Сергей Власов - Фестиваль
Западная же цивилизация не способна на прогрессивные действия априори. В ней тон всегда задавало и задает не лучшее, а самое хитрое и жадное, а ее массовая культура из кожи вон лезет – помогает апологетам бездарности тащить на себе дырявое знамя меркантильного быдла в дорогих смокингах все дальше и дальше по пути так называемого прогресса.
Избирай, покупай и плати налоги – мыслители цивилизациям ограниченных умов не нужны! Валерий Степанович Горлодеров мечтал именно о таком обществе.
Лицо городского чиновника обычно поражало людей, видевших его впервые. Вытаращенные светло-карие глаза смотрели на них прожигающими насквозь двумя гиперболоидными лучами, толстые мясистые губы что-то постоянно шептали, а узкий лоб со сросшимися бровями сразу предупреждал незнакомцев о том, что не построена еще на белом свете та стена – включая и Великую Китайскую, которую бы он не смог прошибить с первого раза. Хозяин представительской дачи казался каким-то серым, в нем полностью отсутствовали любые другие цвета и краски. К тому же у него был неправильный прикус за счет выдвинутой вперед нижней челюсти и очень большие уши, что придавало ему некоторое сходство с бронзовой фигурой сфинкса, гордо возвышающейся над входной дверью. Валерий Степанович гордился своими ушами, они у него служили как бы локаторами, улавливая в воздушном эфире мельчайшие нюансы настроения, состояния и многого другого у собеседников. Горлодеров не раз пояснял ближнему окружению, что парадоксальной своей безошибочной интуицией он обязан именно своим необычным талантливым оттопыренным ушам.
Его жена – Софья Ивановна – была на голову выше Горлодерова и выглядела на первый взгляд крайне мило. Пряди мягких русых волос красиво обрамляли ее узкое интеллигентное лицо с белым лбом, а зеленые глаза миндалевидной формы придавали облику некую загадочность. Кое-кто даже выдвигал предположение, что она – марсианка.
Нет, несомненно, Софья Ивановна была женщиной умной и привлекательной. На протяжении всего трудового пути, а отслужила он много лет, ни больше ни меньше – солисткой народного краснознаменного ансамбля песни и пляски имени Григория Веревки, Софья сожительствовала со всеми руководителями вышеозначенного коллектива, чем очень гордилась.
Воспитав в промежутках между романами двоих сыновней и мужа, в данный момент она решила заняться просветительской деятельностью.
Сейчас она мыла раковину, ожидала гостей и просвещала Валерия Степановича на темы, как надо жить и кто во всем виноват:
– Наше правительство – оно мудрое. И наверняка скоро победит все невзгоды. Ведь у нас в стране всего до хрена! А кое-чего особенно в избытке. – Софья Ивановна начала распаляться, отчего ее мозолистая пятерня с вонючей тряпкой еще быстрее начала елозить по эмалированной поверхности, борясь с пятнами, годами скапливавшимися в незатейливом посудомойнике. – В избытке у нас слез. А вода, как известно, двигает турбины. Значит, слезы – это электричество. Это – раз. Слезы у народа – горючие. Это почти бензин. Считай – два. Они же ко всему и горячие. Отопление квартир – это три. Ну и последнее, по большому счету, они горькие. Как в романах Леши Пешкова. Добавил немного куриного помета для крепости – вот тебе самогон. Пей – не хочу!
– Софушка, да ты у меня выдумщица великая, – пробубнил муж, бессмысленно мигая как будто специально завитыми ресницами. – Молодца ты.
– А ты – дурак, – отреагировала Софья Ивановна, споласкивая руки. – Все, накрывай на стол!
Ужин был достаточно скромным, он состоял из нескольких мясных и рыбных блюд, какой-то экзотической зелени и не доставил Ивану с девушкой особой радости. Разговоры крутились вокруг тривиальных бытовых тем, была заметна некоторая натянутость, не исчезнувшая даже ко времени, когда на столе появился самовар с кипятком и огромный заварной чайник, источающий ароматы целебных добавок. Старинные пузатенькие чашки дышали почтенной древностью, приятно оттеняя современный антураж гостиной.
Напиток подействовал на Ивана крайне возбуждающе, он не выдержал и задал мучивший его последние полчаса вопрос:
– Скажите, Валерий Степанович, а правду говорят, что вы ходите в ближайших друзьях нашего главного российского приватизатора?
