Сергей Власов - Фестиваль
– Сумасшедшим был ты?
– А как ты думаешь?
– Находясь с тобой рядом, я скоро перестану удивляться самым невероятным вещам и явлениям.
– Тебе же Сергей Сергеевич рассказывал о флюктуации. Так вот, я могу полностью подтвердить его слова.
– Слушай, а все же, почему Бизневский оказался в поезде?
– Понятия не имею.
– Ну, ты же уходил куда-то звонить, что-то выяснял.
– Саныч – птица очень высокого полета, и навести справки о нем или его местонахождении в какой-то момент времени за полчаса, и тем более из поезда, – задача из разряда невыполнимых. Если честно, я звонил Владимиру Владимировичу.
– А ты не заметил, куда наш фестивальный спонсор отправился после того, как вышел из вагона?
– Нет, но я попросил узнать об этом нашего друга.
– Володю? Ну, и правильно. А вообще-то у меня сейчас такое необычное состояние. Ощущение во всем организме полной гармонии. Чувствую, ждет меня удача, успех!
– Сам по себе успех прийти не может, он является следствием и продолжением добрых дел. Поэтому, девушка, пока вы молоды и энергичны, не уставайте делать добро!
Экскурсия по Фонтанке не произвела на Свету должного впечатления, зато Эрмитаж поразил размерами, обилием имен и полотен мирового значения. В отличие от подруги Иван Григорь евич бывал здесь не раз и поэтому кое-где пытался брать на себя функции экскурсовода.
– Хм… Интересно, мне один знакомый художник как-то подарил свою картину, – вдруг сказала Светлана, с удивлением рассматривая портрет мужчины, принадлежащий кисти Диего Риверы. – Так вот, она удивительно напоминает… Нет, не напоминает, она просто точь-в-точь копия вот этой. Ну, проходимец…
– Передрал, значит.
– Выходит, так.
– По возвращении в Москву я разберусь с этим мастером низкопробного плагиата. Он больше не сможет обманывать простодушных дурочек.
Внезапно девушка напряглась и сделала шаг в сторону, пытаясь рассмотреть получше среди толпы посетителей музея, как ей показалось, хорошо знакомую фигуру.
– Это он!
– Кто? – не понял Иван.
– Если в поезде встречу с ним можно было объяснить обычной случайностью, то появление нашего друга в Эрмитаже говорит о том, что это, скорее, закономерность. – Она бесцеремонно отодвинула рукой мешающую ей наблюдать даму и невозмутимо закончила: – Ты спрашиваешь, кто? Угадай с одного раза.
– Опять Саныч! Слушай, я пойду объяснюсь с ним. Ежу понятно – он нас преследует, но зачем?
– Может, у него крыша поехала. Или он в меня влюбился.
– Вряд ли. Для того чтобы стать дураком, он слишком прагматичен, а по поводу второго предположения – ты для него, извини, слишком проста и незатейлива.
– Да? А ты, в таком случае, хам трамвайный!
– Почему трамвайный-то?
– Потому что до троллейбусного не дотягиваешь.
– Но я же вследствие твоих качеств от тебя не отказываюсь.
– Чтобы отказаться от чего-то, это надо иметь. Боюсь, у вас, Иван Григорьевич, с правами на меня будут большие проблемы.
Ваня покраснел и примирительно, уже серьезным тоном торжественно заявил:
– Я не чураюсь трудностей. – Он по привычке потрогал свою правую подмышку, на секунду вспомнил о пропавших деньгах и, убедившись, что пистолет в кобуре, быстро зашагал в сторону притаившегося соглядатая.
Бизневский спокойно стоял возле небольшой бронзовой скульптуры и внимательно водил пальцем по ее неровной, отдающей холодом и некоторой безаппеляционностью ребристой поверхности.
– Сан Саныч, какая встреча!
Бизнесмен отвел глаза в сторону и вяло поприветствовал Ивана, после чего поинтересовался целью его визита в Питер.
– Да так… С фестивалем пока особой запарки нет, вот и решил проветриться, – пояснил Ваня. – А вы наверняка сюда по делам?
– Да. В некотором роде… Основу моего бизнеса составляет внешнеэкономическая деятельность, а иностранцы, как известно, просто без ума от Санкт-Петербурга. Вот я и подумал о необходимости создания здесь небольшого филиала моей корпорации.
– Ну что ж… Дело хорошее. Если понадобится какая-нибудь помощь, мой номер – двести тридцать три в гостинице «Прибалтийская».
– Я знаю, – грустно улыбнулся Бизневский. – Извините, мне пора. Всего доброго.
Иван вернулся к Светлане и в двух словах рассказал о состоявшемся обмене мнениями.
