Здесь толстяка ждала клокочущая от ярости жена, а Николая – его вещи и записка: «Какой вы храбрый и милый! Если бы все мужчины были такими, тогда… Ах, увы! Нет, не буду… К чему это? Ведь вы… Или нет? Светлана. P. S. Я остановилась в гостинице «Пион».