– А что тут такого? – ни на йоту не смутившись, ответил хозяин. – Мы с ним вместе росли, знакомы с детства. Кстати, в это самое детство он и сейчас очень любит впадать, вследствие чего совершает необдуманные поступки, как бы в забытьи. Я думаю, что ваучерным беспределом страна обязана именно его иногда появляющемуся сумеречному состоянию души. Вы в курсе – он хотел приватизировать не только недра, ресурсы, материальные блага, средства производства, но и кое-что из интеллектуальной собственности народа. У него было намерение прибрать к рукам даже абстрактные понятия нашей жизни; он хотел иметь авторские права на идеи, слова, термины, аббревиатуру и многое другое.
– Он всегда был таким?
– Ну что вы! Конечно же нет. В детстве Толя был милым ребенком, много читал, очень любил сказки. Он часто цитировал книжных героев: филина Гуамоколатокинта, петуха Плимутрока, ослика Филипана, кота Базиликуса. Но больше всего ему нравился грач Румштайкс. До сих пор не могу понять – почему?
– Скажите, когда Анатолий захотел стать политиком? Тоже в детстве?
– Я думаю, нет. Скорее всего его испортило окружение, в котором он оказался после получения высшего образования.
– А какой Анатолий Борисович в общении, на житейском уровне?
– Такой же, как и остальные политики его уровня. Вы знаете, как-то раз шофер Уинстона Черчилля сбился с дороги и завел машину неизвестно куда. Крайне раздосадованный Черчилль, высунувшись из окошка, окликнул прохожего и спросил: «Извините, не могли бы вы уделить мне минуту внимания и любезно пояснить, где я нахожусь?» – «В автомобиле», – буркнул прохожий и пошел дальше. «Вот ответ, достойный нашей политической элиты, – пылко обратился знаток парламентских дебатов к шоферу. – Во-первых, краткий и хамский. Во-вторых, совершенно не нужный. И в-третьих, не содержащий ничего такого, чего спрашивающий не знал бы сам…»
До двадцати трех часов – времени отхода поезда на Москву – необходимо было еще забрать вещи из гостиницы и совершить прощальный легкий променад по вечерним улицам Петербурга, поэтому, когда кукушка на стенных часах дачи прокуковала ровно восемь раз, Райлян, извинившись перед хозяевами, попросил Владимира Владимировича доставить его со спутницей в границы города.
Всю дорогу от горлодеровской дачи до гостиницы их черную «Волгу» преследовал небольшой японский микроавтобус.
– С ним разберутся, – коротко пояснил Владимир Владимирович, когда Райлян со Светой стали вылезать из машины, остановившейся прямо напротив огромной неоновой надписи «Прибалтийская». – Автомобиль в вашем распоряжении. Как будете готовы – водитель доставит вас прямо к поезду. Я буду уже там.
– Спасибо, Вова. До встречи.
До последней на сегодняшний день поездки на вокзал Владимир Владимирович успел заехать в свой рабочий кабинет и выслушать доклад группы наружного наблюдения по поводу загадочного микроавтобуса. Ему представили письменные описания внешности двух людей, находившихся в нем, вместе с их объяснениями и протоколами допросов.
– Водитель «японки» сидит тихо, а второй – по документам некто Бизневский – просится к вам на беседу! – четко отрапортовал сотрудник спецслужб и потупил глаза.
– Что, опять не удержался? – громко поинтересовался начальник.
– Ну, попинали слегка… Для острастки.
– Говорить может?
– Обижаете, Владимир Владимирович. Работали по инструкции. На теле никаких следов, все зубы в порядке!
– Ладно, давай…
Непривычный к подобному обращению Александр Александрович нервно всхлипывал на стуле, утирая многочисленные ушибленные места и ежесекундно трогая ноющую и раскалывающуюся на мелкие кусочки голову.
– Вы с ума сошли! Я лицо неприкосновенное… Я требую адвоката и конституционное право – позвонить по телефону… В Кремль.
– Вы получите все необходимое только в одном случае: если чистосердечно расскажете о причинах вашего странного поведения за последние несколько дней.
Бизневскому было все равно что говорить – лишь бы его отсюда выпустили. И он решил рассказать правду. Он поведал лысоватому человеку с умными глазами свою в общем-то обычную историю любовной страсти. Дело оказалось не стоящим выеденного яйца – просто некоторое время назад Александр Александрович окончательно перестал общаться с женским полом и начал испытывать нежные чувства исключительно к мужчинам средних лет. Когда его сравнительно недавно познакомили с Райляном, он сразу почувствовал к тому неудержимое влечение. Этим, собственно, и объяснялись его частые неожиданные появления то в офисе, то на съемках, то в поезде. Бизневский потерял над собой контроль и следовал за Иваном Григорьевичем везде: он тайно сопровождал его каждый вечер домой и так же тайно наблюдал каждое утро предмет своей страсти, выходящим из подъезда.