– Пока тебя не было, появился Володя, а потом опять куда-то растворился. А-а, нет… вон он идет.
– Друзья, прошу вас, особо не усердствуйте в процессе осмотра Эрмитажа, иначе у вас не останется сил на другие мероприятия, – подойдя ближе, предупредил Владимир Владимирович. – Между прочим, вы сегодня приглашены на ужин к одному из отцов города, ближайшему соратнику главного механизатора приватизации – Валерию Степановичу Горлодерову. Встреча эта ни к чему не обязывает. Так, для общего развития. – Он посмотрел на часы. – Гуляйте, отдыхайте. Времени у вас вагон и маленькая тележка. Я заеду в гостиницу за вами в 17.00. Так, вроде все сказал… Да, особо не наряжайтесь – ужин состоится за городом, на одной из специально оборудованных для подобных встреч государственных дач.
– А у меня с собой никаких нарядов и нет, – грустно заметила Светлана.
– А у меня их вообще нет. Ни здесь, ни в Москве, – радостно пояснил Иван Григорьевич.
– Тем лучше. – Владимир Владимирович раскланялся. – Тем лучше.
Выйдя из музея, Райлян с девушкой решили забежать в небольшой ресторанчик – немного перекусить.
Заведение находилось на шумной многолюдной улице, название которой молодые люди не знали, и, скорее всего, поэтому свободных мест в нем не оказалось. Они хотели было уже искать другое пристанище, но тут сидевшая неподалеку пара стала рассчитываться с официантом, что могло означать только одно: через пять минут путешественники станут счастливыми обладателями двух внушительных массивных стульев.
Через некоторое время в ресторан ввалилась сутулая фигура человека в надвинутой набекрень кепке, с нескромным взглядом и полной уверенностью в собственной исключительности.
Пока человек потреблял алкоголь у барной стойки, матеря все на свете, в том числе и себя, официанты принесли откуда-то с кухни специальное раскладное кресло и, даже не спросив у Райляна со спутницей разрешения, придвинули его к их столику. Только после уже совершенного действия один из них пояснил:
– Извините, пожалуйста, я к вам вот товарища подсажу. Ничего не поделаешь – постоянный клиент. К тому же достаточно влиятельный и много пьющий.
– Я заметил, что просто влиятельные люди пьют мало, а вот достаточно влиятельные… – попытался отшутиться Иван Григорьевич.
– Что-о?! – прорычал клиент в кепке, усаживаясь в кресло.
В эту секунду у Вани появилось нестерпимое желание дать ему в ухо, но суперагент сдержался. Он отпил из высокого бокала немного минеральной воды и строго спросил:
– Ты откуда, товарищ? Уж не из большого ли дома, с Литейного, четыре?
– Ну… – удивленно икнул незнакомец. – А как ты догадался?
– По твоей роже. Да и орешь слишком часто.
– А ты откуда?
Райлян наклонился к его уху и уверенным тоном пояснил:
– А я – из центрального аппарата, с Лубянки.
Человек внимательно посмотрел на него, затем уважительно приподнял кепку и на полтона ниже попросил:
– Тогда покажи центровую ксиву.
– Друг, ты не забывайся. Субординацию еще никто не отменял. Сначала ты продемонстрируй.
– Понял, – неожиданно согласился мужчина. Он достал из нагрудного кармана пиджака красное удостоверение с гербом и, вскочив, щелкнул каблуками и представился: – Майор госбезопасности Соловьев. Теперь ваша очередь.
Ваня не стал изучать краснокожий документ, он опять приблизил свой волевой подбородок к ушной раковине коллеги и нравоучительно произнес:
– Запомни, сынок, настоящий чекист свою ксиву никогда и никому в распивочных не показывает!
Мужчина некоторое время сидел как оплеванный. Потом встал, заплатил по своему и райляновскому счету и, извинившись, моментально исчез.
Глава двадцать шестая
Каким бы бардаком ни казалась нам, россиянам, наша удивительная жизнь – она целиком и полностью именно наша и ничья больше, и этим все сказано.
Партия коммунистов рухнула из-за отвратительной кадровой политики: лучшие люди страны выпадали из полноценной общественной жизни вследствие несовпадения своих позиций с официальной, своих прогрессивных точек зрения – с точкой зрения правящей партии.
Западная же цивилизация не способна на прогрессивные действия априори. В ней тон всегда задавало и задает не лучшее, а самое хитрое и жадное, а ее массовая культура из кожи вон лезет – помогает апологетам бездарности тащить на себе дырявое знамя меркантильного быдла в дорогих смокингах все дальше и дальше по пути так называемого прогресса.
